Шведская сказка
Шрифт:
– Она взяла платок! На память! Значит она помнит, она думает обо мне! О, какой же я счастливец.
Их встречи становились все чаще и чаще. Барон все также посещал дом Шнейдеров, тяготясь шумным присутствием остальных офицеров, в особенности мужа Агнесс, а потом, когда все отправлялись на поиски ночных приключений, он так же, как и в первый раз незаметно для других проникал в библиотеку, и наслаждался беседой со своей обожаемой баронессой. О чем они только не говорили: философия, естествознание, литература, поэзия. Курт поражался обширности кругозора и начитанности своей собеседницы. Они говорили и говорили без умолка. Но это были лишь слова, которые произносили их губы, а глаза… глаза говорили другое:
– Я люблю вас, Агнесс.
– И я люблю вас, Курт.
– Боже, какое страдание видеть вас здесь, в присутствии вашего мужа!
– И я ужасно тягощусь им, но поверьте мне так хорошо с вами, когда мы вдвоем.
– И я счастлив! Я люблю вас, Агнесс!
– И я люблю вас, Курт!
Стединк понимал, что свидания в доме Шнейдеров, не могут происходить бесконечно, в конце-концов, их заметят, и это бросит тень подозрения на нее. Один раз, хозяин дома, дядя того самого капитана Шнейдера, мужа Агнесс, вошел в библиотеку, когда они находились там наедине. Правда, старик лишь прошамкал:
– Интересуетесь литературой, молодые люди?
– Да, господин барон, - ответил Стединк, - вот обсуждаем одно из сочинений господина Мольера, - и показал раскрытый томик, что был у него в руках.
– А… - протянул старый Шнейдер, - француз… комедии. – Махнул рукой и, шаркая, вышел прочь.
Стединк взглянул на книгу, и обнаружил, что это был отнюдь не Мольер, а Корнель, показал Агнесс, пожав плечами, и оба прыснули тихо от смеха, подумав, что было бы, если б обман обнаружился.
Они встречались и днем, в городе, якобы случайно. Но все это было так мимолетно, что оба начинали этим тяготиться. Нет, Пфальцбург, не был, конечно, Парижем, хотя и здесь нравы царили довольно свободные. Но чувства, вспыхнувшие между этими двумя молодыми людьми, нуждались в защите от ненасытного общественного мнения, превозносящего грязь, разврат и порок, они должны были оставаться чистыми, хотя бы в их собственных глазах, и уж ни в коем случае не выставляться напоказ.
Но молодость брала свое. Не раз уже Агнесс, засыпая, в пустынной супружеской постели – муж, как всегда где-то развлекался, а если даже и ночевал дома, то спал пьяный в другой комнате, представляла себе страстные объятья молодого барона, его ласки, его поцелуи. И эти картины волновали и возбуждали молодую женщину. Голова шла кругом. Сам Стединк думал о том же, но не смел даже намекнуть Агнесс об этом.
Наконец, она не выдержала первой. Опустив глаза, и даже отведя их в сторону, она как-то спросила еле слышно:
– А где вы живете, барон?
Курт слегка опешил от неожиданного вопроса, они только что обсуждали что-то из философских сентенций Вольтера, стоя на улочке возле кондитерской, в центре Пфальцбурга.
– Здесь, неподалеку… - он показал рукой направление и замолчал в нерешительности.
– Вы живете один? – последовал вопрос. Агнесс не поднимала глаз, сосредоточенно выковыривая носочком ботинка крошечный камешек из мостовой и что-то сосредоточенно обдумывая.
– Нет, то есть да, один. – Поправился Стединк и торопливо пояснил, - я живу со своим сослуживцем, но его сейчас нет и не будет еще месяц. Он в отъезде.
Агнесс вздернула головку и посмотрела прямо в глаза Курту. Ее взор светился решимостью:
– А вы не хотите пригласить меня в гости? Прямо сейчас! – Ему показалось, что она даже чуть-чуть притопнула ножкой.
– Сударыня… - Курт даже растерялся, - я… я буду счастлив, если вы посетите мое скромное жилище.
– Ну так ведите! – Агнесс тряхнула головой, отметая все сомнения.
– Дайте мне вашу руку, я обопрусь на нее.
Как упоительна, нестерпима и в тоже время неутолима была их страсть. И какие-то … странные ощущения. Такого еще не бывало. Ни с ней, ни с ним. Они вдруг стали не просто частью жизни друг друга, а превратились в одно целое – с общей кожей, общим телом. Отрываясь на секунду друг от друга, они с изумлением смотрели в глаза и сливались опять в одном неистовом поцелую, переплетавшем их нагие тела. Наконец, они очнулись. Вещи были разбросаны по всей комнате, а стены, потолок, красно-золотыми отблесками раскрасило заходящее солнце.
Агнесс резко поднялась с кровати и, не поворачиваясь к Курту, глухо произнесла:
– Не смотрите на меня, прошу вас. – Стыдливо прикрывшись подхваченной с пола тончайшей рубашкой, Агнесс стала одеваться. Стединк перевернулся на спину и закрыл глаза, слушая эту очаровательнейшую музыку шуршания тканей женского туалета. Наступила тишина. Курт открыл глаза и повернулся на бок. Агнесс стояла у окна, уже полностью одетая, и что-то внимательно там высматривала:
– Дорогая, - тихо позвал барон.
– Я прошу вас, - отозвалась она, не обернувшись, - теперь ваша очередь. Одевайтесь.
Барон не заставил себя упрашивать и моментально облачившись подошел к ней и обнял за плечи. Она вздрогнула:
– Прошу вас, - постаралась отстраниться. Но он развернул ее к себе и заглянул в лицо. И снова страсть овладела обоими. Снова в стороны полетели ставшие в момент ненужными одежды. Снова он целовал и ласкал обожаемое тело. Снова, как в забытьи она шептала:
– Еще, еще, еще, мой любимый…
А после, испытав уже ставшее привычным наслаждение, она больше никогда не стеснялась его. Лежала рядом, гладила его волосы, когда он попытался что-то сказать, она покачала головой и прислонила к его губам свой тоненький пальчик – помолчи, мол. Так и лежали молча… потом она обернулась и произнесла первую фразу, взглянув на окно
– Темнеет. – И Курту, - помоги мне одется.
И тем же тоненьким пальчиком, указывала, в какой последовательности и какую из мудреных вещичек женского гардероба подавать. Он стоял перед ней совершенно обнаженный и услуживал своей госпоже. От предшествующего стеснения не осталось ни следа, ни у одного, ни у другого.
Когда он помог ей застегнуть крючки корсажа, и на голове уже красовалась изящная шляпка, она притянула его голову к себе, нежно поцеловала в губы, и глядя прямо в глаза произнесла:
– Я люблю тебя!
Он хотел было что-то сказать, тоже о любви, но был остановлен жестом.
– Все! Я пошла. Меня не надо провожать. Мы будем встречаться там же, где и сегодня. В кондитерской. В тоже время. Если ты или я не сможем, то будем оставлять записку у хозяйки. Кажется она очень порядочная женщина. И еще… - Агнесс сморщила носик, задумалась, потом встрепенулась, видно решившись, - еще, не ходи больше к Шнейдерам, Курт.