Силоам
Шрифт:
— Ем вашу ладью, — сказал Симон. — Вы не захотели ее прикрыть. Тысяча извинений.
Он надеялся отвлечь Массюба от его рассказа, но тот хотел довести его до конца.
— Есть особенно одна… Хотя Шейлюс, должно быть, говорил вам о ней?
— Не знаю, что вы имеете в виду, — процедил Симон, чувствуя, что спокойствие покидает его.
— Э! Да блондиночка, черт побери!
Блондиночка… Симон припомнил одну беседу, когда кто-то назвал Минни «блондиночкой»… Он не смог удержаться, чтобы не спросить:
— Минни?
— Да нет, не Минни! Другая! Да вы знаете, та, что на нее похожа, еще волосы носит вот так, на затылке… с лентой поперек…
Симон словно не слышал. Он чувствовал, что покраснел; кровь стучала у него в висках. Массюб плотно сидел в кресле напротив, пристально глядел на него
— Партия окончена, — спокойно констатировал Массюб.
— Довольно! — крикнул Симон прямо ему в лицо.
Он дрожал всем телом. На этот раз Массюб испугался. Оба замолчали. Массюб притворился, что извиняется сладеньким тоном:
— О! Простите… Простите, дорогой мой. Я… Я не знал!.. Я не… Я не хотел вас обидеть… Я… Я…
Он запинался. Симон удержался, чтобы не дать ему пощечины. Но развернулся и ушел, не говоря ни слова.
Дверь с треском закрылась за ним.
Впрочем, нужно было найти Минни. Минни обедала в маленькой столовой для вспомогательного персонала и секретарей, которая находилась между двумя большими: столовой для мужчин и столовой для женщин. Часто через приоткрытую дверь можно было видеть ее со спины — ее изящный удлиненный затылок, украшенный красивыми и всегда тщательно причесанными волосами; случалось даже, что она, идя на свое место, входила в столовую для мужчин через среднюю дверь и своей быстрой походкой, сильно сдерживаемой узкими юбками на пуговицах, шла по проходу между столами, где сразу же стихал шум, словно все задерживали дыхание. Она шла, держась очень прямо, подрагивая ноздрями, глядя вдаль, один ее глаз струил зеленый свет, а другой — голубой. Она словно не замечала обращенного на нее всеобщего внимания, прекрасно зная, однако, какое восхищение вызывала.
Даже после того, как она исчезала, ее присутствие продолжало витать в воздухе, словно легкая пьянящая эссенция, и сестре Сен-Гилэр не очень нравились эти опасные вторжения враждебного пола в лагерь ее подзащитных.
Симон считал, что, будучи посланцем такого щепетильного человека, как Великий Бастард, он должен постараться выполнить поручение с минимальной оглаской. Это условие было трудно соблюсти с женщиной, привлекавшей столько внимания. Тогда ему пришла мысль рассчитать маршрут, по которому она ежедневно шла через Дом, выходя из-за стола, и подождать ее в самом отдаленном его пункте. Этот пункт находился в конце довольно темного коридора; туда спускались по маленькой винтовой лестнице и выходили по нему через подвал прямо на луг, на тропинку в снегу, которую расчищали лопатой. Именно по этой тропинке, после обеда, Минни уходила на прогулку.
Составив такой план боевых действий, Симон решил, что сможет незаметно подойти к молодой женщине. Жером был несколько заинтригован, когда однажды вечером его друг отказался от одной из тех партий в шахматы, которыми так дорожил, и скрылся в противоположном обычному для него направлении. Массюб какое-то время следил за ним своими серенькими глазками, скрытыми за плохо протертыми стеклами очков.
