Сибирь в сердце японца
Шрифт:
Тамаи пробыл в Иркутске около трех месяцев, прежде чем смог присоединиться к чайному каравану, состоящему из 225 саней. В дневнике он тогда записал: «Мне было тяжело расставаться с Иркутском, ведь я расставался еще и с единственным японцем, живущим на огромном пространстве от Байкала до Урала, с моим земляком Сиина Ясуноске… Несмотря на мороз в 23 градуса, на реке (Ангаре. — К. К.) не было и намека на лед. Быстрое течение препятствует образованию льда…»
Даже из этих приведенных мною кратких сведений можно сделать вывод, что для всех японцев, оказавшихся в XIX веке в России, Иркутск был каким-то особым городом: у кого с ним были связаны приятные воспоминания, а у кого — судьба.
Я оказался в Иркутске в 1948 году. К тому времени я уже немного освоил русский и меня стали использовать как переводчика. Иногда
Частенько я заходил в расположенный на улице Карла Маркса книжный магазин, перед входом в который висел огромный транспарант со словами «знание — сила». В то время меня интересовала история русской мысли, и предметом моих мечтаний был трехтомник сочинений Белинского. Стоил он 30 рублей — столь дорогую покупку я себе позволить не мог, как не мог отказать себе в удовольствии, бывая в магазине, листать желанные книги. Наверное, при этом мои глаза начинали гореть, привлекая внимание остальных покупателей. И как-то раз в магазине со мной заговорил студент-бурят. Потом он купил мне этот трехтомник, хотя ему, как и всем советским людям, наверное, жилось нелегко. Я очень берег подаренные книги; они долго путешествовали со мной по лагерям, но однажды исчезли, как это часто бывает не только в заключении.
Бывая в России, я иногда езжу в Иркутск: туда меня влекут воспоминания и вода Ангары — самая вкусная на свете.
Но вернемся к Косандзи. Он отправился в длительную командировку в центр Ленских золотых приисков, в Бодайбо. Бодайбо находится далеко в горах Восточной Сибири, в районе реки Витим. Чтобы добраться до этого места в летнее время, нужно пересесть с лошадей на пароход, зимой же для этого предстоит на санях преодолеть путь протяженностью более тысячи километров. Насколько мне известно, кроме Косандзи, больше никто из японцев не посещал Бодайбо. Более того, невозможно представить, чтобы японец смог здесь жить. Косандзи же провел здесь с молодой женой лучшее время, здесь родилась его старшая дочь Киёко.
Косандзи и его спутники выехали из Иркутска 20 марта. Шел снег. Предстояло проехать 200 километров на северо-северо-восток. Вокруг простиралась пустынная местность с редкими деревьями. Проехав через селения Катюг, Пономарево, Жигалово, Усть-Ига, Боярск, они выехали у Усть-Кута на Лену. Здесь предстояло сесть на пароход, но река еще не открылась, и решено было ехать на санях. В дневнике Косандзи подробно расписаны часы отправки и остановки, плата за чай, за проезд, за еду, за постой. Выезжали обычно в 5–6 часов утра, останавливались на ночлег в 9—И часов ночи.
31 марта путешественники прибыли в Витимск, что в 700 км от Усть-Кута. Здесь они расставались с Леной и должны были идти вверх по Витиму. В судоходное время по реке ходили маленькие суденышки.
Как только они отошли от Витимска, все вокруг разом заговорили о золоте. В этой местности и стар и млад, бедняк и богач были помешаны на золоте. Приблизительно в 330 км от Витимска в районе Бодайбо находится знаменитый Олекма-Витимский прииск. В конце XIX века его производительность достигала 8 тонн золота в год. Прииск представлял собой полоску земли шириной 200–500 метров, тянущуюся вдоль реки на 5 километров. Местность здесь была скалистая, растительности мало. Золото содержалось в грунте. Считалось нормальным из-за 70 золотников (приблизительно 300 грамм) золота перелопатить 100 пудов (1638 килограммов) грунта. Золотоносность проверяли таким образом: вдоль реки откапывали несколько ям, и содержимое анализировали и выводили среднюю стоимость. И все равно были старатели, которые терпели неудачу.
Если золото находилось в поверхностных грунтах, землю с поверхности грузили на тачку, отвозили и сбрасывали в бочку, погруженную в реку. В дне бочки были просверлены отверстия, поэтому золотоносный песок выходил наружу, а крупные камни оставались внутри. Иногда бочку устанавливали так, чтобы она вертелась в воде. Если же золотоносный слой земли был достаточно мощный, глубоко в грунт забивали колья, огораживали ими место и брали породу из глубинных пластов. Золотоносная порода вместе с водой скатывалась вниз по слегка наклоненному желобу, затем проходила через ветки, грубую материю типа сукна, на поверхности которой и осаживались крупинки золота. Каждый день
Люди на приисках не скрывали своей жадности: жизнь здесь постепенно опустошала человека. Косандзи открыл в поселке старателей фотоателье, которое приносило ему немалый доход. Пожалуй, за все годы, проведенные в Сибири, здесь молодые супруги жили наиболее обеспеченно. Они хорошо ладили, и именно в Бодайбо пережили, можно сказать, самый счастливый период своей совместной жизни. Летом 1918 года Косандзи с женой и детьми уехал из Иркутска в Японию. Записи об обстановке в Иркутске перед отъездом Косандзи оставил другой японец — Юноками Тиса-буро, который приехал в Иркутск в 1916 году и оставался там вплоть до ареста в апреле 1918 года. Гораздо позже, в 1950 году, этот человек, основываясь на своих иркутских записках, выпустил в Осаке книгу под названием «Революция» (сам Юноками участвовал в русско-японской войне, был подполковником запаса).
По данным Юноками, в 1916 году в Иркутске проживало более 200 японцев. Среди них были прачки, часовые мастера, парикмахеры, два хозяина галантерейных магазинов, один дантист и три врача других специальностей (однако двое из них, судя по документам, не имели официального статуса врача). Известен и один служащий русской армии, в Россию он прибыл как стажер духовной семинарии, позднее вступил добровольцем в армию в качестве ветеринара. Однако большую часть (150 человек) составляли проститутки и их, если можно так выразиться, менеджеры.
После Октябрьской революции в Иркутске, как и везде в стране, обострились противоречия между революционными и реакционными силами. В декабре 1917 года в городе разгорелся вооруженный конфликт. При сопоставлении воспоминаний Юноками, который в этот период выполнял в Иркутске роль старосты японской общины, иногда даже консула, и русских источников вырисовывается следующая картина.
В начале декабря исполком Иркутского Совета принял решение о взятии под контроль городских и государственных учреждений. Было приказано реформировать до 8 декабря пехотное военное училище. Однако приказ не был выполнен. «Зам. начальника по строевой части, полковник Никитин[19], объединил вокруг себя кадетов и заявил, что без боя они не сдадутся. В Иркутске тогда было два училища. В них числилось около 1 тысячи кадетов[20]. Они были вооружены стрелковым оружием и пулеметами. Артиллерии у них не было. Иркутский гарнизон состоял из двух пехотных и одного артиллерийского полков. Пехотинцы заняли выжидательную позицию, не примкнув ни к одной из сторон. Артиллеристы же открыто встали на сторону большевиков. Большевики 25 декабря (по советским источникам, 21 декабря. — К, К.) обратились уже непосредственно к полковнику Никитину с предложением распустить училище и сдать им оружие и боеприпасы. Никитин отклонил это предложение». С этого дня начались бои. Красные захватили канцелярию губернатора, которая размещалась в так называемом Белом доме. Все здания, находящиеся поблизости, были захвачены кадетами. 10 декабря (24 декабря по новому стилю) из Красноярска в Иркутск прибыл отряд красногвардейцев под командованием Лазо. «У кадетов были пулеметы, но не было артиллерии. Красные, наоборот, располагали артиллерией, но не имели пулеметов. Красных было больше, но среди них преобладали необученные рабочие. Кадеты по численности уступали, но это были тренированные, хорошо обученные военные — военная элита[21]. Выстрелы не прекращались в Иркутске ни днем, ни ночью. Даже на пятый день боев исход событий не был ясен…»
Бои шли в самом центре, в результате жизнь в городе была парализована. Описание этих событий приводится в опубликованных в «Урадзио Ниппо» — японоязычной газете, издававшейся в то время во Владивостоке, письмах одного японца. Начнем со второго письма, описывающего начало боев, 21 декабря. «Беспорядочные пулеметные выстрелы оглушали, орудийные раскаты превратили спокойную до того жизнь горожан в кромешный ад…» События 26 декабря описываются в третьем письме: «…по сравнению с событиями трех-четырехдневной давности, бои вплотную приблизились к жилым кварталам. Пули дождем стучат по крышам, люди боятся выйти за порог, непонятно, как ухитряются жить. Кто-то прятался в погребе, кто-то забаррикадировался мебелью. Представьте себе семью японского лавочника, передвигающуюся днем и ночью ползком?!