Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
У меня так чешутся руки написать по-своему о символизме (это совсем не продолжение, не добавление в прямом смысле, не корректив к твоей точке зрения, а нечто гармонирующее с ней) ‹…› Как я рад, что ты заговорил об «испанской звездности». Это так мое!
Далее в центре внимания оказывается Эллис (Лев Кобылинский) с его неизменными эскападами и духовными эксцессами: «…в сочельник у него наступил пароксизм, так что он лежал и не пошел даже к Метнерам встречать Рождество, и кризис, м<ожет> б<ыть> еще неполный, но к лучшему, по-моему. Он лежал, обдумывая свою раздвоенность и созерцая мучительные и бесплодные тогда попытки его давнишнего “лучшего я” войти в него. А мешало этому одно обстоятельство, ошибочно им переоцененное, т<ак> к<ак> оно мрачно, по его мнению, отзывалось на Мусагете и на чем-то, что ему мерещилось за Мусагетом, хорошем, брезжущем, где, впрочем, он себя не видел. Вообще у него происходили перевороты – хвалил, кого он последнее время особенно ругал, и т. д. Но до этого и теперь трогателен невероятно. Написал сказку драму для детей с скрытым теософским содержанием и с большой правильностью. Прямо великолепно». [1191] Студенты, продолжает Сизов, «просят его начать объявленный им курс о докторе, но Лев сурово медлит и собирается в Гельсингфорс, откуда он приедет, заручившись специальными инструкциями и, м<ожет> б<ыть>, полномочиями (!). Студенты ждут, Лев в конце февраля думает начать свой курс и вдруг узнает, что в Гельсингфорсе доктор будет не в феврале, а в конце апреля. [1192] Лев был обескуражен несколько таким оборотом дела, и как он выйдет из создавшегося затруднения, не знаю. Да! На первый день Рождества я был у Григ<ория> Ал<ексеевича> <Рачинского – А. Л.> и рассказал ему о состоянии Льва. Он сейчас же, взяв меня с собой, отправился ко Льву с молебном. Это было очень трогательно, но это – по просьбе самого Григ<ория> Ал<ексеевича> – не секрет только для нас, близких. Льва мы уже не з стали, но молебен все же очистил его атмосферу. Лев пропадал три дня и, как потом выяснилось, прежде всего “у Сени Рубановича”, [1193] плясал на нескольких елках. Спит он теперь не только не раздеваясь, а наоборот – одеваясь: пиджак снимается, но зато надевается халат, иногда еще с “малыми чётками” и, кажется, с медальоном, ложится в таком одеянии и накрывается шубой, мехом обязательно наружу почему-то. Теперь к этому прибавилась малиновая с черной кистью шапочка, подаренная ему сестрой Боброва. [1194] Я еще на Льва воздействовал тем, что в некотором смысле его переселил. Пришел к нему как-то, и обратил внимание на то, что он спит головой в душный угол и к печке. Попробовал сам полежать на его кровати в таком и в противоположном положении и нашел, что надо его перевернуть. Лев этому не противился почти, и <я> переставил его стол и передвинул кровать, т<ак> ч<то> теперь он спит головой к двери, и, м<ожет> б<ыть>, отчасти и это играло роль в его успокоении. Вчера он был на семейном обеде у Братенши [1195] с Метнерами. [1196] Плясал там под граммофон, который м<ежду> проч<им> очень смешил Николая Карл<овича>. Затем плясали и другие: Карл Петрович плясал с Верочкой, [1197] а Эмилий Карл<ович> возился и прыгал козлом. Льва очень полюбила Наталья Алексеевна [1198] – он лучше вас всех, сказала она мне – и чтобы сделать Льву приятное, относится к Штейнеру лучше, чем сама бы по себе относилась, хотя вообще Лев ее очень распропагандировал, и это было в один вечер, при мне. Лев вообще в этом направлении преуспевает и если надо взять “семейство”, то начинает
1191
Имеется в виду, возможно, «символическая драма для интимного театра» Эллиса «Канатный плясун», опубликованная нами по автографу, хранящемуся в архиве Э. К. Метнера, в кн.: Писатели символистского круга: Новые материалы. СПб., 2003. С. 350–370, – однако имеются свидетельства, позволяющие датировать это произведение 1909 г.
1192
В Гельсингфорс Р. Штейнер приехал лишь в 1912 г., 3 – 14 апреля он прочитал там курс из 10 лекций «Духовные существа в небесных телах и царствах природы».
1193
Семен Яковлевич Рубанович (1888–1932?) – поэт, переводчик.
1194
Нина Павловна Боброва – сестра поэта, прозаика, стиховеда и критика, члена кружка «Молодой Мусагет» Сергея Павловича Боброва (1889–1971).
1195
Семья Анны Михайловны Метнер (урожд. Братенши; 1877–1965), жены Э. К. Метнера, а затем Н. К. Метнера: ее отец – Михаил Матвеевич Братенши (? – 1930), зубной врач, мать – Александра Всеволодовна (урожд. Фильштинская; 1855–1937), брат – Александр Михайлович Братенши (1880–1940), юрист.