В тот момент, когда Минни подходила к маленькой двери, выходившей на луг, Симон, бросившись по ее следам, ее и настиг. Коридор был едва освещен, и молодая женщина сначала отскочила назад, увидев, как из темноты вышел мужчина и подошел к ней в маленьком квадрате лунного света, вычерченном на земле полуоткрытой дверью. Он сам с мгновение колебался, пораженный необычным видом, который принимала эта встреча. Он не рассчитывал на такое впечатление; Симон вдруг понял, что в своих многочисленных расчетах, на которые его подвигла симпатия к Крамеру, упустил только одно: то, что его поступок, возможно, выглядел не очень естественно; и мысль об этом досадно смутила его посреди объяснений, которые уже сами по себе были достаточно сбивчивыми. Его прервал внезапный смех Минни, признавшейся ему, что она испугалась. Теперь, когда она успокоилась, ее сильно забавляла неожиданность положения. Она не слишком много поняла из путаных объяснений Симона, но было ясно, что этот молодой человек не хотел причинить ей зла, и его вежливость, его церемонный вид веселили ее. Любая более или менее легкомысленная женщина, к которой в лунную ночь, в безлюдном месте подходит более или менее любезный молодой человек, всегда готова его понять. Итак, Минни поняла все, когда Симон с отчаяния вытащил из кармана письмо и передал ей, не говоря больше ни слова. Она взяла письмо быстрым движением, и Симон услышал клацание закрывшейся сумочки. Ее лица он не видел.
Теперь он уже плохо помнил, о чем говорил, но заметил, что если довольно трудно было встретить Минни в одиночестве, то еще труднее было откланяться, если вам посчастливилось ей понравиться. Ее общество было, по правде говоря, довольно приятной пыткой, так как она была умна, и Симон не удивлялся, что «малыш Кру», как говорил Массюб, не устоял перед ее чарами. Он сделал вид, что хочет проститься с ней, но она принялась говорить ему о небольшом спектакле, который ее попросили организовать в честь «праздника» Обрыва Арменаз. К несчастью, ей не хватало актеров. Не хотел бы Симон вступить в ее маленькую труппу?
— Праздник? Но по какому поводу? — спросил Симон, не думавший, что подобные слова могут быть в ходу в Обрыве Арменаз.
— Повод вовсе не обязателен, но здесь есть и повод: день рождения доктора Марша. Это будет великий день, представьте себе! Доктор хочет, чтобы было очень весело.
— Боже мой, какую ошибку вы бы совершили, приняв меня за веселого человека! — со смехом воскликнул Симон.
— Ну тогда мы поставим мрачный спектакль, так будет еще смешнее!
— Признаюсь вам, — сказал Симон, которого все это начинало забавлять, — что я не ожидал, встретив вас в этом коридоре, нарваться на распорядителя празднеств!
— Ах, вот как вы меня обозвали! — запротестовала Минни. — Не знаю, веселый вы или нет, но вы точно злой.
— Не знаю, злая вы или нет, но вы точно хорошенькая, — ответил он, поддерживая игру.
Комплимент у него вырвался; он в этом раскаялся; но было поздно.
— Так мы договорились?
На этот раз Симон был в замешательстве.
— Право, я знаю, как некрасиво с моей стороны отказываться, но…
— Не возражайте, — сказала она. — Я уверена, что вы тот человек, который мне нужен. Видите ли, до сих пор я не нашла никого, с кем можно договориться, чтобы играть то, что я хочу. Если б вы знали, как мне надоело ставить пьесы Лабиша [12] или балаганные представления!
12
Эжен Лабиш (1815–1888) — французский драматург, автор водевилей «Соломенная шляпка», «Путешествие месье Перришона» (Прим. пер.)
— А что бы вы хотели играть?
— А что бы хотела сыграть женщина, если не Мюссэ [13] ? — увлеченно сказала Минни.
— Действительно. А не слишком ли вы замахнулись? Вы уже выбрали что-нибудь?
— О! Ничего особо претенциозного, просто небольшая пьеса в одном акте, с двумя действующими лицами.
— «Нужно, чтобы дверь?..
— …была открыта или закрыта», именно, — договорила Минни. — Впрочем, — добавила она лукаво, принимаясь декламировать, указывая на маленький лунный квадратик, вырисовывавшийся на земле перед полуоткрытой дверью, — эта уже три четверти часа по вашей милости ни открыта, ни закрыта, и комнату совершенно выстудило. Следовательно, вы подадите мне руку и пойдете ужинать к моей маме…
13
Альфред де Мюссэ (1810–1857) — французский поэт-романтик, бывший также прозаиком (роман «Исповедь сына века») и драматургом (трагедия «Лоренцаччо») (Прим. пер.)