Шведская сказка
Шрифт:
В первый раз Стединк приехал ко двору утром, часов в одиннадцать. Однако кронпринц не выходил из своих комнат. Курт медленно шел через анфиладу обычных комнат, пока не достиг зала для аудиенций, где стоял королевский трон. Он внимательно рассматривал обстановку и был неприятно поражен. Курту казалось, что королевский дворец своим внутренним убранством должен был поражать. Но этого не было. Все было чересчур скромно. Громоздкий, но грубый на вид трон, с потемневшей от времени обивкой, в таком же стиле стулья и диваны, расставленные вдоль стен зала и тех комнат, что пришлось пройти Курту. Мебель больше напоминала добротные лавки лютеранских храмов. Стены увешены серыми гобеленами с какими-то библейскими сюжетами. Даже дом его благодетеля Спарре выглядел намного помпезнее. И странный запах… какой-то затхлости, пыли, давно не проветриваемых помещений, наполненных старой мебелью и выцветшими гобеленами. Было пустынно.
– Вы кто? – раздался голос, и Стединк обернулся. В тронном зале появился пожилой мужчина, одетый в скромный темно-синий камзол. Его спокойные серые глаза изучающее и вопросительно смотрели на юного фенрика.
– Курт фон Стединк, фенрик из полка кронпринца Густава. – Представился юноша, не понимая с кем он разговаривает.
Мужчина снисходительно улыбнулся:
– Первый раз во дворце?
– Да. – Кивнул Стединк.
– Я думаю, вам стоит приехать сюда к вечеру. Часам к шести. – Пояснил придворный. Ему стало жалко юношу.
– А это точно? Откуда вы знаете? – Курт был провинциально недоверчив.
– На то я и камергер, чтобы знать. – С улыбкой пояснили ему. – Не волнуйтесь, приезжайте к вечеру, и я вас представлю нашему кронпринцу.
Курт покинул дворец и вернулся точно в указанное время. Ожидать кронпринца пришлось еще около двух часов, но сейчас дворец был полон, и Стединк коротал время в обществе уже знакомых ему людей. Наконец, появился кронпринц. Его нельзя было назвать красавцем. Голова, несмотря на серебристый парик, напоминала какой-то овощ, плюс длинный нос и вытянутый подбородок, слегка выпуклые глаза. Но держался он хорошо. Прямая спина, осанка, царственные жесты, неторопливый шаг, рука, выбрасывающая при движении вперед изящную трость. Он словно играл, играл роль кронпринца, или даже короля. Знакомый уже камергер подозвал Стединка и представил его Густаву, добавив, что перед кронпринцем молодой офицер, который служит в полку его имени. Кронпринц поздоровался, доброжелательно и с интересом разглядывая Курта. Тут же появилась королева и отослала Густава к его и сестрам, а сама принялась о чем-то беседовать с испанским посланником, стоявшим рядом со Стединком. При этом она долго и пристально рассматривала юного фенрика, на предмет подходит ли он для общения с кронпринцем.
Еще через некоторое время всех гостей пригласили в соседний зал, где состоялся концерт. Сама королева весь вечер играла на фортепиано, а король аккомпанировал ей на контрабасе. Адольф Фредерик выглядел совсем не по-королевски. Одетый в простой камзол, местами немного испачканный красками, он с упоением дергал струны.
– Похож на обычного музыканта. – Подумал про себя юный барон, терпеливо ожидая окончания представления.
Проверка Стединка оказалась явно в пользу Курта, и после концерта кронпринц сам приблизился к нему и внимательно стал расспрашивать об опыте военной службы в Померании. Они долго и увлеченно беседовали. И в конце разговора принц сказал:
– Мы с вами ровесники, мой дорогой барон, поэтому прошу не чиниться и, я надеюсь, вы не откажетесь принять мое приглашение посещать танцы, что я устраиваю по пятницам в своих апартаментах. Думаю, мы будем друзьями. – Несмотря на первое, мягко сказать, неблаговидное внешнее впечатление, произведенное Густавом на Курта, голос кронпринца был на удивление мягок, доброжелателен и благозвучен, и воздействовал на собеседника абсолютно располагающе и заставлял проникнуться самыми глубокими симпатиями.
