Схватка за Родос
Шрифт:
Де Зунига протиснулся к великому магистру и тихо сказал ему:
— Брат мой и господин, я осмелился покинуть вверенный мне замок, ибо дело, с которым я прибыл, поистине чрезвычайно и требует твоего благосклонного внимания.
Д’Обюссон посмотрел в лицо Альвареца своими ясными голубыми глазами, огладил ладонью окладистую бороду, обильно побеленную сединой от перенесенных страдании от ран, и сказал:
— В нескольких словах.
— Зизим, брат султана Баязида, понеся поражение в Карамании, по совету местного властителя Касым-бека обратился к ордену, ища покровительства и защиты — его эмиссары прибыли в Петрониум, а сам он ждет нашего решения на побережье Киликии, непрестанно рискуя жизнью. Говорят, Зизим уже посылал
Д’Обюссон, широко перекрестившись, возвел очи на храмовое распятие и прошептал:
— Дело небывалое, сулящее не только великие труды, но и, возможно, спасение всего ордена…
— Так помыслил и я, брат мой и господин, и вот я здесь, и послы Зизима сейчас размещены в резиденции нашего "языка" в ожидании приема.
— Хорошо… Очевидно, с первым посланцем что-то случилось в пути, потому что это все для меня великая новость… Пойдем со мною к каменщикам, заодно порассуждаем немного — перед ужином я соберу "столпов" на совет. Пусть турки предстанут пред ними, а там подумаем, собирать ли нам чрезвычайный капитул или и так все порешим.
Великий магистр попросил у братии прощения за то, что покинет их, не разделив праздничной трапезы, поскольку дела его обуревают. Племянник д’Обюссона, рыцарь Ги де Бланшфор, к описываемому времени благополучно вернувшийся из своей заграничной миссии, обеспокоенно предложил сопровождать дядю, но магистр сказал, что в этом нет нужды:
— Я уже вполне хорошо хожу и без палки…
— Да не вменит мне брат и господин мой это в ослушание, но я считаю своим долгом сопроводить тебя.
Пьер вздохнул и направился к выходу в сопровождении де Зуниги и де Бланшфора. Заметив, что на него смотрит дель Каретто, он взмахом руки призвал его присоединиться.
Великий магистр вышел из храма, вдохнул полной грудью ароматный южный воздух и вдруг закашлялся, так что кровь оросила его бороду.
— Так и знал! — воскликнул Бланшфор, поддерживая дядю, а дель Каретто предложил:
— Его надо усадить или немедленно препроводить во дворец. — Но д’Обюссон, не будучи в силах говорить, отрицательно помахал рукой, и рыцари заботливо усадили его на скамью близ храма.
Им было тяжело видеть своего геройского предводителя в таком состоянии, но что поделать! Хвала Господу, он все же остался жив!.. 27 июля 1480 года… Вспоминается, как страшный и славный сон… Сам д’Обюссон писал в своей победной реляции германскому императору: "В этих битвах мы потеряли многих наших рыцарей, храбро бившихся в толще вражеских войск. Мы сами и наши соратники получили много ран, но, поставив сильный гарнизон на бастионах, мы вернулись домой возблагодарить Бога, ибо наверняка не без Божией помощи мы спаслись от резни, и несомненно, что Бог Вседержитель послал нам помощь с небес".
Немного отойдя, д’Обюссон в сопровождении трех рыцарей прошествовал на стройку, и по пути иоанниты обсуждали все доводы "за" и "против" неожиданно открывавшейся им перспективы. Все сводилось к тому, что отказываться от нее было бы неразумно. Для прочего же нужно было заслушать посланцев мятежного принца. Заодно Зунига покаялся в том, что своею властью задержал направленные в Петрониум корабли, на что магистр дал ему полное отпущение, сказав:
— Хорошо сделал. Вернешься и, в случае чего, с ними и поплывешь за Зизимом.
