Сибирский триллер. Том 1: Жаркое лето 95 года
Шрифт:
Между тем, Сапог уже несколько дней был в дурном расположении духа. Двух его бойцов, посланных за Рукавишниковой, избила какая-то девка, причём пацаны Мартына расписывали это так красочно и с такими подробностями, как будто сами при этом присутствовали. Все неприятности начались с нападения на его дачу. Затем кто-то грохнул Афоню, исчез куда-то Груздь, неизвестно зачем замочив Смирягина, а недавно кто-то замочил Чалдона. До этого изувечили трёх его пацанов, посланных им за девкой, спровоцировавшей московских пиаровцев на скандал. Он не мог понять, кто это всё творит, и кто за всем этим стоит.
Потерю Груздя Сапог переживал тяжело. Чалдон ни шёл ни в какое сравнение с Груздем, но всё равно он не мог простить, что Чалдона забили кастетом в подъезде своего же дома, как какую-нибудь паршивую бездомную собаку. И забила, по всей видимости, какая-то девка! Сапог чувствовал, что кто-то невидимый сжимает вокруг него кольцо, из которого просто так и не вырвешься. Чуть было не повесили на него историю с убийством полковника Смирягина, хотя он к этому никакого отношения не имел. Только благодаря усилиям Валеры Ерёмина и крупным взяткам, он смог выпутаться из положения, в которое его загонял Грузнов. Шлёпнуть бы этого паршивого мента, но потом вони не оберешься!
Сапог никогда не злоупотреблял спиртным, он презирал алкашей, но от таких дел он нынче частенько прикладывался к рюмашке. Сегодня тоже с утра он улучшил себе настроение джином, который на самом деле был простой можжевеловой водкой. Любят же эти западные люди красиво называть то, что у нас зовётся просто и бесхитростно! Сидя на террасе своей шикарной дачи, он налил себе ещё одну рюмашку, но вдруг зашёл его новый помощник Сурок с круглыми от испуга глазами.
— Ты чего? — спросил Сапог, опрокидывая в рот очередную рюмашку.
— Слушайте, из ФСБ звонят. Вас требуют, — икая, произнёс Сурок.
Сапог, не веря, встал и прошёл в комнату к телефону. Вежливый вкрадчивый голос, от которого волосы встают дыбом, представился капитаном Щегловым и убедительно просил ровно в одиннадцать часов быть в триста пятнадцатом кабинете.
— Пропуск на вас лежит в бюро пропусков. И, пожалуйста, не опаздывайте, потому что не хотелось бы беспокоить группу захвата, — так же вкрадчиво сказал капитан и положил трубку.
Сапог мигом протрезвел. Неужели его хотят обвинить в убийстве Смолина? Как ему было известно, ищут какого-то священника, следовательно, кто-то опознал его, Сапога, одетого в рясу? Как доказать, что это не он убил Смолина? И кто мог его опознать? И вдруг он понял, что его мог сдать вахтер дворца культуры железнодорожников, у которого он купил реквизит. Вот где его трагическая ошибка! Ожидание чего-то страшного и неотвратимого сковало его волю: ему не помогут ни депутаты, которых он подкармливает, ни Валера Ерёмин, который точно предпочтёт остаться в стороне. Сапог понимал, что депутаты, которых он прикармливает, никогда не рискнут связаться с этой конторой, которая всё о них знает. Более того, он не исключал, что эти депутаты в советские времена сами стучали в контору и проходят там по каким-то спискам. Да и на самого Сапога, видимо, у них заведено дело. Когда в конце 80-х годов его хотели посадить за разграбление вагонов с импортными товарами и содержали в СИЗО, ему приходилось несколько раз выполнять, по поручению следователей, роль прессовщика [46] . А как не выполнишь, если тебя же в эту пресс-камеру и засунут, и кто-то тебя же и будет прессовать. И, вполне возможно, информация об этом есть и у Щеглова. Стоит ему довести эту информацию до воров в законе, и Сапогу не позавидуешь. Поэтому он ехал в управление ФСБ в подавленном настроении и когда вошёл в триста пятнадцатый кабинет, то почти поставил на себе крест. Но ничего особенного не произошло. Какой-то мужик в штатском показывал ему фотографии незнакомых людей, а женщина задавала глупые вопросы и, держа его за руку, пристально смотрела при этом ему в глаза. Когда женщина ушла, и Сапог остался наедине с мужиком, тот тихим голосом раздельно произнёс:
46
Прессовщик — заключенный, согласившийся выполнять по заданию сотрудника ИТУ или следователя функцию палача, истязателя других заключенных в пресс-камере. Обычно в личном деле прессовщика имеется отметка, которая служит указанием для опера о возможности соответствующего использования этого заключенного. Кроме того, такая отметка предупреждает помещение прессовщика во время этапирования вместе с другими заключенными. Разоблачение прессовщика чревато для него жестокой расправой.
— Если Валерия Рукавишникова на тебя ещё раз пожалуется, я мигом обеспечу тебе пресс-хату и трёх прессовщиков как минимум. И опускать они тебя будут каждый не менее трёх раз в сутки, причем по полной программе.
Сапог понял, что мужику все известно о его подвигах в пресс-камере СИЗО, и уходил от него запуганным, но с ощущением заново родившегося. Он понял, какая страшная опасность над ним висела и что только чудом её избежал. Эта Рукавишникова, по-видимому, их агент, решил он, и теперь стало совершенно очевидно: они разоблачили Черепанова и, вероятно, они же его прикончили. И если они грохнули Черепанова, большого чиновника из Москвы, то от него они вообще мокрого места не оставят. Прямо из ФСБ он поехал в церковь и поставил двенадцать больших свечей по числу апостолов и дал батюшке крупную сумму на молитвы за своё здравие.
А после обеда ближе к вечеру на столе у Кудрявцева лежала докладная записка капитана Щеглова с информацией по Валерии Рукавишниковой. Оказывается её муж, местный художник, принял монашеский сан в монастыре, расположенном в ста километрах от города. «Как хорошо, что возрождаются монастыри! — весело подумал Кудрявцев. — В таком аспекте они приобретают особый смысл!».
Этим же вечером с букетом цветов он сидел в первом ряду на спектакле в драматическом театре. С большим нетерпением дождался окончания спектакля и, когда занятые в нём артисты, вышли на сцену, кланяясь зрителям, встал с места и с букетом цветом пошёл под всеобщими взглядами на сцену. Кудрявцев был в отлично сшитом сером костюме, в белоснежной рубашке и темно-красном галстуке, и Лера вначале его не узнала. И только когда он поднялся на сцену, её сердце бешено заколотилось. Она думала, что он пройдёт мимо неё к их приме Марии Борисовой, привыкшей получать цветы, но он остановился около Леры и, поцеловав ей руку, преподнёс букет. Такого ещё ни разу в жизни у неё не было, и её глаза увлажнились от счастья.
В гримёрочной прима театра Борисова устроила истерику главному режиссёру, который подошёл после этого к Лере и сказал, что если её любовники будут, под видом поклонников, и дальше устраивать такие демонстрации, он её вышвырнет из театра. Борисова была дочерью народного артиста СССР Ростислава Митрохина, игравшего в советские времена роль Ленина в пьесах Погодина «Кремлёвские куранты» и «Человек с ружьём». Он был тогда членом обкома партии, лауреатом всяческих премий и представлял творческую интеллигенцию области. С тех пор всё изменилось, не стало обкома партии, пьесы о Ленине уже не ставились, но он до сих пор председательствовал на худсовете театра. Так что угроза главного режиссёра была вполне реальной, однако это всё равно не испортило настроения Лере. На выходе из театра её ждал человек, который первым за всё время её сценической деятельности оценил её и преподнёс букет цветов на виду у всего зала. «Выгонят, устроюсь в какой-нибудь клуб руководителем кружка», — подумала она, спускаясь по ступенькам навстречу Кудрявцеву. Был прекрасный летний вечер, и они долго гуляли по вечернему городу. Когда она вернулась домой, Лариса и Лена, встревоженные её поздним приходом, допытывались у неё, что случилось, и, Лера, сияя от счастья, поделилась с ними новостью, которую они ещё долго обсуждали. Девушки были искренне рады за неё, и это ещё больше вдохновляло Леру. На следующий вечер она выкладывалась на сцене в полную силу. Анатолий снова сидел с букетом цветов в первом ряду и Лера, увидев его, играла так, как, пожалуй, никогда ещё не играла. Увидела его и Мария Борисова, и в антракте к Кудрявцеву подошёл помощник режиссёра.
