Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
Андрей Белый, в прошлом – выпускник естественного отделения физико-математического факультета Московского университета, сам неоднократно подчеркивал, что важнейшей его творческой сверхзадачей было стремление к преодолению разрыва между научным познанием и мистическим постижением, и в этом плане установки, сформулированные Сизовым, им безусловно разделялись.
Следующее письмо Сизова было отправлено из Алушты:
1906. Августа 1. Поздний вечер.
Дорогой, дорогой Борис Николаевич!
Я Вас сегодня вечером вдруг так живо, непосредственно почувствовал в такой возрастающей радости, что чувствую себя обязанным, пока не остыли и не замолкли слезы этой, потрясающей, нашедшей наконец дом, радости, сказать Вам: поздравляю. Я говорю это перед взорами Вашей звезды – не знаю, всегда или сегодня только она Ваша. Да, сегодня некая звезда освеженно безумствует, вспыхивает беззастенчиво, безудержно звездными откровенностями, полыхает разноцветным довременным. Ради Бога, не думайте, что я что-нибудь предполагаю или имею в виду, все это совершенно безобъектно. Я пишу Вам потому, что, если это правда, то, что я сегодня чувствую о Вас, то это и для Вас факт огромного, космически-любезного значения, так как это звездно-кристальная пламенная радость, разогретая довременным холодом, это – как возврат детства в первой любви, и Вы этого уже не ожидали.
Какие обессиленно-сладкие нестерпимые слезы проливаю я над этим чувством Вас, над этой сказкой сегодняшнего вечера о Вас, над проглянувшим сквозь первую любовь детством.
А «здесь» – «прохладою росистой» душе кропит полян угасших холод вежды!.!.
Но это совершенно безобъектно.
Простите, что пишу Вам только это и вообще что пишу это; но о другом я не пишу. Да, может быть, Вы на меня обиделись.
До свидания, о, свободный, бесконечно милый мне скромному.
Ваш Сизов Михаил.
Время от времени возникает в письмах Сизова тема его предполагаемого сотрудничества
1174
О поступившей к нему статье Сизова упоминает В. Ф. Эрн в письме к А. В. Ельчанинову от 26 марта 1906 г. (Взыскующие Града: Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках ‹…› / Сост., подготовка текста, вступ. статья и комментарии В. И. Кейдана. М., 1997. С. 95).
1175
В письме из Алушты от 18 июня – 28 июля 1905 г. Сизов замечает: «Интересует также судьба моей статьи для сборника Мережковских». Сборник, замышлявшийся в 1905 г., не состоялся (возможно, он трансформировался в том же году в замысел также неосуществленного еженедельника «Вестник Жизни»; см.: Колеров М. А. Не мир, но меч: Русская религиозно-философская печать от «Проблем идеализма» до «Вех». 1902–1909. СПб., 1996. С. 169–170).
Коля [1176] мне написал, что Вы со Львом Львов<ичем> [1177] просили сообщить мне о желательности моего участия в «Весах» и что это теперь или в ближайшем будущем, как я понимаю, было бы особенно кстати. Я был бы очень рад принимать участие в «Весах», и, чем более пришлось бы работать и чувствовать себя при этом просто работником в общем культурном деле, делающим свое, м<ожет> б<ыть>, и очень небольшое дело без претензии на александровские взмахи меча, [1178] мирообъемлющие молнии и ослепительные прозрения или безапелляционные приговоры, тем было бы для меня приятнее. И это потому, что я чувствую себя еще неподготовленным принимать участие в зрелой культурной работе, так как сам едва начинаю, как мне кажется, вступать в ту полосу развития, в которой окончательно складывается личность. Но, раз Вы находите, что я уже сейчас могу быть Вам полезен, располагайте мною как угодно. Но, к сожалению, должен прибавить, это согласие является чисто принципиальным.
1176
Николай Иванович Сизов (1886–1962) – брат М. И. Сизова; музыкант, композитор.
1177
Лев Львович Кобылинский (псевдоним – Эллис) – с 1907 г. ближайший сотрудник «Весов».
1178
Подразумевается легендарный эпизод из жизни Александра Македонского – рассечение Гордиева узла; пересказан Плутархом в «Сравнительных жизнеописаниях» («Александр», XVIII).
Излагая далее свои сомнения и настороженность в связи с предполагаемым изменением «физиономии журнала» и относительно «субъективности метода» «Весов», Сизов заключает: «Словом, принципиально согласен и рад бы помочь, но право не знаю, как». Участником «Весов» он так и не стал.
