Синдром синей бороды
Шрифт:
— Зум приготовить сможете? Двойной, — вскинул руку, показав два пальца.
— Э-э-э… — парень с сомнением покосился на девушку: не слишком ли крепкий коктейль для нее и в полпорционном исполнении? И кивнул мужчине, — постараемся.
— Старайтесь.
Лика вздохнула, проводив официанта взглядом, и с надеждой воззрилась на Вадима:
— Мы быстро покушаем и уйдем отсюда, правда?
— Нет. Я не привык есть быстро.
Лика задумалась и кивнула: переживет она один обед:
— Но больше сюда не придем.
— Не нравится заведение?
— Что ты, нравится, — поморщилась. — Но мне здесь не место, Вадим.
— Это кто сказал? Или у входа вывеска висела, а я и не заметил? `Только для белых'. А ты считаешь себя черной.
— Нет, не привыкла я…
— Привыкай. Я буду в Петербурге еще недели две-три, не больше, и хочу провести их с тобой. А значит, три недели мы будем обедать, а возможно и ужинать в ресторанах. Я хочу, чтоб ты запомнила эти дни, как хочу запомнить их сам.
— А куда ты уедешь? — озаботилась Лика, только это и услышав.
— Домой, в Швецию. Я живу в пригороде Гётеборга.
— Ты иностранец? — удивилась и расстроилась Лика. Она слышала, что брат Егора Аркадьевича живет далеко от Санкт-Петербурга, но не думала, что настолько далеко, через две границы. Швеция в ее понимании была, что любая другая страна, кроме России — цветное пятно на карте мира. Как можно жить за границей, вдали от Родины она не представляла и не хотела представлять. Отчего-то ей всегда казалось, что любой эмигрант подобен самоубийце, который добровольно лезет в петлю ностальгии, и рано или поздно она его задавит.
Лика с сочувствием смотрела на Вадима и чуть не плакала: как же ему трудно, наверное, одному на чужбине? И зачем ему жить среди незнакомых людей, в незнакомой местности, говорить на чужом языке, жить по чужим законам?
— Ты расстроилась, малыш? — удивился Вадим.
— Ты не можешь остаться? Насовсем?
— Нет. Зачем?
— А зачем уезжать?
Странный вопрос, — отвел взгляд мужчина: и как на него ответить? Длинно и нудно изложить любому ясные причины? Залезть в дебри автобиографии, излагая причины его эмиграции, а потом раскрыть карты и объявить свою должность… Что будет потом, ясно уже сейчас — закончится поэзия, начнется проза. Очарование бескорыстных отношений испарится. Будет восторженное: О-о! Или уважительное: А-а! И пойдут `тонкие' намеки на бедность собственного существования, кивки на норковые шубки в витринах, завлекательный блеск ювелирных украшений, о коих мечталось всю сознательную жизнь, но конечно они нужны лишь на память о прекрасных днях проведенных вместе, о таком замечательном, удивительном человеке — Вадиме Грекове.
Мужчина решил играть в открытую, и тяжело посмотрев на девушку, выдал:
— Я бизнесмен и банкир Лика. Весьма преуспевающий, — невесело усмехнулся. Замер в ожидании бурной реакции: давай милая, порадуйся сначала за меня, потом за себя и поведай, что тебе надо.
Лика зажмурилась, сдерживая слезы: вот и все — Вадим принадлежит деньгам, а все что принадлежит деньгам, не может принадлежать человеку. Конец.
Девушка закрыла лицо ладонями, чем озадачила Грекова, заметившего слезинку: так бурно еще никто его профессии не радовался. Отвернулся, почувствовав себя опять одиноким волком. Старым, очень старым, хоть и хищником.
Официант сервировал стол и, удалился, пожелав приятного аппетита.
Вадим грустно посмотрел на расставленные блюда — есть, совсем не хотелось. Пропал аппетит, пропало желание сидеть в этом уютном заведении и, болтая ни о чем, наслаждаться обществом девушки. Он уже хотел предложить Лике покинуть ресторан, пройти в любой бутик, набрать ей шмоток, или что она захочет `на память' о нем, и расстаться, как девушка отняла ладони от лица и с таким сожалением уставилась на мужчину, что Греков всерьез захотел всплакнуть вместе с ней, только не знал: по поводу своей деятельности или `несчастной' жизни на чужбине?
— Тебе, наверное, очень плохо? — всхлипнула девушка. Вадим открыл рот и закрыл, опустил взгляд, покосился на расставленные яства. И захотелось сунуть блинчик с икрой в рот и кивнуть: ага, очень, очень мне плохо!..
Впервые он чувствовал себя не преуспевающим человеком, богатым властителем своей и чужих судеб, а убогим калекой, нищим на паперти.
Вадим скривился, не зная как себя вести, что отвечать на глупый вопрос, и прищурился на Лику, разозлившись: попроси колье, милая, и закончим на том! Давай, не стесняйся! А может колечко тебе? Или брильянтовый гарнитур?.. Не стесняйся! Говори! Только не смотри на меня, как на великомученика…
— Пожалуйста, Лика, объясни, чем ты так расстроена?
— Мне страшно за тебя Вадим. Деньги ломают людей, стирая самое лучшее, что заложено в них Богом. За деньги убивают, предают, подличают. Деньги дают власть и за нее порой льются реки крови. Огромная машина, в которую люди города, страны, перемалываются их, превращая души и судьбы в банкнотные достоинства. Ужасно, Вадим. Я теперь буду думать, что с тобой, как ты… Нет, я буду молится за тебя и Бог отведет беды, обязательно, — разволновалась девушка. Вадим, сведя брови на переносице, схватившись за бокал, как за щит, мелкими глотками пил вино и, внимательно изучал лицо Лики, смотрел в глаза, пытаясь уловить фальшь, уличить ее в искусной игре и находил лишь искреннюю тревогу. Девушка явно не понимала, какую выгоду сулит ей знакомство с Вадимом, зато искренне переживала за него. Видимо психику девушки настолько повредили, что в ее голове смешались все директории, заставляя смотреть глубже, видеть то, на что не обращает внимания любой другой обычный человек. Для нее было важно то, что абсолютно не важно нормальному человеку.
Если в этом ее ненормальность, то Вадим готов был аплодировать.
— У тебя есть, к кому обратится? Там… В смысле, мало ли… У тебя есть друзья, надежные друзья?… Господи, неужели ты там совсем один?!
— А ты бы со мной поехала?
Девушка нахмурилась:
— Ты… серьезно?
— Да, — и предположил, что она сейчас спросит: в качестве кого ты мне предлагаешь ехать с тобой? И тут же засомневался, что она спросит нечто подобное.
Девушка, сжав руки в замок, глубоко задумалась. Минута, другая — Лика так и сидит истуканом. Вадим начал терять терпение, да и любопытно стало, что она скажет? Прав он в своем предположении, или, наоборот — в сомнении?
— Лика? — позвал, заставляя девушку очнуться. Та вздрогнула и виновато посмотрела на него:
— Извини, Вадим, не могу. Я понимаю, тебе тяжело одному, но… Ты сильный, а я нужна слабым. Здесь. Но я буду помогать тебе, буду молится, и ты всегда можешь рассчитывать на меня, всегда, что бы с тобой не случилось, сколько бы лет не прошло.
Вадим кивнул: он был, неожиданно для себя, разочарован, даже несколько расстроен отказом.
— Ты можешь внятно объяснить причину отказа?
— Ты обиделся? Извини, я правда не могу. Егор Аркадьевич нуждается во мне.