1196
Из семейства Метнеров далее упоминаются: Карл Петрович Метнер (1846–1921) – один из директоров акционерной компании «Московская кружевная фабрика»; его сыновья – Николай Карлович Метнер (1879/80 – 1951), композитор и пианист; Эмилий Карлович Метнер (псевдоним – Вольфинг; 1872–1936), литератор, музыкальный критик, философ, основатель и редактор издательства «Мусагет».
1197
Вера Карловна Тарасова (урожд. Метнер; 1897–1986) – впоследствии преподаватель немецкого языка.
1198
Н. А. Тургенева (в замужестве Поццо; 1886–1942) – сестра А. А. Тургеневой (гражданской жены Андрея Белого в 1911 г.), впоследствии участница антропософского движения.
1199
Подразумевается упомянутый выше стихотворный альманах «Антология» (М.: Мусагет, 1911).
Продолжение повествования о «мусагетских» «трудах и днях» – в письме Сизова к Белому от 13 января 1911 г.; вновь в центре внимания – эксцентричный Эллис, но на этот раз в обстоятельствах установления неформальных взаимоотношений между собственно «мусагетцами» и автономно определившейся под эгидой и на издательской базе «Мусагета» группой философов (С. И. Гессен, Ф. А. Степпун, Б. В. Яковенко), издававших русскую версию «международного журнала по философии культуры» «Логос»: [1200]
1200
См.: Безродный М. В. Из истории русского неокантианства (журнал «Логос» и его редакторы) // Лица. Биографический альманах. Вып. 1. М.; СПб., 1992. С. 372–407.
Волнения твои о московских делах здесь как-то даже мало понятны. Если хочешь, все и в Мусагете и в Пути [1201] идет великолепно, т<ак> к<ак> двигается вперед, хотя и не с той быстротой, кот<орой>, м<ожет> б<ыть>, хотелось бы. Ждем альманаха. Пока еще ничего не вышло из других книг. События сводятся к тому, что Лёва давал представление в одном месте сегодня, в другом месте вчера и т. д. Вчера в среду в Мусагете происходило сближение Логоса с Мусагетом путем веселости на этот раз, и этот путь, как нередко бывает, оказался весьма удобным и коротким. Степпун представил Виндельбанда, читающего лекцию, Маркса, ешчо каво-то. Потом был выход Льва, который для именитых гостей постарался, хотя был очень усталым, т<ак> к<ак> накануне до 4 часов плясал костюмированный, и воспроизвел многие свои номера в расширенном объеме. Степпун, Гессен, Гордон [1202] прямо помирали. Трогателен был Эм<илий> Карл<ович> – он хохотал до исступления и по-детски весело. Степпун м<ежду> пр<очим> оч<ень> интересно рассказывал об Италии. Он от нее в восторге, как и от итальянцев. Очень комичен его рассказ о фигуре итальянского философа Рарini, который недавно выпустил книгу, где всех философов разносит в пух и прах. [1203] Он имеет вид добродушного неск<олько> неряшливого лавочника, и их компания (еще там есть неск<олько> философов) оказалась далеко не вполне сведущей по части итальянской философии, как это установил Яковенко. Эм<илий> Карл<ович> Италию осуждал за шум на улицах и противопоставлял ей Германию. – Есть в Москве одна новость не из приятных: Григ<орий> Алекс<еевич> опять болен, хотя и не так сильно, как неск<олько> лет назад, однако его пришлось везти в Ригу. С ним поехал Алекс<ей> Серг<еевич>. Из Риги он хотел заехать в Петербург. [1204] Григ<орий> Ал<ексеевич> был плох, но не физически, а нервно и психически. Незадолго перед этим я у него был, он уже считался больным, но был по виду только очень утомлен. Говорил о своей книге, которую он давно собирался и наконец решил написать, говорил, что готовит сборник своих стихов, чтобы издать в Мусагете (Эм<илий> К<арлович> м<ежду> пр<очим> уже сказал, что ничего бы против не имел), [1205] и этот сборник он собирался подготовлять в Риге. – Сегодня был в Пути, застал там Бердяева и Марг<ариту> Кирилловну. [1206] Она была как-то ужасно мила. Говорили о Серебр<яном> Голубе [1207] и о тебе. Странно, но у меня такое впечатление, что Марг<арита> К<ирилловна> растет и как-то расцветает, зацветает какой-то недосказанной грезой, но все все <так!> увереннее, все сильнее, все живее, пышнее и ближе. И она как-то помалкивает и только улыбается глазами, занавешиваясь туманностями или скромными обыденностями вздыхающей речи. Трогательно – так обрадовалась, видимо, когда я передал ей, что ты пишешь, что счастлив. [1208] Сегодня она взяла твой адрес и сегодня же хотела писать тебе. М<ежду> проч<им> она очень настаивает, что ты главн<ым> образ<ом> художник. Бердяев также взял твой адрес. [1209] Булгаков тебе писал. [1210] ‹…›
