Синдром космопроходца
Шрифт:
— Не за что… — проговорил Рокотов. – И куда вы меня?
Ставинский ввел на коммуникаторе координаторы и протянул руку, позволяя рассмотреть… сплошь покрытый лесами кусок камня, кутающийся в синеватой дымке.
– В стационар?! – вырвалось у Рокотова.
– На планету, уважаемый мой капитан. Пора вам отвыкать от этих словечек. Они весьма прелестны в обществе ваших сослуживцев, но в большинстве колоний уже вам не поздоровится за навешивание подобных «ярлычков», — Ставинский казался самой любезностью, и бесило это просто невыносимо. Всю благодарность к нему сдуло, как звездным ветром.
Рокотов едва сдерживался, чтобы… Что? Вряд ли он и сам мог ответить. Орать на генерала во всеуслышание
— Вы собираетесь отправить меня на планету, генерал? — уточнил, как вышло учтивее. — К стационам? – прибавил он мстительно, Ставинский поморщился. Хотелось бы добавить «вы врезались?» (наиболее близкий к «сбрендили» вариант, иного стацион мог бы и не понять), но Рокотов не стал.
Самое забавное, в голосе раздражение никак не отражалось, да и в жестах — тоже. Снова кадо?.. Если да, то пусть работает. Надо же узнать, чего от него хотят. Звание и причастие к дальней разведке отнюдь не означало полную подневольность. Отказаться он сможет. По крайней мере, сильно попытается, поскольку спуск в стационар, будь он хоть миллион раз планетой, — уже за гранью добра и зла.
— Намерен сделать именно это, капитан.
– - Еще недавно я был командором, – заметил Рокотов, – с ваших же слов.
– Для всех остальных им и останетесь, – заверил Ставинский: то ли просто поддержал шутку, то ли все же угрожал.
На флоте обращение «капитан» было общеприменимым. «Командор» – не являлось отдельным званием, но указывало на умение водить эскадры, что считалось весьма почетным. В конце концов, командовать собственным экипажем, в котором каждого знаешь почти как самого себя, способен всякий, а вот людьми незнакомыми, встречаемыми впервые, – уже нет. Капитан с полномочиями командора – так следовало бы обращаться к Рокотову, однако Ставинский, похоже, прикладывал немало сил, чтобы не казаться просто очередным чиновником от флота, зачем-то стремился вызвать симпатию, допускал неуместное панибратство и тем многое портил.
– На планету вы прибудете как лицо официальное, – продолжил он. – Со всеми необходимыми полномочиями. Вам необходимо разобраться в происходящем и собрать доказательства своих выводов. Причем так, чтобы комар носа не подточил.
– Если вы полагаете, будто я узнаю по координатам все камни, разбросанные по космосу, то ошибаетесь. Как зовется эта… дыра, и сколько я в ней проторчу?! – безэмоциональность в голосе осталась, но повышенный тон и выражения заставили Ставинского нахмуриться. Кажется, он никак не мог понять, что именно испытывает собеседник и, соответственно, придерживаться определенной линии поведения. Хотя тут любому юнге понятно: для космопроходца и просто спуск на планету – то еще испытание для нервов, а если еще и задержаться на ней дольше стандартных суток в двадцать пять часов… Но Ставинский не являлся ни юнгой, ни космопроходцем, и это была его беда.
– М…да… – протянул генерал, чем все же вывел Рокотова из себя окончательно.
– Космос великий! Я занимаюсь дальней разведкой. Ваши тайны, интриги и расследования – не про меня. Да у вас СБ по численности – как космофлот! Я-то вам за каким болидом сдался?!
– Мне беспокоиться за сохранность своего носа, капитан? – поинтересовался Ставинский.
– Нет.
– Ваше состояние показалось мне адекватным, но, похоже, я ошибся, и вы намерены закатить истерику.
– Ну что вы. Я всего лишь пытаюсь выяснить название планеты, – прошипел Рокотов.
– Новый Йоркшир.
Пожар в груди потух, как возгорание в отсеке после откачки из него воздуха. Его место заняла отупелая решимость и обреченность.
