Сила присутствия
Шрифт:
Реза подошел к двери и постучал. Створка открылась, и на него глянул автомат. Вали медленно поднял руки.
– Салам алейкум! – сказал он.
Аль-Усман находился здесь проездом. Он должен был повстречаться с некоторыми амирами и договориться о совместном, массовом наступлении на Кабул весной, чтобы сбросить безбожное правительство и установить на многострадальной афганской земле шариат, предписанный Аллахом. Боевик принял Резу хорошо, обнял и назвал братом. Тот и другой участвовали в джихаде, иногда действовали вместе, поэтому знали друг друга. Аль-Усман приказал подать чай, лепешки с мясом, извинился и сказал, что больше у
– Хвала Аллаху, что мы встретились, брат, – сказал аль-Усман. – Прошло совсем немного времени с тех пор, как мы сражались вместе, но кажется, что миновали многие годы.
Эти слова, внешне ничего плохого не значащие, на самом деле были явным вызовом и жестоким оскорблением. Ведь из них следовало, что Реза больше не стоит на джихаде. Вали не мог понять, почему аль-Усман так говорит. Да, тот был амиром, но и только. Еще он почти не брал у Резы денег.
Все это могло говорить о том, что у него есть поддержка на самом верху тайной иерархии Аль-Каиды. Вопрос только в том, кто именно ее оказывал. Не надо забывать, что Аль-Каида создавалась арабами. Они занимали важнейшие посты в ней, а таких людей, как Реза, негласно считали как бы мусульманами второго сорта. По их мнению, тот человек, для которого арабский язык не родной, не сможет постичь всю мудрость Корана. Но ведь аль-Усман тоже не араб. Он чеченец.
– Я хотел бы поговорить с тобой о твоем пленнике, – резко перешел к делу Реза, показывая, как он недоволен.
– О каком пленнике?
– О том, про которого записал обращение Абдалла.
Аль-Усман разыграл удивление.
– Прости, брат. Ты говорил про одного пленника, а их двое. Я подумал, что ты в чем-то ошибаешься.
– Нет, это ты в чем-то ошибаешься. Я хотел бы тебя поправить, брат, указать тебе на верный путь, пока не произошло непоправимое.
– О чем ты говоришь, брат?
– Я говорю о том пленнике, который мусульманин. Ты избил его на глазах шейха Джавада, по-прежнему не разрешаешь ему совершать намаз и все остальные обряды, как это положено…
– Брат, я сколько раз говорил – русские очень хитры. Если им надо, то они сделаются правоверными, но в душе останутся приспешниками шайтана. Этот негодяй просто прикидывается мусульманином, вот и все. Я не могу позволить ему делать то, о чем ты говоришь. Это разложит мой джамаат и лишит людей веры.
– Нет, это ты сейчас лишаешь людей веры. Где написано, что одни правоверные должны держать другого в яме? Слухи об этом идут по всей долине!
– Он русский, враг мне, моему народу и всем мусульманам. Поэтому я буду держать его в яме, а если за него не заплатят – отрежу голову. Что касается слухов. Когда-то я обращал на них внимание, но теперь плюю.
– Речь не о слухах, – сдерживаясь из последних сил, сказал Реза. – А о том, как ты поступаешь. Это поведение не мусульманина, а самого настоящего бандита. Оно вызывает возмущение людей. Ты высокомерен, и это очень плохо. Как ты можешь судить о другом человеке? Какое медресе ты окончил? В каком исламском университете, у каких шейхов учился, чтобы судить о людях? Даже авторитетные шейхи, вынося суждение, говорят: «Аллаху ведомо лучше». Кем ты себя возомнил?!
– Я вышел на путь Аллаха давно и иду по нему, не сворачивая. В шариате сказано, что тот, кто поступает так, – достойнее любого в общине. А те люди, которые усердствуют в распространении слухов, лучше проявили бы себя в джихаде.
– Эта земля моя и моего народа. Ты гость на ней и ведешь себя недостойно. Я приказываю тебе отдать мне пленника, который сказал, что он правоверный. Я сам решу, что с ним делать. Так будет лучше и для тебя, и для всей общины.
– Я этого не сделаю.
– Тогда я соберу шариатский суд, и он прикажет тебе сделать то, о чем я сейчас говорю!
– Усердствуй лучше на пути Аллаха, брат! – насмешливо сказал аль-Усман. – Не сей смуту и раздоры.
Реза резко встал и заявил:
– Клянусь Аллахом, ты пожалеешь о том, что сейчас сказал.
За несколько часов до этого, еще по темноте, в небольшом городке, расположенном в Зоне племен, совершал свой первый за этот день намаз некий человек. Он был чуть выше среднего роста, с лицом, рябым от осколков, которые вытаскивали прямо в поле, и с проницательными серыми глазами.
Мужчина находился в комнате площадью примерно двадцать квадратных метров, в которой не имелось никакой мебели. Оконные стекла были изнутри обклеены бумагой, поэтому снаружи никто не мог ничего разглядеть. На полу стояла сумка, в углу лежало что-то вроде циновки, на которой этот человек спал, к стене был прислонен автомат Калашникова с подствольным гранатометом. Еще была лампа, переносная, американская.
Привычные слова молитвы сочились меж пальцами, как густая, липкая кровь всех тех, кого они застрелили, зарезали, взорвали во имя Аллаха в прошлый день и убьют в этот. Он усердствовал на этом пути больше многих других, потому что был военным амиром Аль-Каиды. Этот мужчина как никто знал, что только пролитая кровь делает человеческое стадо крепким, не боящимся ничего и никого, кроме Аллаха. В Сирии он приказывал каждый день резать неверных. Так продолжалось до тех пор, пока новобранцы, приехавшие на джихад, не переставали бояться крови.
Он не знал, что конкретно совершили муджахеддины на пути Аллаха в прошлый день и что они сделают сегодня, да и не хотел этого знать. Ибо все в этом мире происходит по велению Аллаха. Нет ничего, что произошло бы без Его воли. Если Всевышний решает свершить какое-то дело, то Он только говорит ему «Будь!». Этого достаточно.
Военный амир знал это, как и то, что один общественный строй сменяет другой. Сей процесс так же неизбежен, как отступление тьмы и приход нового дня. Ведь его отец тоже был коммунистом и читал сыну Маркса и Ленина. Теперь амир не сомневался в том, что угнетенные должны восстать и снести прогнивший, омерзительный мир, в котором они жили. Это неизбежно.
Своего отца он зарезал. Тот был худшим из неверных, настоящим безбожником, не хотел принимать истинную веру и сбивал с пути его самого. Когда был мир, он это терпел, но начался джихад, и выносить такое было уже нельзя. Амир знал, что мать и братья прокляли его, но не боялся. Он давно отрекся от имени, данного ему родителями, и принял свое, исламское.
Аллаху акбар!
Совершив намаз, человек легко поднялся. Снаряд тяжелой гаубицы когда-то разорвался в нескольких метрах от него, но Аллах уберег истинного мусульманина. Амир тогда получил только небольшие ранения, которые стали еще одним знамением для него и для братьев. Он всегда помнил то, как Аллах оставил ему жизнь, и не забывал возносить милостивому и милосердному благодарности за это, очищая от неверных то одну землю, то другую.