Шведская сказка
Шрифт:
Накануне отъезда Стединк сидел у открытого окна своей комнаты и бесцельно разглядывал Кунгстредгорден, предаваясь мечтаниям о своей будущей ратной службе во Франции.
– Господин фон Стединк - вдруг услышал он голос снизу. Это был тот самый камергер кронцпринца, что первый раз встретил его во дворце. – Его высочество соблаговолит пригласить вас на прогулку. Извольте спуститься вниз.
Курт опрометью выскочил из дома и тут же встретился с Густавом. Наследник престола прогуливался в сопровождении нескольких дам и молодых людей по площади.
– Ваше высочество. – Стединк склонился перед кронпринцем.
– Мой друг, - Густав выглядел опечаленным, - я слышал, что в скорости, ты покидаешь нас? С кем же я останусь?
– Ваше высочество, простите великодушно, я отправляюсь туда, куда зовет меня долг и удача. Набравшись опыта военной службы в таком прославленном полку, как шведский королевский, я смогу вернуться и быть более полезным вам, нежели теперь.
– Нет, мой Курт, - кронпринц даже отставил назад левую ногу, а правую руку поднял вверх, согнув в локте, отведя кисть в сторону театральным жестом, - причина моей грусти не в том, что ты уезжаешь, это правильное решение, я одобряю его, а в том, что я не могу, пока не могу – добавил несколько изменившимся голосом – удержать тебя, предоставив какую-либо должность в своей службе. Но времена изменятся, и мой добрый друг, ты вернешься ко мне. И еще, - кронпринц поменял ногу и руку, приняв такую же позу, - Я хочу, чтобы ты помнил – моя дружба будет следовать повсюду за тобой. Возвращайся, мой друг, в более счастливые времена и рассчитывай на меня во всем, чем я могу тебе быть полезен. – Рука принца опустилась для поцелуя, и Стединк приник к ней.
Густав сам растрогался от своих слов и взволнованный вернулся к сопровождающим его придворным. Стединк застыл на месте, и несколько слезинок скатились из его глаз. Прощальным жестом кронпринц разрешил ему оставаться дома.
Глава 9. Наука воинская.
Науке воинской обучать без торопливости.
А.В. Суворов
Шестой десяток разменял Алексей Иванович Веселовский. После раны страшной при взятии Кольберга в 1761 году, уж и не чаял, что в живых останется. Ан нет, здоровье природное, взяло верх. Выкарабкался. Правда, к строевой службе был не пригоден. Комиссия медицинская сперва объявила:
– Для излечения отпущен в дом на два года!
А затем и вовсе был отставлен 1 ноября 1764 года «за долговременную и беспорочную службу, за старостью, дряхлостью, за имеющимися болезнями», и пожалован в полковники. Миновали Веселовского все бури российские, связанные со смертью Елизаветы, кратким царствованием Петра Федоровича и воцарением его супруги, ныне здравствующей императрицы Екатерины Алексеевны. Так и жил он бобылем в своей Хийтоле. Хотели было его в крепость Кексгольмскую определить в обер-коменданты, да после смерти матушки в 1765 году, приболел опять сильно, раны старые открылись, потому и получил отставку полную.
Все эти годы долгие жил Алексей Иванович без семьи. Как отправил пятнадцать лет назад семью в Швецию, так и не виделись с тех пор. Эва жила в Уллаберге безвылазно, за матушкой своей ухаживала. Сильно заболела София Мейергельм, после смерти мужа. Сперва он болел, а после она. Майора-то схоронили еще в начале войны Семилетней. Вот и прижились они все в Уллаберге. Правда, писала Эва довольно часто, обстоятельно рассказывая, как у них идут дела, как растет Машенька, но Алексей чувствовал, что удаляются они от него, а море, отделяющее их друг от друга, становиться все шире и шире. Одна радость – Петенька, сынок приемный, что привез тогда из Семеновки. Рос мальчонка, в юношу превращался. Статью не обижен, лицом ясен и пригож. А смышленый…
Алексей Иванович школу в Хийтоле открыл. Для детей крестьянских. Грамоте обучал, арифметике. Историю российскую рассказывал. Вспоминал, как его самого отец Василий покойный учил. Терпением, а не розгами. Хотя, кой-кому и доставалось. Не всем учение-то в охоту было. Ну а кому и розги не помогали, отпускал их Веселовский:
– Не каждому дано. – Про себя думал. – Идите с Богом! Кое-какую грамоту уразумели и то хорошо.
