Симулятор совести
Шрифт:
Улица была пуста и залита солнечным светом, таким ярким, что на асфальте четко отпечатывались тени листьев, медленно покачивающихся на едва ощутимом ветерке. Первый день выдался такой солнечный, до этого было пасмурно, ни одного дня, чтобы не шёл дождь. Сегодня было тепло, и в воздухе стояла упарь. Я снял пиджак, перекинул его через плечо и зашагал прочь от редакции. Погода творила чудеса, и тяжесть в моей голове быстро прошла, а неразрешимые вопросы, мучившие меня на протяжении этой недели, куда-то подевались, испарились, как вчерашний дождь на асфальте. Давно заметил: если задача не поддаётся решению, лучше всего и вовсе её не решать. Над головой зачирикали воробьи, и я принял это как знак своей правоты. Я шёл по Садовой улице и ни о чём не думал, глубоко и спокойно дыша. Как всегда это бывает: мир оказывается удивительно прост, стоит только выйти из здания с затхлым воздухом, отрешиться
В баре было уютно и темно, и мало посетителей, что меня особенно устроило. Лишь парочка в дальнем углу была занята только собой: молодые люди целовались и нежно ласкали друг друга. Да какой-то крепко подвыпивший пожилой мужчина дремал у стойки бара. Именно поэтому мне и нравилось бывать в этом баре в дневные часы, когда нешумно и безлюдно. По вечерам же здесь всё подчинено пьяному веселью. Я взгромоздился на высокий вертящийся стул у стойки и заказал некрепкий коктейль. Бармен, совсем юный парень, тонкий и высокий, до моего прихода скучавший и не знавший, чем развлечься, начал проделывать всевозможные трюки с шейкером. Подстать цирковому жонглёру, он крутил, подбрасывал и ловил этот металлический, блестящий безукоризненной полировкой сосуд. В движении, в полёте он добавлял в него из подхваченной бутылки, неведомым образом открыв, а затем закрыв, спиртное – и всё это на лету, без единой паузы. Я старался не показывать своего удивления и восхищения и держался так, будто трюки его давно знакомы и не производят на меня никакого впечатления. И всё же, несмотря на то, что когда-то уже наблюдал за его искусством, зайдя вечерком в этот бар, и на этот раз следил, не отрываясь, с нескрываемым интересом.
После второго стакана коктейля сознание моё стало легко и несуетно, понятно и логично. Я прокручивал, точно киноленту, всё, что сегодня произошло, и неожиданно понял, что чувство вины перед Верочкой совсем прошло, будто его и не было. Припомнился странный диалог её с Павловым: что-то о совести; какой-то бред, что, мол, можно любому человеку дать совесть. Шутил ли он? Скорее всего – да. А что, рассуждал я, в мире было бы меньше зла, если было бы так, если можно было бы подарить человеку, не обладающему совестью, хотя бы грамм этого «вещества». Принял некую горькую микстуру и стал ощущать себя виноватым после содеянного, каяться перед всеми – простите, Христа ради. Бред какой-то.
Я потягивал через соломинку третий стакан и смотрел на молодую пару. Их вовсе не стесняло моё присутствие, и нисколько не беспокоил мой полузадумчивый взгляд. Юноша, касаясь губами своей подруги, что-то шептал ей, давая волю своей правой руке: она свободно скользила под тканью юбки, на что девушка отвечала лишь тихим хихиканьем. Я заметил, что она вдруг нахмурилась и слегка привстала, видимо, повинуясь просьбе приятеля, потом снова села, целуя его, не переставая при этом смеяться. А рука юноши, находившаяся там, где ей не следовало бы находиться, медленно выскользнула вместе с розовой, ажурной тканью нижнего белья и довела до несомкнутых колен и ниже, до тех пор, пока туфельки одна за другой изящно не перешагнули через неё. Ни стыда, ни совести, подумал я и тут же усмехнулся: Павлову бы их. Повернулся лицом к бармену и больше ни разу не оборачивался. Тот уныло и отрешённо глядел то на них, то на меня. Его, казалось, нисколько не забавляло происходящее.
– Как вам зрелище? – спросил он меня, зевая.
– Дети ещё, – ответил я. – Я вижу, и вас оно не трогает?