А я сегодня понял, почему мне так интересно, дорого и близко заманчиво испанское!: это единственный, какой мы пока имеем, синтез Запада и Востока. Запада вполне сознательного, горячего и ясного и Востока вполне сильного, но достаточно культурного, какими были мавры. Этот синтез, м<ожет> б<ыть>, в пустяках (?) – в песне, в чертах быта, но принципиальное значение его от этого не меньше. Поэтому я думаю, я прав, если утверждаю, что «испанское» не пустяк для России, именно для России, для нее это проблема будущего, но в более серьезной, грандиозной, значительной и трудной постановке. «Русский обыватель и испанцы», – вовсе не пустая и не комическая тема. И ведь есть в России бык! – Это у нас знают люди всех слоев и классов и обнаруживают, хотя часто и в ветхозаветных еще формах. Но откуда этот бык в России – с Востока или с Запада? И в Испании синтез – вечное преодоление быка, способность противостоять ему, выдержать его с полной энергией, быстротой, пляской и цветом жизни. Тогда все цветет – есть и жизнь, есть и бык. В Испании бой быков – это след, символ и воспоминание битвы с маврами, которая началась, вероятно, еще и раньше прихода мавров в предчувствовавшей душе Испании. Роланд, Роланд, имя твое не умерло! дело твое живо! [1211] Но я не знаю, верно ли, что мавры – бык – оч<ень> возможно – тем более, что они пришли через Египет. Но в России откуда бык? Ведь для Европы – Россия бык (боязнь анархистов), а для России – Азия, Восток. Россия сама для себя и Восток и Запад. Она то тореадор, то возлюбленная тореадора. Кармен?! Кармен! Недаром Ницше, сверкая взорами в будущее, под конец признал, полюбил оперу «Кармен»! [1212] Он был охранитель культуры! Но какого слова Испания не сказала, отчего она все-таки обессилела? Потому, что в отношениях с маврами не сумела найти пути положительного и созидательного, а видела лишь путь вражды и отрицания и страха?! Но отсутствие страха не есть конечно наше «шапками закидаем» и наша небрежность и неподготовленность. Что касается борьбы, однако, если бы она оказалась необходима, то я тут верю в силу, потому что Россию надо еще раскачать, а когда она раскачается и поймет, что дело действительное и серьезное, она со всей силой вступится за свою молодую жизнь. Ну, а потом, ну, а если сил не хватит. Все равно, не Россия, так кто-то еще на Западе не может быть до конца раздавлен, и он должен быть, иначе Восток оборвется опять в бездну, как с ним было и раньше. Или Испания пожертвовала собой ради Европы?
1201
«Путь» – основанное в Москве в 1910 г. религиозно-философское издательство, субсидировавшееся М. К. Морозовой. См.: Голлербах Евгений. К незримому граду. Религиозно-философская группа «Путь» (1910–1919) в поисках новой русской идентичности. СПб., 2000.
1202
Гавриил Осипович (Иосифович) Гордон (1885–1942) – сотрудник журнала «Логос»; философ-неокантианец, историк философии, педагог. См. о нем: Дмитриева Нина. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. М., 2007. С. 314–326.
1203
Вероятно, имеется в виду первая книга Джованни Папини (1881–1956) «Сумерки философов» («Il crepusculo dei filosofi», 1906).
1204
Г. А. Рачинский находился в Риге на лечении в клинике нервных болезней доктора Э. Э. Соколовского. 18 января 1911 г. А. С. Петровский писал Белому из Москвы: «У нас тут несколько расхворался Гр<игорий> Ал<ексеевич> и даже принужден был ехать лечиться в Ригу. Тревожиться за него особенно не надо: перевозбужденность на почве неврастении, но далеко не такая сильная, как в прошлый раз четыре года тому назад, нервные дерганья и т. д. Все же грустно. Я проводил его и на обратном пути заезжал в Петербург, навестил Вяч<еслава> Ив<ановича>» (Андрей Белый – Алексей Петровский. Переписка. 1902–1932. С. 131–132).
1205
В «Мусагете» была издана лишь одна книга Г. А. Рачинского – брошюра «Японская поэзия» (М., 1914).
1206
М. К. Морозова (урожд. Мамонтова; 1873–1958) – вдова промышленника и мецената М. А. Морозова, учредительница ряда благотворительных и культурных начинаний в Москве начала XX века. См.: Лавров А. В., Малмстад Джон. «Прекрасная Дама» Андрея Белого // «Ваш рыцарь»: Андрей Белый. Письма к М. К. Морозовой. С. 3 – 32.
1207
В данном случае мог подразумеваться не только роман Андрея Белого «Серебряный голубь» (М.: Скорпион, 1910), но и задуманное Белым его продолжение, которое он в 1910–1911 гг. обычно называл «Голубем» (этот замысел реализовался в романе «Петербург»).
1208
Ср. признание Белого в письме к М. К. Морозовой из Туниса (5/18 января 1911 г., Радес): «Милая, близкая: я счастлив, хорошо» («Ваш рыцарь»: Андрей Белый. Письма к М. К. Морозовой. С. 158). В ответном письме от 14/27 января Морозова откликнулась на эти слова: «Счастлива тем, что Вы так радостны и счастливы» (Там же. С. 159).
1209
См. письмо Н. А. Бердяева к Белому из Троицко-Сергиевского Посада от 26 декабря 1910 г. (Н. А. Бердяев. Письма Андрею Белому / Предисловие, публикация и примечания А. Г. Бойчука // De visu. 1993. № 2 (3). С. 18).
