Синдром Л
Шрифт:
Ну, сидеть на диване было вполне удобно. Но, скажем, как позиция для того, чтобы спрятаться, выскочить из-за него неожиданно и ближайшего «космонавта» по голове огреть чем-нибудь, — так себе. Весьма посредственная позиция.
— А тяжелого ничего у вас, товарищ генерал, не найдется? — спросил я.
— Тяжелого? — удивился старикан.
Я не знал, что сказать. Не правду же.
— Да нам бы тут… для упражнений кое-каких могло пригодиться.
— О, понимаю… хотя… Нет, не очень представляю…
— О, да, вполне.
Старик нетвердой походкой двинулся в глубь квартиры.
— Я ничего не понимаю, — зашептал я на ухо Сашеньке. — Что это с Тыквой? Он что, в курсе событий? Почему так себя ведет? Будто сочувствует нашему положению. Но такого быть не может…
— Нет-нет, он ничего не знает… Он думает, что мы…
Но договорить она не успела. Шебякин снова появился в гостиной с двумя здоровыми, килограмм по шестнадцать, гирями.
Он еле шел с ними, его качало из стороны в сторону.
— Вот, — сказал он с гордостью. — Вот! Я сгораю от нетерпения узнать, как именно они вам пригодятся. В каком, так сказать, качестве.
Я взял гири, спрятал их за диваном.
А Шебякин направился в уголок и исчез за стоявшей там черной ширмой с китайскими иероглифами. Потом продолговатая его голова высунулась опять.
— Удачи! Предвкушаю — особенно с гирями! Ни пуха ни пера! — проверещала голова и снова исчезла.
— К черту! — ответила Сашенька.
— Одно слово: псих, — прошептал я ей.
— Не без того, — отвечала она. — Но вообще-то он нам условия создает. Для интимного проща… то есть для нежного общения.
— С какой стати? Бред сумасшедшего! — сказал я. Но мысль о нежном общении показалась мне чрезвычайно привлекательной.
Хотя явно имелись основания для беспокойства.
— Слушай, а он из-за ширмы своей не вылезет в самый неподходящий момент? — спросил я.
— Не вылезет… Но если в крайнем случае… То не все ли равно? Теперь-то уж, с товарищем Дамоклом над нами… не наплевать ли?
Я вынужден был согласиться. Хотя все равно мысль о том, что старикан, пусть даже нетрезвый и ширмой отгороженный, находится так о близко от нас, портила настроение. Не увидит, так услышит.
Из-за ширмы доносилось икание, но потом оно прекратилось. Затих старикан.
И я решил забыть о нем.
Повернулся к Сашеньке. К Шурочке.
В общем… и сам не заметил, как мы оказались лежащими на диване. В обнимку. Но потом я остановился. Мне упорно казалось, что в спину смотрят чужие глаза.
— Не могу отделаться от ощущения… что он за нами подглядывает, — прошептал я. — Извини.
Я поднялся и на цыпочках подобрался к загородке. Заглянул. Шебякин грузно сидел на небольшой софе опустив голову. Спал, похоже.
«Бред какой-то, — подумал
Я вернулся на бордовый диван. Его кожа была неприятно холодной.
Наверное, мне следовало поцеловать Сашеньку каким-то совершенно особым образом. Но поцеловал неловко, по-подростковому. И дальше все было тоже… странно как-то, не очень душевно, на этом чужом холодном диване, между Дамоклом и спящим Шебякиным…
И, наверное, ничего вообще не вышло бы, но Шурочка и здесь была сегодня ведущим, а я ведомым. Благодаря ей нам все же удалось прорваться, взлететь… Мы были уже не на диване посреди чужой гостиной, нет, мы оказались где-то далеко-далеко, за тридевять земель, на другой планете…
Одно меня мучило: ведь это, наверно, последний раз. Самый последний. Значит, надо быть в сто раз более нежным. Но как? Я не умел. Оттого, что слишком старался, получалось только хуже. Но она… о, она умела, владела этим удивительным искусством. Карпе дием, шептала она. Ее любимое латинское выражение. Схватить день. Жить секундой, отрешиться от всего остального.
А потом мы рухнули с небес на землю, назад на бордовый диван. Приземлились опустошенные, едва дыша, но крепко держа друг друга за руки.
И только тогда напряжение стало отпускать меня. Я мог снова просто любоваться ее лицом, скулами, глазами, гладить ее, едва касаясь, кончиками пальцев.
Нет, все-таки это точно не только секс. В книгах такое читаешь — не веришь, усмехаешься. Знаем-с, знаем-с, как же! Поучите нас еще романтической любви. А лучше — с этим к тете Тоне из хозяйственного. Она еще со школы в романтическую любовь верит. В основном потому, что недотрахана.
Только вот эта «недотраханная» тетя Тоня права, оказывается! Вот ведь какая штука. Можно, выходит, прикипеть к другому существу так, что не разорвать. Так, что себя забываешь. И эти удивительные минуты после . Когда лежишь рядом и плавишься от нежности, впитываешь в себя ощущение ее кожи, ее запахи и ее тепло. Высшая точка чего-то. Всего.
— Ты знаешь, Шурочка, что бы ни случилось, ты не бойся… ты помни: мы все — лишь персонажи из твоего сна. Мы все тебе только снимся, — сказал я.
Она смеялась беззвучно, нежилась, купаясь в лучах света. И этот свет излучал я, да, я! От этого гордого понимания мне стало как-то очень легко.
И тут в наступившей тишине раздался звонок. Как в фильме, подумал я. Спасибо, «космонавты», что не пришли секундой раньше.
Шебякин заворочался за своей ширмой. Сашенька вскочила и босиком, натягивая на ходу юбку и кофточку, побежала к нему. Я слышал ее шепот. Не каждое слово мог понять, но общий смысл был: не надо открывать, а то пропустите самое интересное.