— Если вы хотите подарить цветы, подарите их нашей приме. Другим дарить цветы у нас не принято, — сказал он Кудрявцеву, и тот вопросительно поднял бровь:
— Я дарю цветы, кому хочу. А принято это у вас или нет — это ваши проблемы.
— Вы этим ставите Рукавишникову в сложное положение. Она может быть уволена из-за вашего упрямства.
— Ах, вот как? — удивился Кудрявцев, но всё равно вышел на сцену. Он шёл неторопливо, улыбаясь Лере, и она улыбалась ему.
В этот вечер они снова долго гуляли по городу, и Лера рассказывала ему о пьесах, в которых она играла, и о ролях, которые мечтает сыграть. Он осторожно поддерживал её под руку, внимательно слушал, поддакивал и любовался ею, когда она демонстрировала ему отрывки из ролей. Не будучи знатоком театра, Кудрявцев не мог поддержать разговор на профессиональном уровне, а говорить банальности, роняя тем самым себя в глазах Леры, он не хотел. Но вдруг ему повезло: незаметно Лера перешла в разговоре о декорациях к спектаклям к живописи и, в какой-то связи, мимоходом, упомянула картину «Рождение Венеры» Сандро Боттичелли. Совсем недавно Кудрявцеву попалась статья в толстом цветном журнале об этой картине, и он сразу же вспомнил историю её создания.
— А вы знаете историю создания этой картины? — спросил Кудрявцев.
— Нет. Несмотря на то, что у меня бывший муж художник, с историей живописи я плохо знакома, — мило засмеялась Лера. — А вы знаете историю этой картины?
— Совершенно случайно узнал, — признался Кудрявцев, ликуя, что может проявить свою эрудицию. — Читал недавно интересную статью. Сандро Боттичелли, оказывается, был придворным художником у Лоренцо Медичи, тогдашнего правителя Флоренция. В картине Боттичелли изобразил образ Афродиты Урании — небесной Венеры, дочери Урана, рожденной из моря без матери. На картине запечатлено не столько само рождение, сколько последовавший за тем момент, когда гонимая дыханием гениев воздуха, Венера достигает обетованного берега. Если вы помните картину, то должны были обратить внимание, что вся природа — волны моря, побережье, воздух и ветры — вторят гибко-упругим очертаниям тела, грациозным изгибам и ритмам движений золотоволосой богини. Так вот, эту богиню Боттичелли писал с красавицы Симонетты Веспуччи, нежной и кроткой белокурой жены Марка Веспуччи, брата знаменитого Америго Веспуччи, именем которого названы обе Америки. Симонетта Веспуччи считалась самой прекрасной дамой при дворе Лоренцо Великолепного и была возлюбленной его младшего брата — Джулиано, всеобщего любимца. Народ дал ему поэтичное прозвище — Принц Юности? и он всецело оправдывал данное народом поэтичное прозвище — не слишком обременяя себя делами государственного правления, блистал на турнирах, балах, карнавалах, ослепляя элегантностью, горделивой осанкой и рыцарской статью. В эту картину Боттичелли вдохнул свое сопереживание влюбленным. Кстати, Боттичелли в другой своей картине — «Весна» — Флору тоже писал с Симонетты.
Лера слушала Кудрявцева, прижавшись к его руке и неотрывно глядя ему в глаза. «Какие красивые у неё глазки!» — подумал Кудрявцев и продолжил, чуть ли не на память, излагать статью:
— Джулиано и Симонетта ещё при жизни стали легендой Флоренции. Но злой рок разлучил их — Симонетта трагически умерла от туберкулеза, если не ошибаюсь, в 1476 году и весь город на несколько недель погрузился в траур. А во время воскресной мессы два года спустя в церкви Санта Либерата у церковного алтаря от рук наемных убийц пал её возлюбленный, двадцатичетырехлетний Джулиано Медичи.