Сидни Чемберс и кошмары ночи
Шрифт:
— Энни обеспечивает нас овощами и всякой бытовой утварью.
— Она и есть ваша проблема?
— Вы проницательны, каноник Чемберс.
— Я заметил, как она поздравляла вас и как ее осадил отец. Боюсь, вам придется вести себя благоразумнее, если не желаете афишировать свои отношения.
— Но мы не собираемся делать из них тайны.
— Если вы считаете, что это поможет, я мог бы поговорить с родными Энни.
— Мне надо обсудить это сначала с ней. Ее отец и дядя вежливы со мной, но я чувствую, что они хотят держать
— А вы?
— Сейчас радоваться нечему. Никто из нас не в восторге. Но надеюсь, что с Божьей помощью все утрясется.
— Буду молиться за вас, Зафар, если моя молитва поможет.
— Только и остается уповать на помощь Всевышнего.
— И вы ее получите, — мягко произнес Сидни и стал искать Диккенса, чтобы отвести его домой.
Лабрадор показался ему необычно вялым. Может, устал на жаре? Или переел, попрошайничая во время перерыва в крикетном матче? От сыра у него всегда было несварение, а сандвичи с яйцом, наверное, долго лежали на солнце. Пес вел себя настолько апатично и так много вечером спал, что Сидни забеспокоился. Он позвонил Агате Редмонд, от которой в свое время получил лабрадора и чей брат Эндрю был не только капитаном команды по крикету, но и ветеринаром.
— Странно, — удивился он, — ведь не одному Диккенсу нездоровится. У нас в семье все мужчины себя неважно чувствуют. И это не от пива. Такое впечатление, что чем-то отравились. Что бы это могло быть? Надеюсь, не сладкие пироги миссис Магуайер?
— Вряд ли.
— Диккенс до этого был здоров?
— Да.
— А как вы сами?
— Нормально. Но я там почти не ел.
— Давайте ему больше пить. Завтра зайду к вам.
— Уверен, все будет хорошо, — ответил Сидни, однако, взглянув на понурую собаку, засомневался в этом.
Утром Диккенс пришел в себя, и воскресный день пролетел, заполненный обычными для Сидни делами. Странно, что так много игроков команды ощутили несварение желудка и головную боль, но серьезно беспокоиться было не о чем, и в последующие дни Сидни больше интересовался, как сыграл за Кент против Ланкашира Колин Коудри, ярким выступлением Дерека Ричардсона в Страуде и выходом в Париже в финал теннисистки мисс Труман. А субботний крикетный матч выбросил из головы, пока в четверг вечером во время их традиционной партии в триктрак ему не напомнил о нем инспектор Китинг. Разговор начался вполне невинно.
— Наслышан о вашей игре, — сказал полицейский, выбросив на кубиках две тройки. — Меня заинтересовало, откуда взялось выражение «шапочный трюк». Шляпы и крикет имеют между собой мало общего.
— Если не ошибаюсь, выражение возникло в 1858 году на крикетной площадке Гайд-парка в Шеффилде, где играли Всеанглийская команда и клуб «Халам». Стивенсону удалось тремя мячами сбить три калитки. В то время было принято награждать спортсменов за выдающиеся успехи. Провели сбор пожертвований и на
— Надеюсь, тот был счастлив?
— История об этом умалчивает. А вот господин Али своим шапочным трюком внес несомненный вклад в нашу крикетную статистику.
— Да только ваши ребята потом так перепились, что вряд ли что-нибудь запомнили.
— Слышал про этот праздник. У многих потом болели животы и головы.
— А вот индийский парень, как мне говорили, в рот спиртного не брал.
— Хотя стал героем дня.
Инспектор пристально посмотрел на Сидни:
— Вы знаете, что он заболел?
— Нет.
— Мистеру Али даже пришлось закрыть ресторан. Удивительно, что вы не в курсе. Миссис Магуайер скрытничает.
— А при чем здесь она?
— Не исключено, что недомогание вызвал ее хваленый сладкий пирог.
— Вот уж не думаю, что винить надо ее стряпню. Готовит она безупречно.
— Врач заходил, но я послал еще людей Джарвиса, чтобы они задали несколько вопросов.
— Вы слишком усердствуете.
— Предосторожность не помешает. Мистер Али считает, что, вероятно, виноват лимонад.
— Как?
— Я бы тоже усомнился, но двадцать лет назад в Ньюкасле произошло нечто подобное. Учтите, я был тогда мальчишкой. Что-то связанное с фруктовым порошком для приготовления прохладительных напитков. Кристаллы порошка растворили внутреннюю поверхность сосуда, в котором его приготовили. Отравились семьдесят человек.
— И что обнаружили в покрытии?
— Сурьму.
— То, от чего умер Моцарт?
— Вот этого, Сидни, я не знаю.
Полет фантазии приятеля разозлил инспектора, но это не помешало священнику сделать заключение:
— Трихиноллез. Так это, кажется, называется. Скорее всего, находился в свиной отбивной. По иронии судьбы, в последней опере Моцарта «Милосердие Тита» император Тит умирает от яда.
— Не буду спорить.
— В таком случае, если вы правы, больше всего подверглись опасности те, кто пил лимонад, и среди них Зафар Али?
— Не исключено. Я полагаю, что после выпитого лимонада парень совершил множество ранов, да и сейчас продолжает зарабатывать очки.
Сидни подумал, что инспектор затеял разговор ради этой шутки. И теперь был доволен собой.
— Вы знаете, что Али запал на дочь бакалейщика Энни Томас? — спросил Китинг. — Но родные девушки не в восторге.
— Из-за того, что он другой расы?
— И другой веры. Не у всех такие широкие взгляды, как у вас, Сидни.
— Я не всегда проявляю терпимость. Бедный Зафар, очень приятный человек. — Священник допил пиво. — Но вы ведь не слишком тревожитесь по этому поводу?
— Разумеется, нет. Однако не хотелось бы думать, что среди нас живет отравитель. Иногда уходит много времени, прежде чем удается установить, кто он такой. Слышали про дело Джорджа Чепмана?