Сибирь в сердце японца

Кюдзо Като

25 июня. В 2 часа 20 минут пополудни подошли к деревне Шилка. В ней около 200 дворов. Вечером на судне забили теленка и приготовили обед.

12 июля. По японскому календарю 25 число^[15]. Вместе с Оки забрались на гору Станчан, сняли шесть видов Сретенска. Вернувшись, поужинали, пошли к Мацуо, выпили у него две бутылки пива, зашли к Мори и у него выпили пива, изрядно охмелев, вернулись домой.

27 июля. Другие тоже решили вести дневник. Я с важным видом зачитал им свой.

28 июля. Ясно. Сегодня Мисуми и Агата изрядно повздорили.

30 июля. Прекратили работу в Сретенске.

31 июля. Приходил монах Симидзу. Мы позвали его на прощальный ужин по случаю нашего отъезда к Мори.

1 августа. По русскому календарю 20 июля. В связи с тем, что откладывалось открытие железной дороги, задерживался и наш отъезд. Монах Симидзу

отправляется на пароходе в Благовещенск. Сегодня вечером мы проводили его на пароход.

2 августа. Весь день дождь.

5 августа. Ясно. Вместе с Фумио ходили в магазин, немного размялись и пошли справиться о судне на Нерчинск. Затем зашли на почту купить марки. Получили от Саку деньги (2 иены). Конверты — 35 сэнов, почтовая бумага — 30 сэнов, марки — 40 сэнов, квас — 10 сэнов.

6 августа. В 10 часов сели на пароход под названием «Уссурийск», перед этим отправили открытку Эндрю. Ясно. Расходы: квас — 10 сэнов, рыба — 10 сэнов. Судно отправилось в 3.30.

7 августа. Ясно. Без приключений. В 10.30 ночи прибыли в Наваронку. В 7 верстах от Нерчинска смыло временный мост через реку Нерчу, поэтому решили добраться до следующего пункта на пароходе, а далее — на паровозе. Эту ночь ночуем на пароходе.

8 августа. Рано утром сошли на берег, взяли пожитки и пошли на станцию. Саку и Агата пошли в Нерчинск, а я с остальными остался ждать. После обеда они возвратились, мы сели на поезд и в 7.30 тронулись. Ночь провели в поезде.

9 августа. В 3 часа прибыли в Читу. Нас встретили гг. Ямасита и Оонэ, взяли у нас багаж, погрузили на телегу и поехали к Ямасита. Господин Оонэ поехал вместе с нами. Вечером у нас был банкет, потом мы с Фумио нанесли визиты гг. Какэдзоно, Сираиси, Оотоси. Вернулись уже в 10 ночи.

21 августа. Пасмурно. Сегодня отправили послание в Токио. По старому календарю сегодня Бон — праздник поминовения усопших. Достал фото отца, установил на алтарь — хоть маленький, а праздник родителю.

Отец умер,

Мама в Японии,

Я в холодной Чите.

27 августа. Ясно. По русскому календарю 15 число. Открылась выставка этого края.

1 сентября. Сегодня состоялось открытие нашего фотоателье. Вечером по этому случаю собрали гостей. Пришло всего 17 человек. Показывали кино. Все изрядно выпили, пели, танцевали, в общем вечер удался».

Итак, Косандзи добрался до места назначения — Читы, которая находилась на равном расстоянии от Верхнеудинска (ныне Улан-Удэ) и от Нерчинска. Между Нерчинском и Читой — сплошные горы, по которым лучше всего передвигаться на санях, на них ездят зимой по льду. В 1851 году Чита стала административным центром Забайкальской губернии, но в торгово-промышленном отношении никакого интереса не представляла. Сам город располагался на берегу реки Читы, примерно в полукилометре от места ее впадения в Ингоду. Улицы были прямые и широкие. В Чите насчитывалось около 3 тысяч жителей. На пологих берегах Читы и Ингоды росли береза и лиственниод; местами из мха и травы проглядывали серые скалы. Весной, в половодье, груженые речные пароходы могли пройти от Читы до Амура, но в другое время года Чита была несудоходной.

В Чите Косандзи провел зиму. 4 февраля 1900 г. в годовщину смерти отца он сложил следующие стихи:

И всего-то год прошел,

А так потускнело

Фото отца.

Сожалея о том, что не взял с собой фотографию матери, Косандзи писал:

Фото отца на алтаре…

А маму

Когда увижу опять?

Люди того времени (и японцы, и русские) очень почитали своих родителей. Косандзи, будучи в Сибири, никогда не расставался с портретом своего отца, отмечал каждую годовщину его смерти. Думая о нынешних нравах, вспоминая себя самого, я испытываю чувство стыда.

* * *

Косандзи посылал из Читы домой такие послания.