А вот Петенька радовал старика. И в науках преуспевал и в деле ратном. А как же без этого! Хоть и слаб был Алексей Иванович, но передать искусство воинское силенок хватало. И выездку конную освоил Петр, аллюры разные, перестроения, хоть сам-то Алексей Иванович в седло давно уж не садился. Учил-то по правилам: сперва на бревне деревянном посадку кавалерийскую отрабатывали, затем на мерине смирном, а после, съездили в Тиурулу, к Сиверсам, присмотрели славного жеребчика молоденького, поторговались для приличия, хозяева из уважения к заслугам полковника цену скинули, да и разошлись, друг другом довольные. Сиверс-то, Яков Ефимович, сам ныне в губернаторах состоял, это он и сватал Веселовского в обер-коменданты Кексгольма, да потом пожалел ветерана израненного, помог и с отставкой полной и с патентом полковничьим. А еще и Петьке дворянство выправил. А фамилия та осталась, что еще с Сафоновым они выписали – Веселов. Губернатор знал Алексея Ивановича по войне Семилетней, по осаде Кольберга. Вместе участвовали.
Вернулся полковник с Петькой к себе, а вслед за ними конюх губернаторский и жеребца привел. Посиживал Алексей Иванович на лавочке, раны старые на солнышке грея, да покрикивал на Петьку:
– Придерживай! Не дозволяй напирать. Осади жеребца-то. А теперь по кругу пошел. Марш, марш! Шире аллюр. Еще шире. Поворот. Стой. Вот так! – ухмылялся довольный учитель.
Пару раз ездили в крепость Нейшлотскую. Гостили недели по три. Там комендантом служил старый знакомый Веселовского маеор Кузьмин. Однорукий, на вид тщедушный, а энергии… – молодой позавидует. Крепость древняя, лет четыреста уже стоит посреди озера лесного, а все в исправности. Стены, башни, эскарпы, батареи. Оттого, что комендант требовательный. Дозорные службу несут строго.
– Вона, Финляндия шведская – единственной рукой показал маеор Кузьмин на леса да озера. – Ежечасно, к отражению готовы. Ибо мы здесь форпост российский. Наша крепостца, да Фридрихсгамская фортеция , путь на Петербург прикрывают.
– А что полезть может кто? Ждете? – поинтересовался Петька.
– То не важно, полезут иль нет! – твердо ответил Кузьмин. – Важно готовым быть всегда. Оттого и стены и караулы наши всегда в исправности содержаться. Враг должен помнить – здесь стоит гарнизона российская, знамо не пройти ему. У меня рука хоть и едина, а границу – во, как держу! – пальцы в кулак сжал крепко, - Я не только все про шведов ведаю, но и что на завтрак у них едят, знаю! – подмигнул Петьке хитро.
Заставляли Петьку чертить профили разные. Объясняли, как высота с длиной укреплений соотноситься должна, и смотря из какого материла возводить. Какие укрепления полевые бывают, какие крепостные. Как огонь мортирный вести, а как пушечный. Сперва путался мальчишка, эскарпы – контрэскарпы, гласисы, дефилеи, окопы, реданы, - разве все упомнишь. Дома с отцом рисунки разбирали, обсуждали, так и понимание пришло. На третий раз приехали в гости к Кузьмину, без запинки ответил Петька на все вопросы комендантские. Аж прослезился старик от радости:
– Эх, молодец ты Алексей Иванович, какого парня взрастил. То смена нам с тобой достойная. Хоть в пехоту, хоть в артиллерию, хоть в драгуны отдавай! Пороху чуток понюхает, и офицер готовый будет. Как и мы – слуги государевы. Подрастет маленько и присылай его ко мне, Алексей Иваныч!
– Да я б хотел его в армию, по кавалерийской части определить, как сам начинал… - смущенно отнекивался Веселовский.
– Ну-ну, смотри, не зарекайся, отец! – шутливо погрозил ему пальцем Кузьмин.
Петьку и к шпажному делу с измальства приучали. Как Алексей Иванович сам от ран отошел чуток, так и начали. Приказал Веселовский выстрогать шпаги деревянные, за неимением рапир учебных, и приступили.