Сила слабости
Шрифт:
Я протянул фляжку Мэй:
– Выпей два глотка.
Всё будет легко объяснимо: Селеновский мальчик и совсем юная эми могут быть в шоке, могут рыдать, не помня себя, оплакивая жену и учителя. Вряд ли это кому-то покажется странным. Только этот трюк не пройдёт со мной. Все, кто знает меня хоть немного, не поверят в мои слёзы, почувствуют ложь.
Я обнял за плечи Дэни и Мэй:
– А теперь не стесняйтесь плакать. Я как-то слышал, что человек, которого оплакали при жизни, живёт ещё долго-долго. Я уезжаю. Дэни, держись Мэй, что бы ни случилось. Мэй, ты отвечаешь за этого парня. Он умный, но слабый. Не дай
Сказав всё это, я вернулся к кораблю. Снял с креплений маленький лайнер скутерного типа. Кинул назад свой рюкзак и рюкзак Морок. И, не прощаясь, скрылся.
Три десятка свидетелей подтвердят, что я уехал один, налегке, захватив лишь вещи Морок в большом рюкзаке, кстати, тоже заляпанном кровью.
Меня обязательно будут искать. Свидетели расскажут, на какой технике и куда я уехал. А значит, я должен успеть добраться до космопорта, купить или нанять там корабль и покинуть планету прежде, чем за мной бросятся в погоню. И мой отлёт нельзя маскировать. Мне нужно, чтобы рыскали по моим следам там, в космосе, далеко от этой планеты. Мне нужно увести погоню и на время спрятаться. Это важно. Даже если что-то пойдёт не так, даже если мой план даст сбой, и кому-то удастся расколоть Мэй и Дэни, они понятия не имеют, где искать Морок. Они не знают, где искать других Суани. Через 7 дней этого не буду знать и я сам. Потому что понятия не имею, где находится хайм.
Дэни:
Меня просто прорвало. Венки сказал: плачьте, люди, которых оплакали при жизни, живут очень долго. Глупость, но слёзы как будто сами выплеснулись. Жгучими, горячими дорожками по щекам. С ними было легче. С ними я понимал, как был напуган последние сутки, как меня сжимало напряжение, непонимание, что делать, неподъёмная для меня ответственность. Слёзы как будто вытаскивали всё это наружу и сжигали под лучами поднимающегося солнца.
Где-то внутри меня заполняло тепло. Я понимал, что мне повезло. Что у меня замечательная семья. Что чужие пули не убили её, и у меня пока есть надежда быть по-настоящему счастливым. Что вместе мы настолько могучая сила, что никто и никогда не сможет помешать нам ВСЕМ быть счастливыми. Что у нас всё получится.
Я вспоминал улыбку Лии, то, как она была терпелива ко мне, то, как она стыдно, но приятно касалась меня. Это были больные воспоминания. Больные потому, что в памяти сразу всплывай другой образ: стеклянная дверца безвременного шкафа, окровавленное тело. Я плакал.
Мне казалось, что боги смотрят на меня в этот момент, и я, как ребёнок, могу прижаться к их ногам, чтобы просто излить свою боль.
Я не заметил, когда вокруг нас появились ещё люди. Казалось, ещё секунду назад вокруг стояли только маленькие пушистые броули, которые приносили к нашему костру большие белые цветы, по своему обычаю желая погибшей приятного перерождения. А в следующий момент какой-то злой даккарец выхватил из моих рук Лиину косичку.
Он был крупнее меня, руки каждая с две моих. Он носил множество шрамов. Но я всё равно, не раздумывая, бросился на него, пытаясь отобрать косичку обратно. Меня несколько раз ударили. Но я как будто не чувствовал боли. Она меня не интересовала. Я должен был забрать косичку.
Потом меня крепко схватили двое, вывернув руки так, что я не мог вырваться. Я рычал, пинался - меня били. Не знаю, сколько это продолжалось. Остановил всё это окрик огромного даже для даккарца мужчины.
– Экомион, ублюдок! Что ты делаешь? Как ты посмел трогать доктора?!
Он обращался к маленькому худому даккарцу. Тот стоял в стороне, но видно именно он был старшим у тех, кто напал на меня.
– Убери лапы от этих людей, подонок!
Мелкий по-крысиному ухмыльнулся:
– Архо, мы на ничейной территории. Я взял этих людей. У них есть сведения, которые мне нужны. Я имею право их допросить.
– Эта эми моя родная дочь. А парень доктор, который латал наших парней в тот день, когда ты, паскуда, предал их, открыв ворота вражеским мечам. Ты считаешь, что я отдам их тебе? Ты так наивен?
Группу даккарцев с мелким окружила другая группа: тех, что пришли с гигантом Архо. Меня до сих пор держали, но уже не били.
– Отпусти их. Ты же знаешь, что я немного безумен, - гигант угрожающе оскалился, - поверь, за них я положу вас здесь всех, наплевав на все мирные соглашения.
Мелкий даккарец поморщился. У Архо явно было больше людей, и он нехотя махнул своим людям отпустить нас. В тот момент, когда руки державших меня разжались я напал на того, кто забрал косичку. Тот был готов к нападению и сильно ударил меня. Я отлетел и на этот раз разогнуться смог далеко не сразу.
Архо громко выругался. Краем глаза я видел, как один пушистый фермер подошёл к нему, что-то объясняя. Гигант нахмурился и навис над моим обидчиком:
– Отдай!
Даккарец быстро глянул на своего командира, а потом всё-таки отдал косичку, правда, выдернув оттуда несколько волосков.
Архо взял косичку в руки и замер. Потом медленно, как в замедленном кино, поднёс её к лицу и совсем побледнел. Мне почему-то показалось, что сейчас он знал, что это Лиины волосы. Точно знал! Он глянул на догорающий костёр, на цветы, которые принесли пушистые фермеры, на символы Мевы, которые я нарисовал прямо на земле за неимением алтаря...
– Экомион, как ты, змеюка, вообще посмел подойти к этому месту? Как у тебя наглости хватило явиться сюда! Марать это место своей заляпанной душёнкой! Мразь!
Архо развернулся, в его глазах полыхала сама смерть:
– У тебя и твоих людей есть три минуты, чтобы покинуть это место. Тех, кто не успеет, я сочту подходящими кандидатами, чтобы омыть этот алтарь кровью.
Сказав это, он спокойно развернулся ко мне. Помог подняться и очень бережно отдал косичку.
Мелкий наблюдал за ним несколько секунд, а потом всё-таки махнул своим людям уходить. Они ушли. Торопливо, молча, признав превосходства гиганта или уже, в принципе, получив большую часть желаемого.
А Архо ещё некоторое время стоял у костровища. Молча. Мне казалось, что он хотел заплакать, но слёз не было. К нему подошла Мэй:
– Папа!
Он обнял её крепко. Так, как уже вроде бы нельзя обнимать взрослых дочерей, но когда очень больно, всё равно обнимают.
Солнце уже совсем поднялось. Кровавый рассвет уступил место ласковому дню. Вокруг нас стояли пушистые броули и солдаты Архо. И я всхлипывал, неизвестно зачем глядя через них куда-то далеко в бескрайние поля.