Это был первый успех! Курт был на небесах от счастья. В один вечер он был сразу принят в круг общения самого кронпринца.
Теперь дни Стединка в Стокгольме проходили по определенному расписанию. С утра он отправлялся к полковнику Спарре, чтобы посоветоваться с ним, кому и как еще следует доказывать, что его отец должен получить компенсации за нанесенный войной ущерб. История эта становилась все запутанней и сложней. Все были доброжелательны, все обещали, однако никто не хотел взять на себя ответственность за выплату денег. Оттого никакого результата все эти хождения Курта к высокопоставленным лицам не имели. Беспорядок в управлении Померанией сделал невозможным представить в Стокгольм требуемые документы.
Итак, дело защиты интересов семьи продвигалось со скоростью улитки, зато карусель развлечений крутилась вовсю. Пообтиравшись днем в местах присутственных, вечера и ночи Курт проводил на приемах, которые, как правило, всегда заканчивались танцами. Их отношения с кронпринцем становились все более и более близкими и дружескими. Сама королева-мать смотрела благосклонно на отношения Густава с молодым померанским офицером и даже неоднократно включала Стединка в круг приглашенных на обед с кронпринцем. Курта иногда поражала излишняя напыщенность и театральность речей будущего короля, но импонировала его юношеская пылкость и открытость. А кронпринц обожал театр! Некоторые постановки он смотрел по нескольку раз, и казалось, знал наизусть. Воспитателем Густава был прежний посол Швеции в Париже Карл Фредерик Шеффер. Да и все окружение двора было профранцузским. Это было модным! При дворе обожали французскую культуру, а в военном деле восхищались гением Фридриха Великого. Правда, о его поражениях от русских не вспоминали. Своему воспитаннику Шеффер старался не только привить любовь ко всему французскому, но и убедить его в необходимости укрепления королевской власти в Швеции, которое невозможно без теснейшего сближения с Францией.
Глава 7. Юный Густав.
Люди охотно верят тому, чему желают верить!
Гай Юлий Цезарь.
– Ну, вот и все, Марк Антоний! Жребий брошен! – Густав отвел глаза от книги и его взгляд устремился за окно королевского дворца. Нет, не хмурое, в рваных осенних облаках, небо Стокгольма занимало его, и не клекот чаек, носившихся над серыми водами Балтики, слышался ему. Яркое солнце Италии заливало зеленые от виноградников холмы Аппенинского полуострова. Он слышал железную поступь непобедимых легионов Цезаря. Нет, не Цезаря! Его легионов! Густава III!
Кронпринц прижал к груди томик Шекспира и прикрыл глаза, погружаясь в волшебную чарующую глубину мечтаний. Упругие шеренги когорт проплывали мимо него, чеканный шаг сливался с грохотом доспехов, колыхались копья, блистали золотом орлы на значках легионов. Его легионов!
– Viva Caesar! – теплой волной накрывало кронпринца. Ласкало его слух и легкая дрожь возбуждения пробегала по телу. Густав выпрямился в кресле. Нет, не в кресле. Кронпринц был в седле, под ним гарцевал могучий боевой конь. Его правая рука поднялась в царственном жесте и, блеснув перстнем – символом власти первого консула, указала цель:
– На Рим! Вперед, мои солдаты! Мы вернем себе славу предков!
– Ваше высочество… - внезапно послышался голос, просочившийся назойливым комаром сквозь грохот шагов его армии. Легионы уходили в туман, когорта за когортой, центурия за центурией, исчезая в дымке.
– Ваше высочество – жужжание переросло в человеческий голос, так некстати вторгшийся в мечты кронпринца и отогнавший прекрасное видение. Густав с сожалением разомкнул веки. Согнувшись в полупоклоне на него вопросительно смотрел воспитатель кронпринца Фредерик Шеффер.