Сила инстинкта. Том 2
Шрифт:
Глаза Мурзеева покраснели от злости.
– Вы шпионили? Я вас не понимаю. Какое вам дело до моих гостей? Или говорите, зачем пришли, или убирайтесь ко всем чертям!
Статский советник сел в кресло, закинув ногу на ногу. Казалось, он совсем не замечает гнева главного полицейского города.
– Милейший Афанасий Степанович, мне отлично известно, как вы проводите свой досуг. Если не ошибаюсь, услуги заказываете у мадемуазель Жаклин, у которой пансион неподалеку? Слышал, девицы распрекрасные. А что, помоложе никого не сыскалось?
Здесь уже Мурзеев разозлился всерьез.
– А-ну убирайтесь отсюда! Вон, немедленно! Вы забываете, с кем разговариваете!
Лицо полицмейстера перекосилось от гнева. Любой другой бы на месте Кудасова от страха вжал голову в плечи и немедленно ретировался, подальше от этого страшного человека, но тот даже глазом не моргнул.
– Сядьте, Афанасия Степанович. Не нужно на меня зубами скрипеть, в юшку сотрете. Возможно, вы привыкли всеми командовать, но со мной этот фокус не пройдет. Я вас не боюсь. И ваш чин можете засунуть, как говорят французы, в портмоне.
Мурзеев, вне себя от негодования, замахнулся пудовым кулачищем и готов был обрушить его на голову Ивана Леопольдовича, но тот его опередил. Перехватил кулак в воздухе, буквально в паре сантиметров от виска, и сжал кисть. Лицо полицмейстера перекосилось от боли и налилось кровью. Через несколько секунд он, не в силах более терпеть, приглушенно взвыл. Кудасов легко, будто играючи, выбросил руку вперед, и Мурзеев упал на пол, приземлившись на мягкое место.
– Будьте благоразумны, Афанасий Степанович, пока я вас не покалечил. А вздумаете дурить, у меня в кармане заряженный револьвер. Будьте уверены, я пущу его в ход. А теперь, если хотите говорить конструктивно, присядьте.
Лицо поверженного перекосилось от злобы. Глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
– Никто не смеет государственному человеку угрожать. Подсудное дело. Под трибунал захотели?
– Это уж после вас, многоуважаемый Афанасий Степанович. Так вы будете садиться или нет?
Хозяин дома встал и сел на то самое место, где и сидел до прихода незваного гостя. Кудасов тоже пересел, оказавшись прямо напротив своего собеседника.
– Ну что же, теперь поговорим. Но я буду краток. Мне абсолютно все равно, как лично вы относитесь ко мне. Но я прибыл в ваш город для ведения важного расследования, сами знаете какого. И уж если требовать от вас полного содействия никоим образом невозможно по причине всеобщей нелюбви к столичной власти, которую я имею честь представлять, то извольте хотя бы не мешать. Но вы, нисколько не скрывая, ставите мне палки в колеса, открыто демонстрируя свое пренебрежение. Это, конечно, ваше право, и я не имею официальных полномочий диктовать вам свои условия. То, что вы публично меня оскорбили при своих сотрудниках, я могу стерпеть. Я не кисейная барышня, чтобы брать близко к сердцу ваше ко мне негативное отношение, да и человек я, смею вас уверить, отнюдь не злопамятный. Однако же личная неприязнь не должна мешать нам служить государственным интересам. А интересы у нас едины. Вы же, уважаемый Афанасий Степанович, ставите свои личные амбиции выше благого дела по спасению Российской империи.
Совсем недавно произошло убийство известного в городе мерзавца Марчина Хавинского. По имеющимся у меня сведениям, это дело выводит нас на влиятельнейших людей, занимающих высокие посты. Кроме того, в городе действует серийный убийца, расправляющийся со своими жертвами поистине изуверскими способами. Впрочем, все это вам известно. И вместо того, чтобы помогать мне поймать этого садиста, используя весь свой авторитет и профессионализм, вы играете в игру под названием «Кто здесь главный». При каждом удобном случае подчеркиваете свое превосходство, приказываете делать то, что лично я считаю совершенно ненужным. Другими словами, связываете мне руки. В связи с этим я считаю вас помехой расследованию.
Еще никогда с полицмейстером не разговаривали в подобном тоне. Он уже много лет был полноправным хозяином в городе, а потому привык отдавать приказания, но никак не выслушивать упреки в своей адрес, пусть даже и справедливые. Но Кудасов говорил так спокойно, будто с хорошим приятелем. Чувствовалось, что он нисколько не боится гнева высокого полицейского начальника, и, видимо, у него были на то основания. В статском советнике подсознательно ощущалась большая сила, и Мурзеев понимал одно: вступать в открытую конфронтацию с ним весьма опасно. Поэтому успокоился и внимательно выслушал петербургского чиновника. Тем не менее, привычка командовать взяла верх.
– Слишком много на себя берете, ваше высокородие. Да, вас прислали в помощь нашему министерству, но это не значит, что вы можете так разговаривать с полицмейстером. Я думал, в Петербурге начальство больше уважают.
– Вы правы, Афанасий Степанович. Уважают. Но достойных. Вы же человек прогнивший изнутри и погрязший в страшных пороках. Вы получаете наслаждение, когда унижаете слабых, причиняете им моральную или физическую боль. Для этого, видимо, и пошли служить в полицию. Вы упиваетесь собственной властью, благо, никто в этом городе не может сказать вам и слова поперек. Но вы слабы, Мурзеев. Ведь только слабый может использовать свое положение ради того, чтобы накормить страшное чудовище, которое зовется «Эго». Вы бесчестный, мерзкий и жалкий человек. И как, скажите на милость, можно вас уважать?
Мурзеев вскочил с кресла и хотел броситься к шифоньеру, но в ту же секунду в руке Кудасова появился черный револьвер.
– Сядьте, ваше высокопревосходительство. Я не разрешал вам вставать. Предупреждаю, будете шутить, разговора не получится. Я просто выпущу вам пулю в лоб, а затем спокойно уйду. Благо, в доме мы одни, и мне никто не помешает.
Мурзеев громко сглотнул и опустился на место.
– Вы с ума сошли, Кудасов. Угрожаете мне расправой? Или шутите?
Но в глазах статского советника читалось полное спокойствие и уверенность, а потому Афанасию Степановичу стало по-настоящему страшно. Ему и в голову не могло прийти, что кто-то может так запросто прийти к нему домой и открыто угрожать.
– Итак, продолжим. Я бы мог допросить хозяйку пансиона и публично изобличить вас. Но кто мне поверит? Пожалуй, никто. Но есть у меня для вас один сюрприз.
Конец ознакомительного фрагмента.