Синдром Л
Шрифт:
— Не может быть!
— Может, может… И то вроде как эта система уже устаревает, вместо нее что-то другое внедряется. Но тут я совсем уже поплыл. Перестал что-либо понимать и воспринимать…
— А у нас есть что-нибудь подобное?
— По страшному секрету тебе скажу, только ты уж молчи, а то у меня будут неприятности… Купили — или украли — точно не знаю — несколько экземпляров этих устаревших «аппендиксов». Но нам они, естественно, не для обмена информацией и знаниями нужны. А в качестве еще одного потенциального инструмента контроля.
— Скажи, отец… а чтобы люди соединялись, надо каждому по такому аппендиксу вшить?
— В
— Все равно чудеса… поверить трудно…
— Ну так ты же знаешь, как у них там давно уже, лет сто, как ускорение в этих отраслях, связи и компьютеров, уже просто в геометрической прогрессии идет… Мобильниками уже давно не пользуется никто… Разве что где-то в Африке…
— А что же вместо них?
— Типа того, что закрывает человек глаза и беззвучно соединяется с кем-то далеким. Через микрочип вживленный куда-то, за ухо, что ли… За несколько секунд обменяется сигналами, и все. Типа эсэмэски, но только прямо из мозга в мозг. Даже страшно…
— А мне — нет… мне — интересно…
— Ну да, ты же новое поколение… Тебе ничего не страшно!
«Эх, если бы!» — подумала я тут, но промолчала. А Фазер продолжал философствовать:
— Я вот думаю… может, в этом нашем страхе все дело? Может, нам понадобилось сто лет отменять, потому что мы не готовы были к этой новой парадигме? К этой эпохе? Новой организации жизни… Может, мы просто отшатнулись в ужасе… А разговоры про самобытность — это так, оправдание, самоутешение…
— Но почему они, западники эти благополучные и сытые, нам не помогут? Раньше помогали, на правах человека настаивали, наши еще злились, вмешательством называли… Теперь-то что?
— С тех пор как Запад с Китаем отказались от нефти и газа, мы стали никому не нужны. Совсем. А теперь нам вдобавок удалось весь мир убедить, что жить в изоляции — это горячее и искреннее желание подавляющего большинства нашего населения. А концепция сейчас в мире, особенно с тех пор, как ООН распустили, такая: нельзя, дескать, народам навязывать чужую волю, пусть живут так, как хотят и умеют. Чтобы все было органично. А у нас между тем очередной органичный неурожай…
— Ну, у нас всегда неурожаи. Тем не менее никто с голоду не умирает.
— Это потому, что в крайних случаях нас все-таки подкармливают. Подбрасывают еды в кредит, который мы никогда не погасим. Больше всех Корея помогает. Подумать только, что полсотни лет назад они сами голодали и мир их из милости кормил. Тогда у них Север был еще отдельной страной, от всех отгородившейся. А теперь мы отгородились, а корейцы нас кормят. Правда, судя по всему, они виды на нашу Сибирь имеют, поэтому и стараются так.
— Неужели отдадим?
— А что делать? Мы же сами справиться не можем. Она, Сибирь, уже фактически отвалилась, толком никто не знает, что там происходит. Говорят, переговоры ведут с китайцами и с теми же корейцами о совместном управлении…
— Но это противоречит идее самостийности и изоляции…
— Ничто ничему не противоречит. Это ведь
— Да, я тоже заметила. С желтой полосой отменили, зато потом с двумя желтыми появились, с голубой, с темно-синей. Как только они сами не путаются?.. Для низкоквалифицированных рабочих. Для высококвалифицированных. Для средней квалификации. Для служащих десяти, кажется, уже разных категорий. Черт голову сломит!
— Да уж… Видишь, как ловко: все на жратве построено и других товарах первой необходимости. На их распределении в соответствии с твоим местом в иерархии. То, как ты питаешься, и — очень важно! — сколько часов своей жизни ты проводишь в очередях, напрямую зависит от твоего рабочего места. От общественного признания твоего труда — так они это называют. Говорят, они это научно вычисляют: сколько кому в очередях торчать ради какого количества калорий. Потеряешь свое место — и все — и ты, и твоя семья будут влачить полуголодное существование, и большую часть дня будешь стоять за тем немногим, что положено тебе по бесполосному талону. Да и эти крохи будешь получать только в обмен на Сертификат.
— Да, я давно хотела спросить… слышу — Сертификат, Сертификат… А что это такое, никто толком объяснить не может…
— Это документ, свидетельствующий о лояльности власти. Официально называется: Сертификат социальной зрелости. Если его у тебя нет, то ты и семья твоя должны стать пациентами Реабилитационных центров — такие своего рода каторжные, работные дома. Где тебе дают похлебку и ночлег, но ничего больше. А по выходным проходишь сеансы у психиартов, которые постепенно обучают тебя патриотизму и социальной ответственности — то есть конформизму и любви к власти.
— Но есть же необучаемые?
— Попадаются время от времени… Их ссылают на поселения в тайгу. Что там с ними происходит, один бог знает, потому что оттуда никто не возвращается.
— Но почему же нам… почему же тебе позволили — и власть критиковать, и с иностранцами общаться… За границу выпускали!
— Ну, уж давно не выпускают.
— Но никаких сертификатов от тебя и от меня никогда не требовали, в Сибирь не ссылали…
— Показухой занимались. Что вот, дескать, смотрите, у нас даже отщепенцы такие есть. И мы их не сажаем и не гнобим. Спорим — но уважительно. И потом, учти — я на «скользкий путь» вступил, уже президентом Академии наук будучи… Но теперь все, кранты, другая пришла пора, ни заграница никого не волнует, ни мы заграницу… А главное — наука больше не нужна, и Академия тоже… Из нее знаешь что хотят сделать? Посмешище! Нет, ты только вообрази: Постоянное Собрание по подготовке празднования в 84-м году тридцатой годовщины сама знаешь чего! Великой Стабилизации 54-го! Значит, они там будут сидеть и с важным видом рассуждать, как лучше, как всенароднее отпраздновать нечто, чего через пять лет, может, уже и не будет даже… вообще не будет!