Синдром космопроходца
Шрифт:
Готов расхохотался.
– У меня складывается ощущение, капитан, будто вы ставите мне условия? Воистину, наглость – второе счастье, – произнес он и подошел почти вплотную.
– Ни в коем случае, – проронил Рокотов.
Готов мог подавить кого угодно. Как и любой гетерианец, он вымахал более двух метров в вышину. Его рост на глазок Рокотов оценил как два и тридцать. Со своими метр девяносто он, конечно, не дышал Готову в пупок, но вот в сосок – вполне. Приходилось задирать голову, чтобы смотреть в лицо, и Рокотова самого удивляло, благодаря каким внутренним резервам ему все еще удавалось не отступить, хотя личное
«Вот тебе синдром космолетчика в чистом виде, – билось в висках. – Корабль велик и мал одновременно. А те, кто день ото дня рядом – врастают под кожу – свои и никак иначе. Зачем семья и дом, если есть экипаж? Космос – великое счастье и вечный источник опасности. Все же остальные, посторонние, пусть и люди – чужаки, априори воспринимающиеся врагами. Любое столкновение с ними – вызов, а жизнь в человеческом социуме – война, на которой нужно защищать себя и свое».
Видимо, Рокотова проверяли, и испытание он выдержал, потому что голос Готова вдруг изменился, а сказанное им заставило выдохнуть с облегчением.
– Я тоже считаю адмирала Орлика одним из лучших командующих флота за всю историю освоения космоса, – произнес он, наконец-то отступая. – Однако право распускать руки это не дает.
– Я не стану спорить с этим, – ответил Рокотов.
– А у вас и не получится. – Готов фыркнул, отчего Рокотов моментально представил себе коня с Альфы-Ц. Эти грациозные звери чем-то напоминали земных лошадей, но издавали поистине чудовищные звуки, лежащие в зоне ультранизких частот. – Двадцать суток, капитан. Насколько знаю, именно столько займет ремонт двига на вашем звездолете.
– Слушаюсь! – Рокотов постарался подавить совершенно неуместную улыбку. По идее, он обязан проникаться моментом и переполняться раскаянием и благодарностью.
«Неужели удалось?!» – Они с Ником одновременно взяли под козырек и повернулись к дверям, когда те открылись.
– Твою мать, – прошипел Ник. Сделал он это так ловко, что услышал лишь Рокотов, а стоящий очень близко Готов – нет.
– Вижу, я вовремя.
О генерале Викторе Ставинском лично Рокотов ничего плохого не слышал, но просто так Ник ругаться не стал бы. Он попытался сообразить совершает ли Ставинский полеты или сидит на станции, как Готов, но с первого взгляда ничего определенного понять не сумел. Стацион? Планетник?.. А… какая разница? Не космопроходчик же.
– Мы закончили… – пожав плечами, произнес Готов, смотря на генерала сверху вниз. Тот и Рокотову был всего лишь по плечо.
«А ведь низкий рост является одним из признаков стациона – подумал он. – Час от часу…»
С планетниками, время от времени совершающими перелеты от одного куска камня до другого, завсегдатаями звездных баз и космических портов, найти общий язык худо-бедно удавалось. Со стационами – теми, кто оседал на планетах почти безвылазно: низкорослыми, коренастыми, да еще и погрязшими в каких-то своих интригах и политике – не выходило почти никогда. И звание генерала здесь являлось скорее жирным минусом, чем плюсом.
С представителями тупиковой ветви развития человечества (какими считали стационов все дальнеразведчики) лично Рокотов старался не иметь дел. В свою очередь, стационы платили космопроходцам полной взаимностью, именуя летучими мышами – мурселяго, оглоблями, космовитами, психами, адреналиновыми наркоманами и много еще как.
Сколь ни пытались разработчики сделать искусственную гравитацию приближенной к планетарной, дыхание космоса, близкая невесомость и звездный ветер изменяли человеческие организмы под себя. Рожденные в космосе отличались высоким ростом (сам Рокотов считался в касте космопроходцев низким) и тонкокостным телосложением, общей стройностью и удлиненностью, особенно заметной в слегка вытянутых лицах, ногах и пальцах. Зрачки были увеличены, именно потому освещение на кораблях и космических базах поддерживалось очень умеренным, на уровне сумеречного. Высаживаться на планеты они предпочитали в темное время суток.
– И могу я узнать, какое назначено взыскание? – проговорил генерал-стацион.
– Двадцать дней ареста.
Ставинский покачал головой.
– Неприемлемо. Я привез капитану Рокотову персональное задание, начало исполнения которого не может быть отложено на двадцать дней. Давайте обойдемся выговором, комендант. На этот раз.
***
– И куда отправится «Айза»? – поинтересовался Рокотов, когда все формальности были улажены, и они вышли из зала разбирательств втроем. – Раз вы упомянули задание, полагаю ремонт будет произведен и окончен в самом скором времени.
– Непременно, – покивал Ставинский.
Пожалуй, все прошло более чем отлично: запись об инциденте в личное дело Рокотов так и так получил бы, зато теперь не придется маяться от скуки целых двадцать дней и тупо втыкать в местное голо-видение или общаться со знакомыми по базовой виртуальной сети. Вот только Ник, казалось, что-то себе отморозил или съел некачественное блюдо и героически терпел несварение.
– Однако… – Ставинский пристально посмотрел на Рокотова темно-серыми глазами, показавшимися на его округлом одутловатом лице совсем мелкими, и произнес: – Задание касается лично вас, командор. «Айза» отправится туда, куда шел.
Рокотов на мгновение лишился дара речи, и Ставинский тотчас воспользовался этим, договорив:
– Кого вы намерены назначить на свое место?
– Первого помощника Ника Таллона, – Рокотов услышал свой собственный, по-прежнему спокойный голос, будто издали.
– Самоотвод! Позвольте сопровождать капитана.
– Не принимается! – одновременно заявили Ставинский и Рокотов.
– Первый помощник Ник Таллон назначается исполняющим обязанности капитана до возвращения командора Максима Рокотова. Можете идти.
Ник не тронулся с места. У стациона дернулся уголок губ, а брови поползли к переносице. Не стоило противоречить: все же генерал.
– Удачи, Ник, – пожелал Рокотов с нажимом в голосе.
Судя по всему, им не позволят даже попрощаться по-человечески.
Тот кивнул, покосился на Ставинского.
– Идите, – приказал тот, Рокотов промолчал, чувствуя себя препогано и чуть ли не предателем.
Глава 3
— Прежде чем у вас сложится неправильное мнение, капитан, – продолжил Ставинский, когда Ник их оставил, — позвольте заверить: я вовсе не мщу вам за рукоприкладство. Пожалуй, даже благодарен. Не устаю корить себя за то, что поддался на уговоры жены и отправил сына в метрополию. Попался на сказочку про лучшее образование.