«Позвольте теперь сказать пару слов о Чите. Это процветающий край в самом центре Сибири. В городе находятся четыре батальона солдат. Здесь в самом разгаре работы по строительству, вероятнее всего, станции. Ведется строительство кирпичного здания 100

саженей длиной и 50 саженей шириной, вероятно, металлургического завода. Говорят, что на нем будут трудиться 5 тысяч человек…Японцев, проживающих здесь, немного — не более 23. Днем улицы весьма оживлены: туда-сюда двигаются многочисленные телеги и повозки. Но после 8 часов вечера наступает затишье, как в полночь у нас в Японии. На улицах то и дело раздаются ружейные выстрелы. Находясь вне дома, просто необходимо для личной безопасности иметь при себе пистолет. Торговые лавки здесь называются магазинами, в нашей стране любой из них стал бы предметом всеобщего паломничества: чего в них только нет! Кажется, в мире нет такой вещи, какой не сыщешь в здешнем магазине. Рынок, который называют базаром, расположен на широкой площади. Сюда каждый день торговцы на телегах привозят товар и с утра пораньше отовсюду на базар стекаются покупатели. Это чрезвычайно бойкое место. Зимой температура в Чите опускается до минус 40° мороза. Поэтому, выходя из дома, необходимо надевать на себя много теплой одежды, а поверх нее шубу — подобие нашего пальто, из меха животных с огромным воротником, стоящим, бывает, выше головы. На голову надевают меховую шапку, а на ноги — необычную обувь из шерсти длиною до колен — катанки, а их, в свою очередь, втискивают в резиновые тапочки — калоши. Когда выходишь на улицу усы и борода замерзают и становятся совершенно белыми, то же происходит и с бровями, кажется, что вот-вот смерзнутся веки.

По дорогам здесь ходить трудно из-за песчаной почвы.

В городе имеется шесть фотоателье, но два из них не пользуются популярностью. Классными считаются две мастерские: Кановалова и Кузнецова. Больше нигде в Сибири я не видел такой культуры фото, такой техники, какой располагали эти ателье. Владивостокские фотографы лишь отдаленно напоминают здешних. Для себя я сделал вывод: чем ближе к столице, тем прогрессивнее техника фото.

Далее я позволю себе изложить свои намерения. Посте кончины господина Каваками в магазине Головина, где находится наша резиденция в Забайкалье, в группе начались неурядицы. Господин Саку, назначенный начальником сибирской группы, оказался бесчестным, двуличным; он не пользуется доверием. Я собираюсь расстаться с данной группой и как частное лицо самостоятельно совершить кругосветное путешествие; в пути я планирую заниматься фотоделом и знакомиться с образом жизни людей в разных странах. На днях я отправляюсь в 800-верстное путешествие в Иркутск, центр Иркутской губернии, наймусь там к известному по всей Сибири фотографу Милевскому и поработаю у него четыре-пять месяцев, заработаю денег и не останавливаясь в Москве, поеду в Петербург, столицу этой страны. В Петербурге я намереваюсь пробыть несколько месяцев и заработать денег для дальнейшего путешествия. Затем через Берлин отправлюсь в Париж и в Лондон, оттуда в Нью-Йорк, затем, через всю страну, в Сан-Франциско и наконец — домой. Вынужден обратиться к Вам с просьбой: у меня на родине осталась мать, уделите ей хотя бы немного Вашего внимания. Зная о том, что Вы не оставите ее, я смогу спокойно продолжить путешествие. Я и в дальнейшем буду сообщать о своем продвижении».

Таким образом, нездоровая атмосфера в группе заставила Косандзи покинуть своих сотоварищей и отправиться в Иркутск. Наверное, в Сибири он нередко попадал в трудные ситуации. «Доверяться здесь никому не стоит, — писал он, — люди даже высокого положения подчас оказываются вымогателями. Если при найме на работу Вам будут предлагать 40 иен (рублей) или меньше в месяц, лучше всего сразу отказаться. В самом худшем случае фотограф здесь получает от 70 до 80 иен (рублей). Нужно сразу оговориться, что все приезжие, желая наняться на работу, сталкиваются с трудностями. Я, не найдя общего языка с членами группы, уволился: уж слишком большая была разница между тем, что мне пообещали при приеме на работу, и тем, что оказалось на самом деле. Я не получал никаких денег, под страшные клятвы занял их у содержателя борделя, добрался до места — и опять ни гроша, пришлось просить взаймы у разных сомнительных женщин и вот — дошел до нынешнего положения».

О том, что заставило Косандзи расстаться с группой и уехать из Читы, можно узнать из черновика его письма к Накано Дзиро. В нем Косандзи раскрывался как гордый, независимый человек, за что я его безмерно уважаю. Не подлаживаться под настроение чиновников, «озабоченных судьбой родины», а порвать с ними и отправиться «свободным художником» в неведомый мир — это великолепно!

«Милостивый государь!

Выражаю свою признательность за постоянную заботу, а также прошу милостиво простить меня за долгое молчание.