Побеседовав с мастерами-каменщиками и вникнув в их нужды, он представил их коменданту замка Святого Петра:
— Вот, одни из лучших мастеров своего дела — Манолис Кудис и Антоний Папа. Добрые, деятельные, ответственные и знающие греки. Пока отпустить не могу, даже если и просить будешь, а вот потом, когда время придет, поручу твою твердыню их заботам.
— Брат мой и господин, — восхищенно ответствовал испанец, — ты предвосхитил мою нижайшую просьбу. Я хотел, чтобы ты сам пожаловал к нам и дал бы ценные указания к повышению обороноспособности замка.
— Непременно, и даже
Как и предполагал д’Обюссон, прием турок и обсуждение их предложения состоялись далеко во второй половине дня. Для этого в Великом зале магистерского дворца собрался так называемый постоянный совет ордена, состоявший из великого магистра, его лейтенанта дель Каретто, орденских "столпов", исключая отплывшего в Петрониум Кэндола, архиепископа Джулиана Убальдини и ряда приоров и бальи.
При великом магистре восседали два молодых пса, заботливо выращенные им на смену павших при штурме в день Святого Пантелеймона, а также по залу беспокойно сновала прочая живность — иные собаки, по стати напоминавшие мастифов, обезьяна на катке с цепочкой, и все тот же проказливый зеленый попугай, очевидец комедии "мастера Георгия".
Весь этот живой уголок весьма удивил послов Зизима, равно как и большой зал: факелы освещали роскошную готическую деревянную меблировку с позолоченной резьбой и тканые гобелены на библейские сюжеты. Магистр восседал в центре на троне с высокой спинкой, задрапированном небесно-синей тканью с богатой золотой узорчатой вышивкой, а по обе руки от него сидели орденские чины.
После цветастого вступления в типично восточном духе сановникам ордена были приведены доказательства прав Зизима на престол. Он хоть и был младше Баязида, но дело в том, что Баязид родился у Мехмеда, будущего Завоевателя, когда тот временно был отстранен его отцом Мурадом от правления, и посему Баязид не мог считаться полноправным наследником султана — по крайней мере, так все выходило у почтенных докладчиков. Много было сказано о воинских и полководческих достоинствах Зизима — несмотря на то, что в итоге он был разбит бывшим султанским визирем и капудан-пашой Ахмедом. Напомнили и о том, что еще за два года до Великой осады Зизим, как правитель соседней с орденскими владениями Карии, предлагал отцу, Мехмеду Завоевателю, заключить с иоаннитами плодотворный мирный договор. Лишь после этого послы добрались до самой сути — предложений мятежного принца ордену…
На словах Зизим предлагал много… Даже слишком. Настолько, что верилось с трудом. За помощь в овладении престолом иоаннитам были обещаны неслыханные выгоды — военный союз, право беспошлинной торговли, эгейские острова, возврат христианских пленников, деньги и т. п.
Когда турок и сопровождавшего их де Зунигу попросили покинуть зал заседания, магистр сказал свое первое слово:
— Братья, вы слышали все. Не хотелось бы никому навязывать своего мнения, но времени у нас очень мало, потому скажу, что думаю, но да никто не подумает, что я выношу уже готовое решение. Я готов всех выслушать и с искренней радостью внять мнению более разумному, нежели мое. Пока что мне видится, что Господь наш дарует нам возможность получить долгожданный мир… но отнюдь не через войну за права Зизима. Нам много рассказывали о его храбрости и полководческом даровании, но простите, где это все? На словах. Двойное поражение Зизима убеждает нас в том, что его брат и враг Баязид — сильнее. Иначе он не усидел бы на престоле своего отца с самого начала. Значит, что мы имеем со стороны Зизима? Неуемные амбиции и гордыню, не подкрепленные никакими силами, будь то войско или деньги. Он рад бы повоевать, но нечем. Следовательно — не хочет ли он хватать каштаны из огня нашими руками, как он пытался использовать караманского властителя Касыма, в результате чего он сейчас ждет у моря погоды: кто ж скорее его подберет — мы или сипахи брата. Как, братья, мои рассуждения пока не грешат против истины и здравого смысла?