Осенью 1907 г. Сизов поселился в Петербурге – перешел из Московского университета в Петербургский. [1179] Белый способствовал его знакомству с А. Блоком, и Сизов в письме от 25 сентября 1907 г. подробно описал свои визиты в петербургскую квартиру поэта. [1180] Регулярной переписки между Белым и Сизовым после того, как они оказались в разных городах, однако, не возникло. Очередное содержательное письмо Сизова к Белому, от 28 февраля 1909 г., было отослано после длительного перерыва в общении и было продиктовано стремлением донести до автора впечатления от его «четвертой симфонии» «Кубок метелей», вышедшей в свет в апреле 1908 г. Успеха Белому это сложнейшее по образной архитектонике произведение не принесло, на «симфонию» либо реагировали равнодушным молчанием, либо упрекали в непонятности, сумбурности и претенциозности. На таком общем фоне отзыв Сизова звучал полным диссонансом:
1179
В прошении о переходе в Петербургский университет от 13 июля 1907 г. Сизов указал причину: «… в последнем имеется кафедра физиологии животных, которую я избрал своей специальностью, в то время как в Московском университете этой кафедры нет» (ЦГИАМ. Ф. 418. Оп. 317. Д. 102. Л. 6).
1180
См.: Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. М., 1982. Кн. 3. С. 308–309.
Ваша четвертая симфония меня победила совсем, поразила и больше того. Я ее читал летом и тогда же увидел, что это самая совершенная из всех Ваших симфоний, но многим она произвела на меня тяжелое впечатление, говоря точнее, я со многим не был согласен и, быть может, не был согласен мистически. Но многое, конечно, и тогда достигало Святого-Святых. Теперь, когда я, зная уже ее всю, – Вы правы, конечно, это необходимо – читал ее отрывками, я был умилен и потрясен, и благодарен, и поражен до благоговейного и счастливого восторга тем, как она написана. Ведь это такая сила, это египетская (!) сила, это – гиероглифы духа! И что я еще особенно чувствовал, это – на какой высоте напряжения, отчетливости, тонкости, глубины, смелости, меткости, свободной священной уверенности парил Ваш дух, когда он работал над этим, какое оно долгое, ясное, дивное и уверенное с сверхъестественной решимостью все это рассчитывало, проверяло и подчиняло единству, ему одному до времени, а может быть, и навеки на земле, ведомому. В этом – оно Микель-Анджело. Да, это Микель-Анджеловское произведение, но при этом-то еще и Вам свойственные ноты, голоса прозрения, веяния, нежность, вещий вещий <так!> незабвенный шум – чего? и, нет, не шум, но что, присутствие?! Вполне я это говорю о многом, но не о всем, потому что есть места, которые отчасти представляют самостоятельные отступления, отчасти являются пунктами, в которых сплавилось с фабулой их содержание, постороннее ей, формально, внешне, и которые в силу этого своего вводного содержания вызывают мой протест. Конечно, и в них есть всё те же достоинства, и от них пробуждается и начинает парить, носясь по душе, то же чувство священного, но они все же вызывают, лучше сказать, вызывали мой протест, потому что теперь я принимаю их, как-то примиряюсь с ними, хотя все так же не наполняюсь ими. В типичном случае они представляют то, что мне хочется назвать мистико-философскими ектиньями. И это вот что, например: «Время – хладный бархат пролетающего облачка. Смерть – хладный бархат пролетающего облачка. Горе, радость, жизнь, о, все то же, все то же. Если было, то будет, если будет, то есть. Вот миру весть: хладный бархат приимите пролетающего облачка». [1181] И так и не так. И да и нет! Но ведь Вы сами говорите: нет – да. Это и примиряет меня с затруднительным для меня в этих ектиньях и вообще в симфонии. Потом я не проникаюсь и теми образами, которыми она разрешается. Они производят на меня впечатление такое, как будто каденция начинается и не кончается, начинается опять и опять не кончается; еще это похоже на Баховскую фугу. В лучшем случае симфония кончается Баховской фугой. От первого мне чуть-чуть страшно; в последнем случае испытываешь неудовлетворение. После этой симфонии я просматривал первую. Какой громадный шаг от нее представляет последняя симфония! Первая трогательна бесконечно, очень властна по-своему, для меня достаточно бывает часто на небе одного мотива, чтобы она меня опутала, но она детское произведение, робкое, с безразличными движениями в сравнении с последней, в которой невыразимая сила вполне зрелого, сформировавшегося духа и при этом еще много могущего. Когда это почувствуешь, то самая величина ее, растянутость порождает вдруг впечатление сверхъестественности долго длящегося вдохновения – и она этим потрясает, и это само, одно, и это вновь, с другой стороны вызывает вопль благоговения. Но вот! есть таки в ней то, что она оставляет читателя, нет – слышащего, – оставляет с воплем благоговения. С благоговением… но и с воплем, но чему однако с воплем!! Я, м<ожет> б<ыть>, знаю, хоть отчасти, но, м<ожет> б<ыть>, не имею права и знать. Но благоговение громадное, и вот это чувство благоговения с чувством самой нежной благодарности мне и хотелось Вам выразить. Не обессудьте. Я очень буду благодарен, если Вы прочтете это письмо с интересом, все равно к чему, ко мне ли, к Вам ли, к тому ли, как реагируют иные на ваши слова, к судьбе ли Ваших выраженных и, м<ожет> б<ыть>, нерассмотренных все же переживаний. Желаю Вам, дорогой, от всего сердца успокоения и отдыха, да освежит Вас во всем Радость Небесная. Я сегодня узнал, что Вы из-за какой-то истории в Лит<ературном> Общ<естве> заболели и уехали в деревню. [1182] От души желаю, чтобы это для Вас оказалось к лучшему и Вы в деревне подольше и попрочнее отдохнули.
