Сидни Чемберс и кошмары ночи
Шрифт:
Аманда уехала в Лондон вечером в воскресенье, на прощание поцеловав Хильдегарду и сказав, как она рада знакомству с ней. Сидни нашел ее манеры безукоризненными и радовался, что две самые близкие ему женщины поладили друг с другом.
— В ней есть искорка, — заметила позже Хильдегарда. — Она умнее, чем кажется. Аманда нарочно так себя ведет?
— Вряд ли. Она начисто лишена жеманства.
— Поскольку она из богатой семьи, людям кажется, будто ей не обязательно работать.
— К своей работе она относится очень серьезно, — заметил Сидни.
— Серьезнее, чем к вам?
— Она считает, что надо мной нужно подтрунивать.
— А вы?
— Предпочел бы, чтобы меня любили.
— Любовь надо заслужить, Сидни, —
Они провели второй и третий дни Пасхи вместе: гуляли в ботанических садах, ходили на концерт в часовню одного из колледжей, посетили Музей Фицуильяма. Иногда, разглядывая картину, Хильдегарда стояла совсем близко к Сидни, и ему это нравилось. Она была на пять или шесть дюймов ниже его, и он вспомнил, как однажды, прощаясь с ним, Хильдегарда поднялась на одну ступеньку, чтобы заглянуть ему в лицо и расцеловать в обе щеки. Вспомнил, как они впервые сидели вместе на диване, и ему пришлось сообщить ей, что найден убийца ее мужа. Потом они молчали, но ничего не могло быть естественнее. Никогда прежде Сидни не испытывал такой легкости, если находился рядом с человеком, но не говорил ни слова.
— Когда мы снова увидимся? — спросил он во время расставания на станции.
— Приезжайте летом, — ответила Хильдегарда. — Полюбуемся на Рейн. В Германии убивают не так часто. Там безопаснее.
— Не понимаю, что происходит с Кембриджем?
— Закрытая община, здесь сильнее дух соперничества.
— Фридрих Рихтер говорил, что ученому неведома скука. Он, конечно, имел в виду немецкого ученого.
Хильдегарда улыбнулась:
— А вам бывает скучно, Сидни? Иногда мне кажется, что меня вам недостаточно — вам нужны вот эти развлечения.
— Мне они не очень-то нужны, но они явно испытывают меня на прочность.
— Смотрите не обломайтесь.
— Что?
— Пошутила. И не очень удачно.
— Вы все делаете удачно, Хильдегарда.
— Вам надо начинать шутить по-немецки.
— О, до этого пока далеко. Герр Гюнтер бьется, не знает, как обучить меня основам. Я совсем начинающий.
Шум поезда заглушил тихое замечание Хильдегарды:
— И не только в немецком.
Она не понимала, почему человек, откровенно увлекающийся раскрытием преступлений и стремящийся проникнуть в человеческие характеры, так беспомощен с тем, кого любит. Когда же он хоть что-нибудь предпримет?
Шапочный трюк
В субботу в середине мая Сидни попросили судить на стадионе «Феннерз» крикетный матч между командами «Гранчестер» и «Уиттлфорд». Дождя не было, все складывалось удачно, и с утра на одной из самых идиллически-безмятежных площадок округа стала собираться толпа зрителей.
Сидни немного раздосадовало, что его пригласили только судить. В другой жизни он мог бы стать профессиональным игроком в крикет. В одиннадцать лет он был первым в классе, кто получил «цвета» [7] . Затем в частной школе заработал своей команде важные семьдесят пять очков, и они принесли ей трудную победу над командой Веллингтона. Когда Сидни исполнилось тринадцать лет, родители привели его посмотреть, как на этом самом поле отражает подачи знаменитый Дональд Брэндман. Однако мальчику не повезло: не принесшего команде ни одного рана кумира вывел из игры мастер крученых бросков Джек Дэвис. Сидни сам играл за колледж Тела Господнего и мечтал выступить за сборную Кембриджа в ежегодном университетском матче против команды Оксфорда. Но началась война.
7
Поощрительная награда за высокие достижения в командном виде спорта.