1210
См. письмо С. Н. Булгакова к Белому от 13–17 декабря 1910 г. (Новый мир. 1989. № 10. С. 238–239. Публикация и комментарии И. Б. Роднянской).
1211
Подразумевается идея противостояния христиан-европейцев маврам-мусульманам, лежащая в основе старофранцузского эпоса «Песнь о Роланде» (XII в.); центральный ее эпизод – битва арьергарда французских войск во главе с Роландом, вассалом Карла Великого, с несметными полчищами сарацин в Ронсевальском ущелье.
1212
Восторженные впечатления от оперы Жоржа Бизе «Кармен» (1875) Ф. Ницше изложил в «туринском письме» «Казус Вагнер» («Der Fall Wagner», 1888). См.: Ницше Фридрих. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 528–530.
Еще один развернутый отчет о московских событиях содержит письмо Сизова к Белому от 10–11 февраля 1911 г. Начав его с сообщения о возможности ареста книги Вл. Соловьева, выпускаемой в издательстве «Путь», и о необходимости сделать в ней ряд купюр, [1213] Сизов продолжил свою «мусагетскую» хронику. В центре внимания на этот раз – состоявшееся 10 февраля заседание Московского Религиозно-философского общества, посвященное деятилетней годовщине кончины Вл. Соловьева:
1213
В марте 1911 г. в издательстве «Путь» вышли в свет две книги Владимира Соловьева, переведенные с французского Г. А. Рачинским, – «Россия и вселенская церковь» и «Русская идея», ранее запрещенные в России из-за утверждавшихся в них установок на объединение церквей и толерантного отношения автора к католицизму.
Вчера в среду в Мусагете был Вяч. Иванов. Блок заболел и совсем не приедет, Вяч<еслав> был оч<ень> мил. Вошел такой птицей – знаешь? – в залу и затем пошел передаваться с рук на руки. Были Брюсов, Бердяев, Булгаков, Эрн. Началось с Сережиного реферата о Дельвиге. [1214] Ему в частном разговоре Иванов долго возражал на утверждение, что стыдливость принесена христианством и <не> была у греков. Сережа горячился по поводу еще каких-то пререканий и скоро ушел, кажется, неск<олько> обиженный. Потом читал стихи Иванов, какая-то дама, Лева и Брюсов (оба по одному стихотворению). Брюсову очень понравилось, как изданы Stigmata, очень хвалил обложку. [1215] – Об университетских событиях тебе писал Алеша и послал список ушедших профессоров. [1216] Лев радуется, что «разогнано гнездо позитивизма», а Россия, говорит, не погибнет: у нее был Толстой. Вчера Вячеслав Ив. ему выражает удовольствие по поводу его перевода гимна «Stabat Mater», [1217] а Лев ему: «а мне, В. И., ваши стихи не понравились» – и с лицом, получившим выражение ихневмона (знаешь: борьба ихневмона с коброй?) – «не чувствуется, что это пережито», В. И. защищался, объяснял. Мы с Нилендером [1218] старались внести ноту примирения и впились во Льва, но он дальше не пошел. Однако Иванов между проч<им> ему сказал: «Вы занимаетесь исследованием моей личности, а не стихотворения». В общем, было много народа и масса каких-то перекрещивающихся токов, атмосфера была довольно сумбурная. Неприятно как-то, что Сережа так ушел, хотя возможно, что он поехал провожать С. Гиацинтову. [1219] – Вчера Соловьев<ский> вечер прошел без заметного подъема. Народа было много. Блок заболел и не приехал, его реферат «Рыцарь-монах» читал я. [1220] Были два молодых католических патера. Они заинтересовались взглядом Бердяева на различие церквей Зап<адной> и Вост<очной> и невозможность их соединения. Различие это он приводил к образам Иоанна и Петра в «Трех разговорах». [1221] Они сказали, что различие действительно таково. Сегодня один из них просил прийти к Бердяеву еще поговорить. [1222]
11 ф<евраля>. Вчера я был у В. И., поговорили с ним дружески, он самостоятелен и чувствует к. б. <?> нашедшим путь. К нему пришел Эрн, кот<орого> только что оправдали: ему грозил год крепости за издание одной брошюры, [1223] а жену надо везти на юг. Потом поднялись к Бердяеву, там был маленький раут, был Булгаков, Эм<илий> К<арлович>, Марг<арита> Кир<илловна>, Бородаевский, Герцыки. [1224] А. Герцык, Бородаевский и В. И. читали стихи. Было мило. Много было, но миролюбивых, споров. Был и Ал<ексей> Серг<еевич>. Вяч<еслав> уезжает. Лев сел в бест. В халате и ермолке сидит в «Дону», [1225] произносит филиппики и обещает уйти из Мусагета, если он (Мусагет) будет более «деловитым», чем принципиальным. Вчера он был у Эм<илия> К<арловича>, и Э. К. ему сказал, что не может сделать ему никаких уступок. И при всем том Лев по обыкновению трогателен. Мучает Нилендера – как дойдет дело до серьезного разговора, требует отречения и перехода в христианство, мучает его и вообще состоянием своим. Но «истории» его приняли оборот розовый: восстановленный мир оказался прочным, даже муж Т. сказал, что свидание со Львом «помогает ему держать экзамены». [1226] Лев чувствует себя восходящим в силе и правде. Иные относятся к нему как авторитету. Поэтому в уставе нового кружка, вырабатываемом Львом, [1227] имеется, как рассказывает Нилендер, такой пункт: не считать его пророком. Трагизм положения Льва заключается в том, что он признает теперь, что может в Мусагете проявляться в рамках его редакторских функций, но понимает, что по вопросу, напр<имер>, об участии В. И. его голос против двух недействителен. А его питомцы ему видимо сочувствуют, и Лев проектирует удаление на священную гору. ‹…›
1214
Сережа – С. М. Соловьев. 16 февраля 1911 г. С. П. Бобров писал Белому: «В прошлую среду в “Мусагете” Сергей Соловьев читал статью о Дельвиге. Статья оказалась очень маленькой и достаточно поверхностной. ‹…› После лекции Иванов говорил с Сергеем Михайловичем и совершенно уничтожил его (это не было прениями)» (Лица. Биографический альманах. Вып. 1. С. 158. Публикация К. Ю. Постоутенко).
