Сила инстинкта. Том 2
Шрифт:
Ковров смотрел на Ивана Кудасова и видел перед собой волевого, сильного человека, которому по плечу любое дело, даже самое большое. Такой не сдастся, не опустит руки, не станет винить обстоятельства. Эта внутренняя сила чувствовалась в каждом его слове, в каждом движении, в самом даже взгляде. Людей, подобных этому странному чиновнику, Антону еще видеть не приходилось. Такой действительно пойдет до конца и не пожалеет собственной жизни, не говоря уже о чужой. Это было одновременно и страшно, и притягательно.
– Но ты, видно, забыл, как закончил свои дни Жюльен Сорель, – заметил Антон.
Кудасов рассмеялся.
– Отчего же, отличным образом помню. И что с того? Разве имеет
– Мы? – Студента удивило, что с единственного числа он перешел на множественное.
– Конечно. Разве ты до сих пор не понял, что мы с тобой похожи? Ты ведь тоже родился слабым, но пообещал себе стать сильным и ничего не бояться? У тебя не было природной силы, не так ли? Ты ее воспитал.
Антон промолчал, потому что ответить ему было нечего. Именно так все и было.
– Наш пример показывает, что родиться трусом – это не приговор, – продолжал Иван Леопольдович. – Гораздо важнее, соглашаешься ли ты с ролью мелкого человека, или же берешь судьбу в свои руки. Я выбрал второе, и ты тоже. Ведь не побоялся же обычный студент броситься в рукопашную против нескольких человек, чтобы спасти неизвестных ему людей? А ведь силы были не равны. А еще этот студент не струсил броситься вдогонку опасному преступнику, когда тот был явно сильнее его. Потом я предложил этому смелому парню револьвер с одним патроном – и здесь не подвел. Он не боится умереть, потому что не ведает страха. Да, этот студент еще молод, неопытен, поддается чужому влиянию. Но у него есть стержень. Если он и дальше станет работать над собой и не свернет с дороги, его ждет большой успех. На людей, не боящихся умереть, другие смотрят с большой опаской, ведь они сильнее.
Все, что говорил Кудасов, было абсолютно верным. Антон и вправду боялся, но всегда шел наперекор своему страху. Ему было стыдно поддаться этому чувству. Он, как и статский советник, всегда боролся с ним.
– И мне, дорогой Антон, до боли обидно, что ты видишь во мне врага. На самом деле я твой лучший друг. Я пойму то, чего не поймут другие. Вместе мы сотворим великие дела. Держись меня, и вскоре ты поднимешься очень высоко. Я вознесусь сам и возьму тебя с собой. Можно, конечно, идти поодиночке, но вдвоем быстрее. Путь предстоит непростой, это тебе не пуд сахару. Но и награда впереди ожидает великая. Мы возродим империю, и наши имена навеки будут занесены в историю.
Терпение Антона лопнуло.
– О каких великих делах вы говорите? – он перешел на «вы», словно подчеркивая тем самым, что теперь между их дружбой разверзлась пропасть. – Помогаете Отечеству, говорите? Чем? Вступаете в сговор с отъявленными головорезами, принимаете участие в ограблениях, в убийствах? По вашей вине уже сколько людей погибло! Не сомневаюсь, на вашей совести и другие темные дела, не менее подлые. Вы действуете не просто не по закону, вы действуете не по совести, а это куда хуже. И как смеете вы рассуждать о светлых идеалах? Убиваете людей, играете в грязные игры, а рассуждаете о справедливости. Вы лицемер, вот вы кто!
У Коврова пересохло во рту, но он и не подумал потянуться к бутылке, настолько в нем кипело бешенство. Сидевший напротив него высокородие выглядел спокойным, – выражение его лица не изменилось.
– Ты говоришь так, потому что не знаешь. Да, я помогал шайке варшавских, инструктировал и снабжал информацией. Но для кого я это делал? Думаешь, для себя? Посмотри на мою квартиру, разве я похож на толстосума? Не ради денег все это, а для страны. Потому что эти кабинетные воротнички с чугунными башками, именуемые министрами, жиром заплыли и тупость свою повсеместно демонстрируют. А теперь пусть зашевелятся, побегают.
Нельзя с ними по-другому, пойми ты. Такие развалят империю безо всякого врага. Если уж быть совсем откровенным, то да, я лично предоставлял информацию революционерам, когда взорвали карету графа Толстого и застрелили министра Шверубовича. Пусть этих полоумных становится меньше, задышим свободнее.
Веду ли я свою игру? Безусловно. Ради себя ли? Ни в коем случае. Моя задача – не дать разразиться чуме под названием «народная воля». Иначе получим панику и хаос. А уж тогда Иван Грозный с Василием Шуйским покажутся застенчивыми гимназистами. Такое начнется, что не приведи Господь. И здесь уж не до чистоплюйства, приходится иногда использовать непопулярные методы. Думаешь, мне не жалко людей, погибших при нападении на карету казначейства? Еще как жаль, да вот только нельзя по-другому. Лес рубят, щепки летят. Ты этого еще не понял, потому что не варился в государственной машине. Я бы и рад действовать честно, но правила пишу не я, к великому сожалению. А чтобы ты примерно понимал, кто у нас занимает управленческие должности, прошу полюбопытствовать.
Статский советник протянул Антону папку, где значилось имя полицмейстера.
– Открой. Посмотри.
Ковров развязал тесемки и заглянул внутрь. Там тоже были фотографические снимки. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы отвернуться.
– Кошмар какой, – пролепетал студент. Потом все-таки взял себя в руки и начал рассматривать фотографии. Их было пять.
– Да ведь она еще совсем девочка, – прошептал Антон.
– Лет тринадцать, не больше. Вот так развлекается главный полицейский города. И ты полагаешь, такие люди достойны занимать управленческие посты? Ответь.
Антон молчал, потому что ответить было нечего.
После увиденного захотелось выпить. Он наполнил бокал шотландским напитком и залпом осушил его, даже не почувствовав, как обожгло горло.
– С этим я и борюсь. С грязью и развратом. Мне самому неприятно, но кто-то должен разгребать этот навоз. Никто не хочет, приходится мне. Да, сам пачкаюсь, бывает, но куда деваться. Уж лучше пусть руки будут по локоть в навозе, чем сидеть сложа руки и смотреть, как погибает Родина и как упыри вроде его высокопревосходительства высасывают из нее все соки, используя служебное положение ради плотских утех. Видимо, думают, что раз в их руках власть, они могут делать что им вздумается. Ничего, скоро им предстоит встреча со мной.
Антон не на шутку перепугался.
– Что вы хотите с ним сделать? Ведь не убить его?
– Ну что ты, mon cher. С таким компроматом господин Мурзеев будет вести себя тише воды, ниже травы. Хотя идея хорошая. То, что сей субъект неприятен лично мне, это полбеды. Я не румяная гимназистка, чтобы всем нравиться. А вот то, что он ставит мне палки в колеса и мешает расследованию, это совсем плохо. Хоть я и послан в ваш город из Петербурга и представляю высокое начальство, главный здесь Афанасий Степанович. По инструкции, именно ему я обязан докладывать о каждом своем шаге и рассказывать, как продвигается следствие. На совещании он пригрозил мне в присутствии подполковника тайной полиции и шефа жандармов, что выдворит меня вон из города, если буду, по его выражению, «своевольничать». Тем самым он дал понять, что не считается с моим мнением и терпит исключительно из-за службы. Согласен, у меня свои методы работы, часто идущие вразрез с установленными правилами. Но мне, как защитнику Отечества и патриоту, важен результат, а не соблюдение Устава.