– Почему же? Довольно занятно, – сказал он с иронией. – Впрочем, при моей профессии такие откровения (он кивнул в сторону молодых людей) отнюдь не редкость. Правда, обычно происходит подобное в нетрезвом состоянии. Но и сегодняшний пример, можно сказать, показателен: как вы подметили, они всего лишь дети и это – первый экскурс. Первый опыт – что может быть прекраснее? Кто может забыть свой первый опыт? Вот посмотрите, как мило это происходит. (Я не стал оборачиваться, продолжая слышать служителя стойки, который оказался более чем словоохотливым). Вот они так ещё посидят, помилуются и рука об руку отправятся в уборную. Вот, что я вам говорил!
– Да, всё верно, – изрёк я без малейшего энтузиазма, провожая глазами двоих влюблённых, – вы прямо-таки провидец.
– Просто я хорошо разбираюсь в психологии, – заявил хвастливо он и неожиданно добавил, воскликнув: – А вот эта удача!
Он с необычной лёгкостью перемахнул через стойку и в два прыжка оказался подле того места, где недавно нежилась молодежь. Что бы могло заинтересовать его там, гадал я, когда он, присев на корточки, искал под столиком. С той же невероятной ловкостью он перелетел обратно на свое рабочее место, держа в руке то, что оставила девушка. Глаза его ликующе светились, а широкая улыбка кривила молодое лицо. Он хвастливо показал эту вещь.
– На что они вам? – спросил я.
– Вы не поверите, – отвечал он, аккуратно раскладывая и разглаживая бельё на полированной стойке, – я – коллекционер.
– Что – вы? – переспросил я, допивая стакан до дна.
– Я коллекционирую эти штучки. Это – моё хобби. Вы, наверное, заметили, как я обрадовался – это поистине удача для моей коллекции.
– А не проще пойти в магазин и,.. – начал я.
– Нет-нет. Там мёртвые вещи: их никто не носил, они не вобрали энергетику женщины, её чувства, мысли, запахи.
– Мысли? – усмехнулся я. – Чем же надо думать, чтобы мысли остались на эдаких вещицах?
– Не смейтесь. Любой медиум может рассказать о вас всё, взяв в руки любою вашу вещь.
– А вы, случайно, не медиум?
– Открою вам тайну, – бармен понизил голос до шёпота и напустил на себя туман загадочности, – я этому учусь.
– Похвально, – почему-то одобрил я. – Есть успехи?
– Не всегда, – признался он. – Честно сказать, пока безуспешно.
Я засмеялся. На что он обидчиво и ещё загадочней сказал:
– Хотя… – Затем, помолчав, добавил: – Хотите, продемонстрирую свое умение?
– Как это?
– Расскажу всё о владелице этого изящества.
– Нет, не хочу, – сказал я. – Лучше… – протянул я, медля: мне почему-то захотелось проверить талант этого выскочки, и в то же время останавливала мысль, что мой поступок оскорбит близкую мне женщину. И всё же. Не настолько близкую. – Лучше расскажите об этой владелице изящества, – в итоге произнёс я, достав из кармана пиджака, который лежал на соседнем стуле, то, что бросила мне в лицо Верочка.
– О! – оживился медиум. – Бурная ночь!
– Скорее, сумасшедший день.
Бармен принял из моих рук предмет Верочкиного гардероба. К моему разочарованию, никакого обряда не последовало, он и не собирался впадать в некий транс, чтобы поведать открывшиеся ему тайны. Просто-напросто помял в руках данную мной вещицу, зачем-то погладил ею свои щеки и вдобавок ко всему понюхал. Я не мог смотреть на него без смеха, что, впрочем, нисколько не смущало медиума.
– Итак, – резюмировал он свои исследования в области парапсихологии. – Эта уже взрослая женщина, правда, у неё был всего лишь один мужчина, которого она, кстати, любит. Интеллигентная. Много знает и много читает. Знает иностранный язык. Два высших образования. Любит поэзию Серебряного века. Так, ещё что? По ночам ей очень одиноко, поэтому она часто представляет себя с мужчиной, чтобы не было страшно засыпать. Вот ещё что: последние месяца эдак три в жизни её сложилась тяжелая ситуация, можно сказать даже трагичная. Что-то в её судьбе безвыходно отмирает, какое-то любимое дело. Она на грани нервного потрясения. Так, что ещё? – Он повнимательнее вдохнул запах рассматриваемого предмета. – Недавно от неё ушёл мужчина, тот, которого она любит или любила, это уж как угодно.