Синдром космопроходца
Шрифт:
Рокотов читал о возникшем на Земле после драки за Марс общественном движении «лоялистов». Его представители собирались привлечь Орлика к суду за «недопустимое отношение к собственным подчиненным», однако за адмирала абсолютно неожиданно и для стационов-обвинителей, и для журналюг любых мастей единогласно вступился весь космический флот – все, кто выжил в той мясорубке.
«Стационам никогда не понять, какие ощущения испытывают те, кто переступает порог собственных возможностей: прыгает выше потолка и собственной головы», – мельком подумал Рокотов и поморщился от невесть откуда влезшего в мысли пафоса.
Рядом с адмиралом сидел Ставинский и выглядел, пожалуй, похуже него. У Орлика был
– У нас не так много времени, капитан, – сказал Орлик. – Очень надеюсь, вы все же выслушаете моего посланца, а не пошлете в черную дыру немедленно по прибытии, – а ведь Рокотов сделал бы именно это, если бы накануне не распустил руки и не загремел под судилище. – Данная запись – своеобразное доказательство того, что инициатива исходит от меня, а вас не разыгрывает кто-либо из сослуживцев, – голос адмирала был полон ледяного спокойствия.
«Совсем как у меня после кадо», – подумал Рокотов.
– Я прекрасно понимаю, насколько неприятен для каждого из нас спуск на каменный кусок, но… – адмирал хитро прищурился. – Разве вам самому не интересно доказать всем, каждому и в особенности себе, что сумеете даже это? Только нелепые щенки рискуют там, где им все привычно и комфортно, вы попробуйте действовать в изначально невыносимых условиях. Лишь тогда станет ясно, чего стоите на самом деле!
«А вот это уже подначка уровня космолетки и незавуалированная попытка взять на слабо», – отметил Рокотов. Следовало бы обидеться на манипуляцию такого рода, но у него не выходило: уж очень вдруг тепло стало на душе. Как же приятно, что о нем просто помнили!
– До вас, наверняка, докатились новости о моей отставке, так вот развею слухи: я вовсе не свихнулся и отстранил себя сам. Устроил, скажем так, отпуск. Но поверь, мальчик, – он постучал по виску и усмехнулся, – мы еще всем покажем, и твоя помощь в данном деле наведения шороха на стационных крыс поистине незаменима.
Рокотов прикусил губу, подавляя очень сильное плохое предчувствие. Отчего-то показалось: если он и вернется на «Айзу», то разбитым вдребезги – если не в прямом смысле, то в переносном.
– Когда Ставинский спросил, имеется ли у меня человек, который никак не связан с высшими кругами в чиновничьем и армейском аппарате, признаюсь, я не сразу вспомнил о тебе. Но вспомнил, – тонкие губы растянула бесцветная улыбка, глаза же пылали. Если бы адмирал в таком виде предстал перед комиссией, то точно получил бы волчий билет. Впрочем, скорее всего, именно ее он и пытался избежать, отстраняя самого себя, пока его здоровьем не заинтересовался кто-нибудь ушлый со стороны. – Я как бы оказал вам услугу, и вы мне теперь немного должны, – напомнил Орлик, выдержал кратковременную паузу, и протянул: – Черт-те что… после таких слов вы точно пошлете. И не только Ставинского, но и меня, старого дурака. Однако ни на кого другого мне надеяться не приходится. Волею судеб именно вы – тот человек, который нужен в этом деле.
Рокотов отнял взгляд от экрана и посмотрел на Ставинского, сидящего рядом. Тот пожал плечами. Зачем слова? Лучшей демонстрацией для Рокотова стал приход в личную каюту генерала. У него до сих пор перед внутренним взором стояло, как щелкнул замок на дверях, блокируя помещение, а по стенам прошлась синяя полоса – проверка на выявление подслушивающих устройств. Не находись Рокотов в полнейшем эмоциональном раздрае, обязательно присвистнул бы.
– Не сомневаюсь,
Рокотов сжал кулаки. В том, что перед ним Орлик он не сомневался, но признавать в этом уставшем, издерганном, многословном человеке своего адмирала отказывался. Орлик всегда требовал от подчиненных невозможного. Орлик всегда отдавал четкие, короткие распоряжения.
– Генерал расскажет лучше, нежели я, капитан. Выслушайте его. И, надеюсь, вы все же потратите несколько месяцев на старого дурака, когда-то не позволившего вышвырнуть вас из космолетки.
Рокотов втянул воздух через зубы. В свои детские двадцать он очень рассчитывал на разговор подобного рода. Он и лучшим-то стал, ожидая нового появления адмирала и собираясь оправдать оказанное доверие даже ценой собственной жизни. Шли годы, и Рокотов, влюбившийся в космос после первого же самостоятельного полета, забыл юношеские мечты. Теперь же на ум приходил древний, как человечество, совет бояться собственных желаний, а еще заверение: сбудется все, рано или поздно, так или иначе – и не факт, что именно как загадывал.
«И как бы теперь действительно не помереть героем, – подумал он. – Вот уж чего не хотелось бы, с тех пор я научился ценить жизнь».
– Я в курсе вашего мнения о Новом Йоркшире. Знаю: стационар косморазведчику хуже, чем серпом по… важным органам, но верю в вас, – заявил Орлик, и одержал окончательную и безоговорочную победу. Именно после этих слов Рокотов понял: полетит и останется на планете столько, сколько потребуется. – Не стройте из себя особиста, – посоветовал адмирал, – умеющий летать не должен рыть носом землю. Проведите полную разведку этого дурдома. Так, как вы умеете, капитан. И еще… опасайтесь зеркальных поверхностей: любых, даже луж под ногами. Они вовсе не то, чем кажутся.
Трясти перестало, видимо, автомобиль остановился, добравшись до места. Ставинский протянул руку и отключил видеозапись. Экран показал стандартную заставку.
– Сейчас вы выглядите несравнимо лучше, – пробормотал Рокотов.
– Отстранение адмирала стало для всех, кто его знал, сильнейшим ударом, – проронил генерал.
Рокотов кивнул. Его тоже нехило приложило. Орлик командовал флотом еще до его рождения. Каждый, поступивший в космолетку, чувствовал себя входящим в особую касту, которую всецело опекал непоколебимый, уверенный, жесткий и справедливый адмирал. Выпускники кожей чувствовали его незримое присутствие. Капитаны же не боялись не только устаревших богов и чертей, но и любой аномалии или комендантов и начальников звездных баз, зная – за ними и над ними стоит Орлик. И вот его нет. И неизвестно, кто будет. Если назначат кого-нибудь с Земли, а политиканы-стационы на подобное более чем способны, звездный флот потерпит такое поражение, сильнее которого не случалось за всю историю космоплавания, со времен, когда человечество еще только мечтало о выходе за пределы земной орбиты.
– Кто констатировал у него душевное расстройство?
– Он сам, вы ведь слышали.
Рокотов помассировал виски. Он часто размышлял над тем, достанет ли ему самому решимости признаться в синдроме космолетчика.
– И… как?
– По словам Орлика все началось с ненавязчивого звона в ушах.
– Давление, – Рокотов прикрыл веки. Внутри все оборвалось, а по позвоночнику потек холодный пот. – Он мог принять за синдром банальный перепад давления. Генерал, он ведь находился на планете. Мы по природе своей метеочувствительны!