1215
«Stigmata. Книга стихов» Эллиса была издана «Мусагетом» в феврале 1911 г., обложка – работы А. А. Тургеневой.
1216
«В Университете забастовки сплошные», – сообщал А. С. Петровский Белому в упомянутом письме (29 января 1911 г.), однако перечня профессоров, подавших в отставку в знак протеста против исключения несколько тысяч студентов, не прилагал. См.: Андрей Белый – Алексей Петровский. Переписка. 1902–1932. С. 135, 138 (комментарии Дж. Малмстада).
1217
Стихотворение «Stabat Mater Dolorosa» из книги Эллиса «Stigmata». См.: Эллис. Стихотворения. Томск, 1996. С. 96–97.
1218
Владимир Оттонович Нилендер (1883–1965) – филолог-классик, переводчик, поэт; входил в круг литераторов «Мусагета».
1219
Софья Владимировна Гиацинтова (1895–1982) – дочь профессора Московского университета В. Е. Гиацинтова, впоследствии известная драматическая актриса. С. М. Соловьев был тогда в нее влюблен. См.: Гиацинтова С. С памятью наедине. М., 1985. С. 443–463.
1220
Ранее с чтением этого реферата А. Блок выступил на вечере в память Вл. Соловьева в зале Тенишевского училища 14 декабря 1910 г. и на заседании Петербургского Религиозно-философского общества 19 января 1911 г. «Рыцарь-монах» впервые опубликован в «Сборнике первом. О Владимире Соловьеве» (М.: Путь, 1911. С. 96 – 103). См.: Блок А. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 2010. Т. 8. С. 136–142, 427–430 (комментарии Д. М. Магомедовой).
1221
Прочитанная на заседании в Москве речь Н. А. Бердяева «Проблема Востока и Запада в религиозном сознании Вл. Соловьева» была опубликована в «Сборнике первом. О Владимире Соловьеве». В «Краткой повести об антихристе», входящей в «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории» (1900) Вл. Соловьева, старец Иоанн – вождь православных, Петр – католический папа.
1222
Фрагмент о Блоке и Бердяеве из этого письма опубликован в кн.: Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 3. С. 379. О чтении доклада Блока, речи Бердяева и отзывах о ней католических священников Сизов написал также Г. А. Рачинскому 17 февраля 1911 г. (см.: Там же. С. 381).
1223
Имеется в виду второй судебный процесс над В. Ф. Эрном и издателем И. Д. Сытиным по обвинению в издании антиправительственных брошюр, состоявшийся 11 февраля 1911 г. В ходе разбирательства обвиняемые были оправданы. См. письмо Эрна к Е. Д. Эрн от 12 февраля 1911 г. (Взыскующие Града. С. 339–340).
1224
Поэт Валериан Валерианович Бородаевский (1874 или 1875–1932) и сестры Герцык – поэтесса и критик Аделаида Казимировна (в замужестве Жуковская; 1874–1925), критик и переводчица Евгения Казимировна (1878–1944).
1225
Меблированные комнаты «Дон», место жительства Эллиса в Москве.
1226
Подразумевается Лидия Александровна Тамбурер (урожд. Гаврина; 1870–1931), зубной врач, друг семьи Цветаевых, познакомившая с нею Эллиса. 19 декабря 1910 г. А. С. Петровский извещал Белого: «У Льва были скандалы с Лид<ией> А<лександровной>, но как будто приходят к концу» (Андрей Белый – Алексей Петровский. Переписка. 1902–1932. С. 117). 19 января 1911 г. Сизов писал Белому: «Лев помирился с Т. и ее мужем и возлагает даже на него надежды в смысле “наштейнеризования”. Он очень счастлив этим, послал им обоим недавно цветы».
1227
В отчете о теософских кружках в Москве за 1911 г. Эллис сообщал, что он устроил в декабре 1910 г. «негласный специальный курс по теософии, куда записались 5 самых способных и ценных слушателей» – А. Сидоров, С. Дурылин, С. Шенрок, А. Ларионов, М. А. Петровский (Майдель Рената фон. «Спешу спокойно…»: К истории оккультных увлечений Эллиса. С. 230–231. Там же в комментариях автора – фрагменты из приводимых писем Сизова к Белому).
