Сильнейшие
Шрифт:
— Зачем? — испугалась Атали.
— А разница-то какая? Кто выше стоит, тот и прав…
— Те, кто сильнее — более мудрые. Они направляют и оберегают… Если же все окажутся одаренными одинаковой Силой, мы увидим лишь тень настоящих людей. Не окажется истинно способных вести, понимать суть Мироздания и слова его. Равновесие…
— Тьфу. Мироздание… на юге говорят о защите. Убивают детей из жалости! — это вырвалось прежде, чем успел подумать. Никому не хотел говорить, и вот, все же не удержался.
— Какой ужас! —
Огонек сообразил, что сморозил глупость, и попытался быть справедливым:
— Знаешь, а он был лучше тебя — он пытался им хоть как-то помочь, пусть даже так! А не говорил о справедливости и равновесии!
— Ты это серьезно? — теперь Атали смотрела на Огонька с ужасом. — Убийца детей лучше меня??
Огонек вздохнул и опустил голову.
— Тогда я так не считал.
— А теперь?
— А теперь… Да отстань ты! — сказал он с досадой, неожиданно грубо. То, что было потом — разговор в лесу и у гейзера — не стоило открывать никому.
Атали повздыхала, отвернувшись к окну, но, заметив, что Огонек уткнулся в очередной свиток, обернулась и сказала неожиданно для полукровки:
— Я хотела бы уметь лечить.
— А что ты умеешь? — буркнул он, глядя искоса, попутно изучая рисунок — карту.
— Ты все равно не увидишь… Я никогда не сделаю ничего видимого, но я могу… узнавать прошлое, ставить Пологи, дарить сон…
— А, ты уканэ?
— Да.
— Это все несерьезно.
— Неужто?! — злясь, она становилась очень красивой. Но полюбоваться Огонек не успел — его скрутила липкая, тошнотворная волна ужаса. Хотелось спрятаться под кровать… нет, еще хуже — прорыть нору в земле…
— Ну как, понимаешь теперь? — слегка покровительственно произнесла Атали.
— Ну… да, — промямлил, приходя в себя. — И что вы такие можете еще? Только не показывай на мне! — прибавил поспешно.
— Очень редко, но рождаются те, кто может предвидеть будущее. А Лайа — одна из немногих — умеет читать память и мысли.
— Но другие… кому такое понравится? Вас должны ненавидеть!
— А нас и не любят куда больше айо, — серьезно произнесла она. — Только уканэ рождаются редко, и сильных среди них — мало. Те, про кого знают, носят серебряные браслеты — замкнутое само на себя серебро не дает возможности пользоваться Силой… Только высшие свободны.
— Но они могут… подчинить своей воле всех!
— Нет. Это редкий дар. Обычно все, что может и сильный — воздействие временное. Личность стереть и переделать нельзя… разве что запечатать память, — Атали покосилась на Огонька. Тот кивнул, внимательно слушая.
— Около ста сорока весен назад родилась девочка… о ней до сих пор говорят с ужасом. Она была… чудовищем. Она могла переписать личность человека вчистую… — Хмыкнула: — Да, тебе есть с чем сравнить: тот, у кого ты жил на юге, точно такое же чудовище, только он айо.
— Ну… с ней-то что было? — вернулся к прежнему Огонек.
— Она играла со своим даром, толком не умея им пользоваться… но была слишком неосторожна. Поэтому ее смогли убить — в девять весен. До сих пор Сильнейшие вздрагивают при попытке представить, как могло бы сложиться, окажись у девочки опытный и хитрый наставник. Даже родители ее были рады смерти дочери… а вот почему живет тот, на юге? Неужто им нравится сидеть у жерла проснувшегося вулкана?
— Отстань, не знаю, — с досадой, и спросил: — Уканэ — это женский дар?
— Не только, но женщин больше. Ведь тот, у кого ты жил до юга, был мужчиной.
— Ну хорошо… А кто мешает нескольким уканэ сговориться и подчинять своей воле исподволь?
— И такое было. Еще в Тевееррике… Плохо закончилось, и не только для зачинщиков. Пойми, обладающий достаточной Силой чувствует, когда подвергается чужому воздействию. Другой вопрос, что не всегда может этому противостоять. Но если вдруг — сможет? Тот, кто пытался, уканэ — считай, выдал себя.
— Щит, — вполголоса проговорил Огонек.
— То есть?
— Щит от чужой Силы… надо уметь им пользоваться…
— Тебе — не надо. Ши-Алли охраняет тебя сама…
Атали, девочка с длинной косой, узким болезненным личиком. Он чувствовал ее Силу — иную, чем у южан. Сила эта перекатывалась бусинами-каплями, казалось, ее можно перебирать в пальцах, как ожерелье.
— Ты другой. Порой я тебя боюсь, — говорила она, и глаза ее, темные в моменты тревоги, казались непомерно большими.
— Меня? Но почему, Атали?
— В тебе горит темное пламя, хоть и небольшое… хоть ты и не хочешь признать этого.
Ты не видела пламени, в мыслях невесело говорил подросток. Если бы увидала его… но ты бы не поняла. Испугалась бы, бежала или поставила щит. Но он сминает любые щиты, сносит их одним ударом. Он убивает, Атали. Но он подарил мне — меня.
Незнакомый голос окликнул, когда Огонек возвращался к себе после очередного урока у Лиа — правда, урока ли? Помогал тут поддержать, то поднести… С грустью понял, что разная Сила у них, разная. И потянуть за собой, направить мальчишку — Лиа не может. Она северянка. А он…
И вот — голос низкий, довольно-таки молодой, женский. По имени позвала. А сама — с полукровку ростом, на грустную сойку похожа, через лоб ремешок плетеный кожаный.
— Подойди, мальчик, — серьезность тона этой почти незнакомой женщины несколько испугала.
— Да, аньу?
— Не называй меня так. Лучше анна — старшая сестра. Скажи, ты помнишь хоть что-то?
— Не знаю. У рууна… норреков, — поправился он, — Я порой начал вспоминать что-то, картинки — и здесь…
— Какой была твоя мать?