– Не полечу, – сказал Рокотов.
Ставинский смерил его говорящим взглядом и скрестил руки на груди.
– Боюсь, придется, капитан. И вы полетите, уверен.
– Ах так?..
Уголки губ Ставинского дернулись, обозначая улыбку.
– Как старшего по званию прошу принять мою отставку, – проронил Рокотов. – Пока на словах, однако вечером обещаю прислать рапорт.
Несколько последовавших секунд Рокотову казалось, будто именно ему сейчас сломают нос.
– И куда вы пойдете? – поинтересовался Ставинский.
– Грузчики всем нужны: каждой планете надо что-либо доставить на другую и, наоборот, привезти. Дело достаточно прибыльное: на лоханку наскребу, а там… как уж получится.
Некоторое время Ставинский молча мерил его совершенно нечитаемым взглядом.
– Глупо и импульсивно сжигать мосты, которые даже не скрипят, – тяжело вздохнув, наконец заметил он.
– Зато буду летать, а не… – цензурные слова закончились, потому Рокотов решил помолчать: за оскорбления старшего по званию тоже огрести недолго.
– По дерьмовому куску камня ползать? – помог договорить генерал.
– Точно.
– Это временно, – заверил Ставинский. – Вернетесь вы на своего «Айзу», не тревожьтесь.
– Когда?..
– Будет зависеть от вас и от результата, – примирительно произнес Ставинский, разведя руками. – Не обманывайте ни меня, ни себя, Рокотов. Разница между дальней разведкой и грузоперевозкой подобна различию в скорости между истребителем и дельтапланом. Вам известно об этом получше меня. Знаете, к чему приведет ваш уход? К исчезновению в черной дыре. Очень скором, замечу, и абсолютно бесславном. Если, конечно, не свихнетесь еще раньше из-за галлюцинаций все равно какого рода: будут ли то мерещащиеся космопроходцам фейки или зеленые змеи – дело дцатое.
– Не я первый и не я же последний, – пробормотал Рокотов.
– Однако зачем подводить себя к детскому «на зло маме пойду без шапки, отморожу уши, заболею и умру»?
– В роли «матушки», конечно же, выступает родной космофлот?
Ставинский хмыкнул.
Рокотов шумно выдохнул. Этот проклятый стационный генерал космофлота при всей его… – пожалуй, слово слюнявость в отношении него вполне подходило (Рокотов никак не мог избавиться от ощущения, будто к нему пытаются навязчиво лезть: так поступали невоспитанные псы, которых заводили некоторые космопроходцы, к счастью, нечасто) – был убедителен. В отставку сильно не хотелось. И да: он блефовал, прекрасно понимая, что на руках у него ни одного козыря. Более того, Ставинский об этом знал.
– От человека, который никогда ничего не расследовал, сложно ждать быстрых результатов, – проворчал Рокотов.
– Я, признаюсь, согласен с вами полностью, – сказал Ставинский, – однако не я просил назначить именно вас.
– И кто же этот… с позволения сказать… благодетель?
– Имя Дэн Орлик, думаю, вам хорошо знакомо, капитан.
***
Изображение слегка прыгало, реагируя на движение автомобиля, впрочем, ни узнать людей по ту сторону экрана, ни слышать их это не мешало. Рокотов привык видеть адмирала Орлика по новостным каналам – в блеске славы на парадах или сосредоточенным на заседаниях кабинета министров. Человек, устало откинувшийся на спинку кожаного сидения, одновременно и являлся им, и нет. На побледневшем, осунувшемся лице выделялись морщины. Кривым багровым рубцом прорезал подбородок знаменитый шрам, полученный при осаде Ангабая. Плечи поникли, словно под неподъемной тяжестью, и лишь глаза едва ли не светились. Адмиралом владела какая-то идея из тех, невозможных, способствующих железной рукой наводить порядок в космическом пространстве, двумя фразами ставить на место зарвавшихся глав торговых союзов и президентов, решать невыполнимые задачи, зачастую не учитывая законов физики или конечности людского ресурса.