Тема возможного раскола внутри «Мусагета», провоцируемого Эллисом, занявшим непримиримую позицию по отношению к Вяч. Иванову, которого Э. К. Метнер надеялся привлечь к теснейшему сотрудничеству с издательством, поднимается в следующем письме Сизова к Белому в Африку, от 18 февраля 1911 г.; в нем уже в полный голос звучит и тема «штейнеризации» «Мусагета», которая со временем выйдет во всех внутрииздательских контроверсах на первый план и в конечном счете приведет к распаду «мусагетского» сообщества:
Милый, есть в наших отношениях какая-то взаимная порука, ты это знаешь, и тебе излишне указывать случай, когда мы это ясно и твердо чувствовали. Теперь, когда тебя нет тут со всеми нами, ты с нами, т<ак> к<ак> мы тут как бы и за тебя, а ты не один, т<ак> к<ак> мы там как бы и за меня и, м<ожет> б<ыть>, за других, и мы с тобой. Поэтому еще более кажется, что поездка твоя имеет глубокий смысл. И, конечно, интереснее и, можно сказать, нужнее поехать на Восток, чем по Европе. Мы сами Европа по какому-то в достаточной мере.
Что делается у нас?
Был вечер в память Вл. Соловьева. Блок заболел и не приехал, его доклад читал я. Особенного подъема не было. Впрочем, я тебе уже писал о нем. Значит, остается одна тема: Лев. Он так был взволнован своим объяснением накануне с Вяч<еславом> Ив<ановым>, что не спал ночь и не был на вечере. Я после заседания зашел к нему. Он был настроен очень воинственно, изрыгал тягчайшие обвинения против своих врагов и как-то странно в своей феске и халате напоминал Иеремию. Он был действительно блестящ, трогателен, чист! но неправ, как всегда, когда он ополчается. И неправ не потому, что не следует негодовать на то, на что он негодует, а потому, что объекты и поводы негодования находятся совершенно в ином отношении к правде и к действительности, чем это он думает. Но он меня начинает глубоко возмущать. И моя любовь к нему, которая, право, велика, толкает меня на изъявления этого возмущения. Хочется к нему отнестись хоть на одну десятую с той строгостью, с какою он относится к другим, и по какому праву?! – по праву всякого католика в дурном смысле. Льва надо гнать из Испании. Невольно, и не по категории сплетни или сования носа в чужое дело, начинаешь обращать внимание, как Лев обращается с Л. Т. [1228] Это, кстати, возмутительно, хотя и с той стороны тоже не мало распущенности. Нилендера Лев довел до ссоры с ним, полной прострации и неистового встряхивания руками, ногами и головой. Но Нилендер стоически утверждает, что со Львом можно жить, [1229] для него это вопрос чести и самолюбия. Был я недавно у Льва еще. Разговор вышел, постепенно, весьма глубокий. Лев развернул почти весь свой фронт по крайней мере в смысле полноты концепции его современного положения. Доказательства многого он не высказывает, прячет их для решительного сражения. Мне удалось его поколебать в некоторых пунктах его конструкции, и главное, что основной факт обвинения не доказан. И опять меня возмутило его бесцеремонное обращение с фактами, их толкованием, лицами как личностями. В одном важном пункте он ссылался на твое мнение, во всяком случае на твои слова. Очень жаль, что ты так ему много говорил и говоришь: Льву каждую вещь надо подносить стороной, обратной той, о которой он спрашивает, так только можно его заставить знать вещь, т<ак> к<ак> иначе для него вечно будет существовать лишь одна его интересующая в данный момент сторона. Из всякой откровенности с ним он делает невероятную кашу, твои слова в его руках превращаются в грандиозные источники всеведения, ему известны с несомненностью такие вещи, какие разве во сне ему могли присниться. В конце концов Лев занимает по отношению к Мусагету выжидательное положение: если политика Мусагета в отнош<ении> к Иванову, вообще стиль в нем, как он говорит, «модного книгоиздательства» приведет к позорным или пошлым фактам, Лев выступит с обвинением, что его не послушались, и как-либо себя проявит. Дела его в отнош<ении> занятий Штейнером идут вперед: он заявил, что всякого оккультиста, который «не поцелует вот этого портрета Штейнера», он выгонит за дверь. У меня осталось такое впечатление, что все эти бунты Льва имеют один общий корень, котор<ый> заключается в некотор<ом> роде ревнивом чувстве: все как-то по-иному, чем он, все согласны между собой, а с ним – нет, ему как будто не доверяют, и это тем более обидно, что «рыжему» доверяют, дают ему писать предисловие к Орфею, чуть не целуются с ним. Он не хочет для Мусагета такой кармической связи! И, действительно, представь себе положение Льва, когда феоретик оргиазма будет писать предисловие к Орфею – явный намек на то, что Орфей должен быть растерзан. [1230] – Под влиянием Stigmata одна барышня остригла волосы (т<ак> к<ак> больше нечего ей принести в жертву Богу или Деве Марии) и задумалась о монастыре; Лев, конечно, в восторге, прошел слух, что он хочет жениться и как будто на ней! Я был у Кожебаткина, [1231] велись деловые разговоры. Он купил у Сережи неск<олько> книг из библиотеки Вл. Соловьева [1232] с его собственнор<учными> отметками, это больше мистики <?>, неск<олько> книг Сережа продал еще кому-то, вообще распродает библиотеку Вл. Соловьева. Варварство! оставил бы хоть книги с заметками. Пожертвовал бы куда-нибудь, и продает ведь дешево, много, говорят, продал букинистам. Буду у него скоро – выругаюсь. Не может не быть племянником, потому что хочет им не быть.