Сидни скучал по игре. Регулярно покупал ежегодный справочник по крикету «Уизден», слушал по радио репортажи с тестовых матчей и когда бы ни шел мимо площадки, где играли в крикет, останавливался и досматривал до конца овер. Ему казалось, будто игра создавала параллельный мир — драматический, возбуждающий,
Крикет был типично английской игрой, думал Сидни: демократичной (существовали команды самого разного уровня мастерства), общинной (крикетные площадки зачастую находились посредине деревенской лужайки) и веселой (среди игроков попадались чудаковатые персонажи). В перерывах подавались типичные образцы национальной кухни: чай с молоком, сандвичи с огурцом, бисквиты, лились потоки пива. Игра была красочной и радовала глаз — пятнадцать одетых в белую форму мужчин перемещались по зеленому полю, образуя геометрические узоры, словно ими управлял некий небесный руководитель.
Приближаясь к стадиону, Сидни почувствовал сырость и капли влаги в воздухе. Самый подходящий день для начала матча с подач. Умеющему как следует закрутить мяч есть над чем поработать. И если «Гранчестер» выиграет жребий и найдется парочка ребят, умеющих управляться с мячом, можно надеяться на сбитые калитки и победу.
Сидни верил, что в крикете все происходит по науке. Здесь даже ученая степень по физике может пригодиться, поскольку подающий должен учитывать атмосферные условия: как влажность воздуха повлияет на траекторию полета мяча или поможет его закрутить. Бэтсман — тот, кто отбивает подачи, — обязан знать анатомию человеческой руки: как пальцы охватывают мяч, а запястье, вращаясь, способно пустить его по множеству траекторий. В этом мире соединялись знания естествоиспытателя и психолога. Бэтсман, чувствующий калитку и представляющий, как она может рухнуть, более подготовлен к хитростям подающего боулера, который, в свою очередь, держит в сознании каждый участок травы на игровой площадке — питче. В конце лета, как бы трава ни побурела и не пожухла, требуется проникнуться ботаникой и геологией игрового поля, прежде чем все двадцать два ярда земли на питче заснут на зиму, чтобы в следующем сезоне открыть крикетистам новые возможности.
На стадионе «Феннерз» Сидни чувствовал себя как дома. Площадку украшал внушительный павильон, отдельно было установлено деревянное табло, а дальше имелись два отгороженных сеткой участка для тренировок. Вскоре воздух заполнился знакомыми звуками: об пол шмякались сумки, биты со свистом разрезали воздух, по цементному полу скребли шипы крикетных туфель. В памяти живо промелькнули воспоминания о школьных днях: запах свежескошенной травы, столбики калиток, щелчки отсчитывающего очки табло. День, наполненный предвкушениями и чаяниями.
Сидни пригласил обоих капитанов в центр поля и подбросил монетку в полкроны. «Орел» угадал капитан соперников и принялся расставлять игроков. Этот человек хотел воспользоваться преимуществом, выиграть с самого начала несколько калиток, чтобы знать, сколько ранов должна заработать его команда для победы. Сидни взглянул через поле на двух энергичных боулеров, разминающихся на огороженном сеткой участке. Выглядели они великолепно.
Настроение Сидни упало, как только он заметил двух гранчестерских дам, пришедших с корзинами продуктов. Когда местная команда вышла на поле, они заулыбались и замахали руками, показывая на плоские термосы, завернутые в пергаментную бумагу сандвичи и бутылки с пивом. Как бы он хотел, чтобы Хильдегарда тоже здесь находилась — изящно сидела бы на коврике у границы поля, а перед ней стояла бы корзина из ивовых прутьев.
— Быстрее, Сидни, выходим на центр! Вы что, заснули? — Это был Роджерс Уилсон, второй судья, констебль для специальных поручений инспектора Китинга, который должен был бы нравиться Сидни, но священник не питал к нему симпатию из-за его вечной манеры делать вид, будто чрезвычайно загружен.
«Гранчестер» начал неудачно — проиграл две искусные подачи Горацио Уолша, и в павильоне сразу раздались голоса.
— Разве это справедливо? — возмущался капитан «Гранчестера» Эндрю Редмонд. — Почему игрок команды «Вест-Индианз» выступает за Уиттлфорд? Разве не должно быть, например, правила, согласно которому человек может играть за местный клуб, если прожил в здешней местности не менее пяти лет? И вообще, как этот иностранец оказался в Уиттлфорде?