Швец. Второй шанс для бандита
Шрифт:
Дома нас уже ожидает помощник Швецова с фотографом и двумя девушками, очевидно, стилистами.
— Так, белые свитера — родителям, ребёнку — платье, — отдаёт одна из них распоряжения. Вторая снимает с вешалок специально подготовленную, незнакомую мне одежду. — Нам нужно обязательно сделать несколько портретных фото, а все остальные в движении. Наряжайте ёлку, общайтесь, ведите себя естественно…
После этой фразы я окончательно теряюсь и замираю. Естественно — это как?
— О Господи, — вздыхает фотограф. — Ну что вы, как не родные. Давайте, — кивает он Швецову, — возьмите
Я замечаю на полу визитку с номерами приёмной Аверина. Хватаю ее, пока никто не заметил и прячу в карман. Не могу взять в толк откуда она взялась. Может, в подарке с конфетами была? Сердце начинает гулко ухать.
— Саша, я должна сказать тебе… — снова делаю попытку сообщить подробности нашей с дочерью похода на ёлку, но совершенно неожиданно получаю поцелуй в губы и растеряно замираю, забывая, что, собственно, хотела.
— Не болтай, улыбайся, маленькая, — шепчет мне Швецов и ещё раз целует. — Вот на, шарик повесь на елку.
— Так, а теперь возьмите дочь на руки, — велит фотограф, — и пусть она вас поцелует. Мама улыбается и тянется за игрушкой. Папа с дочкой наблюдают.
Послушно выполняю все наиграно-вычурные позы и в какой-то момент понимаю, что начинаю получать настоящее удовольствие от этой игры. Может быть, действительно нужно отпустить прошлое и жить настоящим? Да, недосказанность гложет и отравляет, но разве сейчас нам не хорошо? Разве Маша была так счастлива?
— Поцелуй папу, — просит ее фотограф.
— Па-пу, — хихикает дочь, пробуя новое слово на вкус.
Швецов о чем-то тихо говорит с Марьей. Она обнимает его за шею. И это уже совсем не постановка. Мне хочется порыдать, от того, что Саша действительно хороший отец. Просто нечего предъявить. Я бы в детстве была счастлива, если бы у меня вдруг объявился такой же.
Когда съемка заканчивается, мы впервые за все дни спокойно ужинаем. Без надрыва, без едкостей. Пьем вино, едим пасту. А после Марья окончательно подрывает мою броню, требуя, чтобы Швецов почитал ей сказку на ночь. Я пытаюсь ее отговорить, но Саша неожиданно соглашается.
Марья тащит ему книжку, которую я привезла из дома, и вручает в руки.
— Только листки не загибай, — грозит пальцем.
— Так, — с напускной суровостью говорит Швецов. — Читать буду только если обе переоденетесь, ляжете в кровать и закроете глаза.
Я в полном шоке смотрю на Александра, который невозмутимо устраивается на постели и поправляет подушки.
А ещё он просто бесстыже пялится на мою грудь в ночной рубашке. Это все слишком интимно. Я абсурдно возбуждаюсь под его взглядом прямо при ребёнке. Запахиваю плотнее халат, чтобы не было видно моих напрягшихся сосков.
— Не старайся, — шёпотом усмехается этот гад, — я теперь каждый день буду укладывать вас спать.
Ой, мамочки, знаю я, как он умеет «укладывать». Невинная фраза заставляет меня мгновенно покраснеть до кипятка на щеках.
Довольная дочь уютно устраиваясь между нами.
— Жил-был зайка… — прокашливается Александр, начиная читать.
Я чувствую его руку, якобы обнимающую Марью, но на самом деле играющую пальцами с моими волосами. Это приятно. Боже, как это приятно!
Перед глазами
Саша читает ещё минут пять. Гасит свет, укрывает нас одеялом и выходит из спальни.
Глава 26. Подозрения.
Швецов
Голова трещит от кофе и объема информации. Ненавижу, когда интуиция начинает вопить тревожной сиреной, а я не понимаю, откуда растут ноги. И рубить с плеча — это не правильно, хотя очень хочется… Прям зудит аж, как хочется! В таком состоянии не то что с избирателями, с подчинёнными нельзя общаться, а мне нужно быть в форме. Слава Богу, хватило выдержки уйти из дома, не встретившись с Варварой. А то такого мог с горяча натворить…
Встаю из-за стола, подхожу к окну и открываю его на проветривание. Беру с подоконника сигареты и глубоко затягиваюсь дымом.
В дверь раздаётся короткий стук.
— Александр Николаевич?
— Да, заходи, Семен, — киваю ему.
Жадно сделав пару тяг, тушу сигарету.
Мой начальник охраны проходит к столу и опускается на кресло.
Я закрываю кабинет и тоже возвращаюсь к рабочему месту.
— Мы ещё раз все проверили, — опускает голос Семен, плюхая на стол чёрную папку. — Ничего подозрительного. Вот отчёт. Иванов Тарас Викторович, тридцать лет. Местный. Вырос в интернате. Мать в драмтеатре работала. Когда сын в училище поступил, спилась. Парень немного похулиганил, позалетал в ментуру, а потом поступил в Московский при правительстве на бюджет.
— Сам? — хмурюсь, перебирая бумажные листы с фотографиями и копиями документов.
— Никаких левых денег на его счет никогда не поступало. Только стипендия. Поработал помощником у мелких чиновников, а три года назад вернулся в родной город возглавлять предвыборный президентский штаб. С Авериным знаком, но контактов не имеет.
— Хм… Значит, все сам, — делаю вывод. — А вчерашний фотограф с девицами?
— Тоже ничего криминального, — пожимает плечами Семён. — Креативный кластер. Абсолютно аполитичный народ. Ближе даже к оппозиционному. Но так, по мелочи. Зверюшек позащищать, с плакатами походить, флешмоб устроить. Так что, собственно, случилось? — спрашивает охранник совсем шёпотом.
— А вот что… — толкаю к нему по столу визитку приёмной Аверина, — вчера вечером в гостиной нашел.
— Так это же ничего не значит, — задумчиво крутит между пальцами кусок картона Семён. — Мало ли у кого из кармана выпала. Сунули и забыли. Сейчас этих бумажек на каждом углу, на каждой кассе…
— Ты прав, — киваю, делая глубокий вдох и выдох, — но неспокойно мне. Может, паранойя, конечно, — горько усмехаюсь. Но эта гнида старая что-то на меня имеет. Просто так рот бы не стал открывать. Да и, говорят, хорошо его тряхнули. Чтобы откупиться, в запасы своём полез. Кубышки денежные засветил, которые в доходах не указывал.