Всегда неизменный паразит Вашего духа по законам уважения, удивления, восхищения, благоговения… в более или менее значительной мере, М. Сизов.
1181
Цитата из части 2-й (главка «Верхом на воздухе») «Кубка метелей». См.: Белый Андрей. Симфонии. Л., 1991. С. 325.
1182
Подразумевается скандальный инцидент с участием Белого в Московском Литературно-Художественном кружке 27 января 1909 г. в ходе прений после лекции Вяч. Иванова. В село Бобровка Тверской губ. Белый выехал вместе с А. С. Петровским 20 февраля.
Это письмо было написано незадолго до возвращения Сизова на постоянное жительство в Москву. Вспоминая о мае 1909 г., Белый фиксирует «ряд очень ответственных и важных разговоров о “коллективе”: с Петровским, Киселевым, Метнером и приехавшим из Петербурга М. И. Сизовым». [1183] Под «коллективом» понималось возросшее на прежней «аргонавтической» почве дружеское сообщество, объединенное задачами служения духовной культуре и отстаивания высоких философско-эстетических и религиозно-мистических ценностей, которое в том же году заявит о себе основанием книгоиздательства «Мусагет». Во главе «Мусагета» стояло редакционное трио – Э. К. Метнер, Андрей Белый, Эллис, но был сформирован и «ближайший совет при редакции» в составе Г. А. Рачинского, М. И. Сизова, Н. П. Киселева и А. С. Петровского. [1184] Тем самым перед Сизовым открывалась наконец возможность влиять на ход литературного процесса и активно в нем участвовать.
1183
Белый Андрей. Ракурс к Дневнику. Л. 48.
1184
Белый Андрей. Между двух революций. М., 1990. С. 334.
На одну из первых книг, изданных «Мусагетом», – сборник статей и исследований Андрея Белого «Символизм», появившийся в конце апреля 1910 г., – Сизов откликнулся письмом к автору (от 12 июня 1910 г.), в котором основное внимание уделил идейным построениям, развиваемым в статье «Эмблематика смысла. Предпосылки к теории символизма»:
Теперь начал читать «Символизм». Голубчик, как я рад! Мне кажется, я вполне понимаю тебя, по крайней мере в отношении твоей позиции. Кроме того, меня приводит в восторг то, что ты делаешь комментариями. Я ведь знаю в общем содержание этой книги или знаю многое, что ты там говоришь, но теперь, когда она предстала передо мной в качестве пищи для ее читателей, я испытываю большое желание выразить тебе мое благоговение к жизни. Это чрезвычайно искусно составленный целебный напиток. Я не хочу сказать, что ты врач, но, м<ожет> б<ыть>, алхимик. Конечно, маги составляют целебные напитки. Читая эту книгу, я испытываю такое чувство, какое бывает, когда быстро мчишься туда, куда нужно. Но что я еще особенно понимаю – о чем ты, вероятно, в этой книге не говоришь – это то, как признание примата творчества, значит, творчества ценностей, может показаться страшным постороннему взгляду, как ведущее к авто<но>мии личности, индивидуальной, и как, в действительности, это необходимо приводит к познанию (истинному, ибо практическому) истинных ценностей, истинной Ценности, ибо признание такого примата ставит человека лицом к лицу, хотя бы вначале и помимо его сознания, с трансцендентным порядком ценностей. Так или иначе, но через такое миропонимание просачивается Ценное ‹…›
Участие Сизова в «мусагетской» деятельности было достаточно активным, в том числе и в сфере индивидуального творчества. Летом 1910 г. в издании «Мусагета» вышла в свет в его переводе книга средневекового мистика Рэйсбрука Удивительного «Одеяние духовного брака», а в ноябре 1911 г. – в его же переводе брошюра Пауля Дейссена «Веданта и Платон в свете Кантовой философии». [1185] В поэтическом альманахе «Мусагета» «Антология», появившемся в начале июня 1911 г., Сизов поместил четыре своих стихотворения (подписанных инициалами: М. С.). В № 3 «мусагетского» журнала «Труды и Дни» за 1912 г. была опубликована статья Сизова (под псевдонимом