Сильнейшие
Шрифт:
Блаженная лень — огонь на сей раз излился в круге, девчонка может не опасаться особо. И давно не было так хорошо. Словно ласковые солнечные лучи лижут тело, а внутри — просто тепло. Фыркнув, растянулся-таки на меховом ковре, затылком упираясь в скрещенные руки. Прикрыл веки, улыбаясь. Перед глазами все еще стоял песок круга, ощутимое присутствие зрителей, жадно следящих за поединком. Не знал, что лицо его сейчас выражало почти нежность, посмеялся бы, скажи кто — бывает же…
Девчонка окликнула его. Тихо-тихо.
— Решилась все-таки? — открыл глаза, поднялся;
— Да, — прошептала, опустив голову низко — макушка коснулась его груди. Мелочи не нужны… но если сами идут в руки, почему нет?
Она была мягкой, и пушистой казалась, словно лемур.
Къятта знал, что Чинья еще не покинула дом. Силой ее не стоит держать — не пленница ведь, просто новое «приобретение» Рода. Ввязываться в поединок ради хорошенькой девчонки, пусть мастерицы — смешно. Мало ли их? Однако сейчас пришлось кстати.
Шел быстро, не отдавая себе отчета в неясной тревоге — уж больно долго мальчишка не отпускает эту пташку. Впрочем, случись что серьезное, весь дом бы об этом знал…
Его комнаты от комнат младшего отделял дворик и узкая терраса — вроде и близко, и не сказать, чтобы рядом совсем. За пологом спальни было тихо — и внутри не оказалось никого. Зато в соседней комнате слышалось какое-то движение — верно, это любимая комната Кайе… с ковром из шкур на полу. Любит мех, будто сам не меховая зверушка…
Вошел, пытаясь не только увидеть — почувствовать, что у него и как. Ничем не выдал удовлетворения — совсем человечьи глаза у младшего, как прежде, мальчишески-озорные. Девчонка пристроилась в уголке, особо испуганной не выглядит; и вроде вполне живая, хоть заметны тени вокруг глаз, и губы слегка припухли, и на плече алый след — то ли укус, то ли ссадина, отсюда не разобрать. Ощутил почти благодарность к ней, хоть понимал — Чинья тут ни при чем.
Просто… какое дитя этот кот-переросток. Он доволен собой, как мальчишка, гордится своей победой, которой могло не быть. Но только попробуй кто намекнуть на это «могло». Не поверит, и взбесится.
Гордость — человечье чувство…
— Хорошая самочка, — шагнул к Чинье, положил ладонь ей на плечо, улыбнулся. Девчонка робко улыбнулась в ответ, и подалась вперед, хоть и видел — с едва заметной оглядкой. Еще бы. У мальчишки не злое сердце, но разве энихи даже в благостном расположении духа можно назвать добрым и безопасным? И — хоть и вроде умеет младший обращаться с женщинами так, чтобы и те оставались довольны, заигравшись, он про все забывает.
— Поделишься?
Зубы сверкнули в довольной улыбке. Кивок, челка падает на глаза. Это хорошо, малыш. Ты не вцепляешься в свою «собственность»… неважно, что тому причиной — признание прав более сильного или нормальное человеческое — у нас одна кровь…
— Идем, — протянул Чинье руку, сдержал улыбку, заметив поспешность, с какой девушка поднялась.
Когда-то дед говорил про груз, который бросают на дно, не давая лодке уплыть. Обернулся. Всмотрелся в брата попристальней. В глазах младшего был не просто интерес, и не просто довольное осознание победы — так он смотрел на свое, что не подлежит обсуждению, и не будет выброшено просто так. Отлично.
Чинью привел к себе — она и повеселела, и смотрела просительно. Правда, устала: стоит ее сейчас отпустить, больно уж много всего на нее свалилось.
— Сейчас иди, отведут туда, где будете жить.
Она кивнула, продолжая послушно смотреть огромными карими глазами, умело подведенными, блестящими. Так и тянуло потрепать ее за ухом, словно зверушку, бросить небрежно: хорошая девочка…
— Он будет звать тебя еще не раз.
— Зачем? — испуг в ее глазах встрепенулся маленькой черной птицей.
— Скажем так… ты ему понравилась. И еще кое-что, о чем пока знать не следует. Выдержишь?
— Я… не знаю… — прошептала вконец испуганная, но вместе с тем заинтригованная девушка. Ее выделяют из прочих… это приятно, более чем.
— На, — ловко бросил ей красивую золотую цепочку с хрустальными шариками на концах, бросил так, что та повисла на плече девушки, дополняя и преображая неброский наряд.
— Ахх… — засияла девчонка, и вскинула повлажневшие от счастья глаза, согласная на все, на любые жертвы.
Глава 19
Тейит
В отличие от детей Юга, среди северян распространены были прозвища, и не по одному зачастую. Так, Шима называли Медвежонком, а мать его — Танитау, что означало «Заблудившаяся и печальная». Легко сочинялись они, порой на ходу; иные приставали надолго, иных хватало на пару раз. А южанам с их короткой отрывистой речью хватало имен… по крайней мере, насколько мог понять Огонек.
Одно только прозвище слышал часто в Астале. Странно сочеталось с именем, но ведь подходит тому, на юге…
В Тейит жил ветер — один, или много ветров, поющих, постоянно сплетающихся в узор или сложную прозрачную косу.
Ветер пасся на полях, огромным языком лизал злаки, отчего те клонились к земле. Кайма с мелкими зернами — из них варили густой суп; каппи с колосками-метелками. В травянистом кустарнике чимма тоже бродил ветер, шурша листьями и сбрасывая на землю маленькие иссиза-черные ягоды.
И бобы тут росли, более мелкие, чем в долине.
Огонек порой забывал, что родом не с севера — вспоминал только, когда ночами снились приятные и неприятные сны — и когда Атали в очередной раз указывала ему, что Сила Огонька — Сила южная. Тогда почти ненавидел собственные способности. Вынуть бы их и перекрасить, что ли…
Но из обладающих Силой только Атали могла такое сказать, другие не понимали ничего — а знакомых прибавилось.
К примеру, невеста Шима, Сули, молчаливая и добрая девушка. Она, хоть и чистой крови, не обладала Силой, как и очень многие, и к тому же была сиротой. Сули часто приходила в дом Ивы, помогала по хозяйству или просто сидела, улыбаясь застенчиво, и попутно плела какой-нибудь поясок из нитей — женщины Тейит охотно носили подобные пояски.