1228
Л. А. Тамбурер.
1229
В это время Нилендер поселился вместе с Эллисом в меблированных комнатах «Дон». Белый вспоминает: «Появление В. О. Нилендера в “Дону” – революция быта жизни; Нилендер заставил Эллиса мыться; завел гребенку ему, урегулировал финансы; Эллис приходил в умиление: – “Владимир Оттоныч – обмыл, напоил, накормил!”» (Белый Андрей. Начало века. С. 63).
1230
«Рыжий» и «феоретик оргиазма» – Вяч. Иванов; им была написана программная статья «Орфей» (Труды и Дни. 1912. № 1. Январь – февраль. С. 60–63), обосновывающая задачи «Орфея» – издательской серии «Мусагета», посвященной религиозно-мистической проблематике.
1231
Александр Мелетьевич Кожебаткин (1884–1942) – секретарь издательства «Мусагет» (до 1912 г.) и владелец издательства «Альциона», библиофил.
1232
Библиотеку Вл. Соловьева после смерти философа унаследовал его младший брат М. С. Соловьев, после его смерти в 1903 г. она перешла во владение к Сергею Соловьеву.
Следующее письмо Сизова к Белому вдохновлено впечатлениями от чтения в корректуре книги Вл. Соловьева («Россия и вселенская церковь» или «Русская идея»); видимо, из-за отсутствия переводчика – Г. А. Рачинского, лечившегося в Риге, – он взял на себя труд по вычитке текста:
24 февр<аля> 1911.
Милый и дорогой Боря! Теперь мне станет посвободнее, буду тебе чаще писать. Кончил корректуру книги Соловьева, как эта книга нужна для России! под покровом простоты соловьевского рационализма она очень глубока! Сейчас чудная «соловьевская» ночь. Уже чувствуется весна в ночных воздушных морозах, уже раздается над Москвой напряженная песня, синяя, благоухающая, пронизанная близостью весны. Сейчас гулял по переулкам около нас: Москва плывет своими домами, крышами и огнями в синих звездных пространствах. Плыл в синих пространствах «на» Б. Трубном переулке, «на» Неопалимовском, пересекая его. Так ясно верю, вижу, что над Москвой дышит особая благодать, объяснимая только тем, что еще совершается священная история – священная история Нового Завета: вся история священна. Эта соловьевская истина стоит над Москвой, – ты вероятно сказал бы: – трубит в призывный рог, трубный звук раздается над спящей Москвой. [1233] Но над спящей! но где же она наяву-то увидит свою судьбу, свою правду-истину, свою радость, свой путь, свою волю?! И опять, опять все кажется, что увидит! Точно обманывают все эти призывы и приходы и точно не обманывают. Быть может, это – только Вл. Соловьев радуется, что на днях выйдет его такая важная для священной истории книга, которую там он должен, я думаю, больше ценить, чем «Повесть об Антихристе» со стороны выражения его окончательного слова России; то, что сказано о России в «повести об Антихр<исте>» образом Иоанна, а не Петра, вовсе не противоречит (как кажется, м<ежду> проч<им>, Бердяеву) идее папства, как самостоятельного, вненационального религиозного центра. Только Соловьев радуется, – но что значит это только, или, вернее, это уже не только. Ты на юге, ты счастлив. Милый, я тут на юге и тут счастлив. Милый Боря, так хорошо! И это среди всех ужасов окружающего, нашей настоящей сумбурной, бешеной, обезумевшей, кричащей всеми голосами, нечеловеческими уже, но в глухом безмолвном подземелье, несчастной действительности. Россия в подземелье, – вот в чем истина, и правда ее и о ней, и ужас ее положения. Но о счастье, о радости обо всем, когда хорошо, хочется всегда говорить с тобой. И об этом, о синем, о вечном, о юном, о милом. Прости мне мою откровенность, но ты единственный человек, который, мне кажется, всегда меня понимает и поймет – всегда, потому что иногда мы можем и не соглашаться, нам может быть друг не до друга, но это именно это и есть, и поэтому всегда – я ни к кому, и никому не могу говорить о самом главном, о самом б'oльном, о самом милом и вечном, и живом и счастливом, потому что о нем говорить нельзя – его надо видеть и с достаточной ясностью, с достаточной яркостью, близостью, простотой, непосредственностью, верою, мужеством, счастием. Я знаю, что ты счастлив им, и, дорогой мой, я с тобою, – не могу иначе сказать! Как мне быть, как мне жить?! Грудь разрывается от тоски и счастья! Я так устал – прости – от большого знания и от большой силы и от невозможности их приложить: словно жизни это не нужно; – ты один и залог, и товарищ, и вестник, и друг богатырь, и баян, и указующий судьбу по старым книгам. Прости, но опять скажу – мне кажется, что никто не может меня понять, не потому, не в том смысле, чтобы не знали этого: многие знают, но как будто никто не знает, как это м<ежду> проч<им> лучезарно и небесно можно видеть, но здесь, на земле! Для меня, по кр<айней> мере, – ты единственный, потому что я чувствую всегда, что мой голос доходит до тебя, вижу, как ты всегда встрепенешься до глубины весь. До глубины, весь – вот! это-то и главное! В этом я и Льву не верю, других мало с этой стор<оны> знаю. Голос – о чем, откуда, куда, от кого, к кому, – не знаю еще сознательно. Но да знают это сыны человеческие! – а иные, м<ожет> б<ыть>, уже знают. Посылаю тебе насыщенную бирюзу моих приветствий, она сияет и прозрачна, и непрозрачна, и непрозрачностью глубока.
Могу перед тобою приходить в экстаз. Отвел душу; иначе, о чем писать!
А хорошая обещает быть весна. Я сейчас уже ее воспринимаю в «образах» 2-ой симфонии, настолько ярко, как не запомню давно. А сбывается в значительной мере 2-я симфония! Бродит дух Москвы. Пьянеют уже счастьем души, но сами часто еще не знают, что это оно. И по слепоте иногда льют на пол. А тогда, строго говоря, надо с пола вылизывать. И моя тактика заключается в том, чтобы прямо-таки в случае надобности вылизывать пол, а в общем – говорить, что пол может быть полит и что земля должна цвести, но что нельзя проливать того, что неоцененно, – лучше довольствоваться малым, чем выплескивать от неумения обращаться. Тут мы в контрах со Львом, хотя, странно, идея сама по себе ему тоже близка, но в общем у нас с ним прекрасные отношения, и он доволен мною в том, в чем я вполне откровенен и искренен.
Горячий привет тебе, Ан<не> Ал<ексеевне>, будьте благополучны.
Твой М. Сизов.
1233
Обыгрывается образ шагающего по московским крышам Вл. Соловьева из «Симфонии (2-й, драматической)» Андрея Белого (часть вторая): «9. Иногда он вынимал из кармана крылатки рожок и трубил над спящим городом. 10. Многие слышали звук рога, но не знали, что это означало» (Белый Андрей. Симфонии. С. 135).
Одно из последних писем, отправленных из Москвы Сизовым Белому в ходе его заграничного путешествия, от 30 марта 1911 г., вновь помещает во главу угла фигуру Эллиса с его фанатической увлеченностью Штейнером:
В Москве все по-старому, лишь все больше и больше кипит и злится Лев. Сейчас у него закрыты иные его лица, за которые любишь его, открыто только кипящее лицо. Кипит на всех нас, на меня с Алекс<еем> С<ергеевичем> еще меньше, т<ак> к<ак> мы все-таки оказались «понятливее». Но он не может без нетерпимости, догматизма, требовательности, искажения того, что он превозносит, и того, что он ругает. Пропаганда его теософии очень полезна и она несомненно отвечает потребности, я сим ему очень благодарен за наш кружок, но он из теософии делает двуперстное знамение и, красный (!), швыряя окурками, вскакивая, разражается по адресу тех, кто думает, что можно что-нибудь дать миру, сидя в пещере или среди груд книг. Отсюда он выводит, что все такие люди – сгнившие эгоисты и что он предпочитает иезуитов, кот<орые> идут к людям. Но всего не передашь. Скажу только, что, помимо его деятельности как теософа, там, где он лично проявляется, он для меня печальное явление и в смысле культурном, и в смысле религиозном. И загадочно: он проповедует то учение, которое противно всей его собственной психологии. Я не хочу сказать, что для него самого невозможен религиозный путь, скорее, думаю, наоборот, но – что он не признает ни одного из иных возможных, кроме его пути, все это для него от диавола. А религиозных концепций 12, уж это minimum.
Определенную поддержку своим выводам относительно Эллиса Сизов нашел в лице Маргариты Волошиной (Сабашниковой), одной из первых русских учениц Штейнера, близко его знавших, постоянно с ним общавшихся и обладавшей в кругу русских штейнерианцев безусловным авторитетом. В недатированном письме к Белому, относящемся к июлю или августу 1911 г., Сизов сообщал:
Приехала Марг<арита> Вас<ильевна>. Мы со Львом были у нее, и я был рад тому, что по самым существенным пунктам Лев не получил от нее одобрения, и как раз тем, против которых говорил ему обычно я, например, да и другие. ‹…› Марг<арита> Вас<ильевна> переменилась, по моему, к лучшему во всех смыслах. Помолодела словно, сосредоточенная, спокойная, глубокая и очень трогательная, очень был интересен их разговор со Львом. ‹…› Марг<арита> Вас<ильевна> привезла перевод Экхарта и была в Мусаг<ете> по делам, связанным с ним. [1234]
1234
Имеется в виду рукопись книги: Мейстер Экхарт. Проповеди и рассуждения / Перевод со средне-верхне-немецкого и вступ. статья М. В. Сабашниковой. М.: Мусагет, 1912. Она вышла в свет в середине апреля 1912 г.