М. Седлов) «Кремль», в которой обосновывались общие представления о культуре как «кремле сознания», предполагающем триединство научных, эстетических и религиозных ценностей. Сходные авторские положения развиваются в «мусагетской» книге Сизова (опубликованной под тем же псевдонимом) «Цезарь Ломброзо и спиритизм». Сизов пытается убедить читателя в недостаточности и неубедительности попыток итальянского психиатра и антрополога объяснить спиритические явления в рамках материалистического монизма, отмечая тем не менее значимость того факта, что современная наука в лице Ломброзо «протягивает руку после долгого упорства теософической, оккультической, спиритической и религиозной натурфилософии» и тем самым приближает к осознанию единства знания и веры – «ибо знание и вера в душе стремящегося к истине едины». [1186] Один из безусловных авторитетов для Сизова в этой книге – Рудольф Штейнер (упоминается его «Путь к самопознанию человека в восьми медитациях» [1187] ); убежденным его последователем Сизов стал еще до того, как доктора Штейнера своим учителем провозгласил Андрей Белый. Начало штейнерианства Сизова Белый относит к лету 1910 г.: «В то время Сизов и Петровский примкнули к учению Штейнера; мне то не нравилось». [1188] В «Предварительном Кратком отчете о теософических кружках в Москве за 1911 г.» Эллиса Сизов упоминается как «образованный спирит, секретарь 1-го спиритуалистического рус. съезда ‹…› систематически изучивший за 1911 г. все вышедшие циклы Д-ра». [1189] В письме Белого к матери от 5/18 мая 1912 г. Сизов и Петровский аттестуются как «завзятые штейнерьянцы; ведь они в Москве устроили штейнеровский кружок». [1190] Стоит при этом отметить, что преклонение Сизова перед Штейнером не было отмечено теми чертами экзальтации и фанатизма, какие сказывались в поведении Эллиса, а в известной мере позднее и Андрея Белого.
1185
В архиве «Мусагета» сохранился беловой автограф этого перевода с правкой Сизова и редактора перевода – А. С. Петровского (имя редактора в издании не указано), пространный фрагмент текста (лл. 61 а – г) записан рукой Петровского (РГБ. Ф. 190. Карт. 17. Ед. хр. 1).
1186
Седлов М. Цезарь Ломброзо и спиритизм: Исторический и критический очерк. М.: Мусагет, 1913. С. 58, 60.
1187
См.: Там же. С. 51.
1188
Белый Андрей. О Блоке. С. 357.
1189
Майдель Рената фон. «Спешу спокойно…»: К истории оккультных увлечений Эллиса // Новое литературное обозрение. 2001. № 51. С. 227.
1190
Малмстад Джон. Андрей Белый в поисках Рудольфа Штейнера: Письма Андрея Белого А. Д. Бугаевой и М. К. Морозовой // Новое литературное обозрение. 1994. № 9. С. 118.
В «мусагетский» период переписка Сизова с Белым активизировалась в значительной степени благодаря тому, что последний продолжительное время проводил вне Москвы, Сизов же старался держать его в курсе текущих дел и событий. Письма его к Белому этой поры примечательны уже не столько своим исповедальным характером, сколько как документальные свидетельства происходившего в «мусагетском» литературном кругу, и в этом плане они особенно ценны и достойны внимания. Так, на открытку, посланную Белым во время путешествия по Средиземноморью, Сизов откликнулся пространным письмом от 1 января 1911 г., в котором в очередной раз отозвался о его книге «Символизм», а также отобразил несколько эпизодов из жизни и быта «мусагетцев»:
Читал это время твой «Символизм». Шлю тебе мои невероятные совершенно восторги по поводу статьи «Эмблематика смысла». Это целый переворот. Если бы это облечь вместе с будущей теорией символизма в разработанную систематически форму, рост Канта показался бы маленьким. Да и без такой разработки это есть, но, правда, трудно понять среднему читателю философу, куда ты метишь, а согласиться с тобой для многих мучительно нежелательно».
Указывая далее на недочеты в статье, Сизов признавался: