Синдром синей бороды

Витич Райдо

— Просто: припугнули. Дочь у нее восьмиклассница.

Вадим сжал пальцами переносицу, понимая, что нет у него больше сил на злость и ненависть. Внутри лишь боль и тоска.

— Не трогай их, пусть живут, — бросил тихо.

Костя кивнул, соглашаясь: он и не собирался. Нелюдь, что ли?

— Ты мне одно не сказал тогда: как тебе в голову мысль про сестер Шеховых пришла? — спросил Вадим, вскинув полный горечи взгляд.

— А их путали постоянно. Все, кого не спроси. А потом один интересный факт всплыл: у Веры в карточке стоял диагноз — непроходимость каких-то труб. Бесплодие. А буквально через год после свадьбы она рожает.

Я и задумался — что за чудо? Начал копать, узнал, что Шехова дочь к своему гинекологу устроила. Тоже странно — зачем? Поговорил и узнал, что тот списал чудо излечения на воздействие стресса, смены климата и длительное лечение. С шестнадцати лет, как с воспалением по-женски в больницу попала, на учете стояла и лечилась — бесполезно. И диагноз однозначный — не мечтай. А тут раз и здравствуйте: сначала один ребенок, потом второй. Это что ж она такое приняла? Карточку второй сестры поднял — Ира в восемнадцать лет аборт сделала, как раз по времени, когда ты в армию только отбыл. Видимо вы всю ночь отвальную праздновали, — усмехнулся.

— Не знал. Даже об этом промолчала, — поморщился Греков. — Да-а… теперь я понимаю, почему Шеховы были не против свадьбы Веры и Егора, зато против нашей… На младшую дочь ставку делали, а на старшую рукой махнули.

— Хуже нет, по расчету жить, — кивнул Костя.

— А я всю жизнь по расчету, как они, как Егор… Брат, — скрипнул зубами Вадим.

— Да не лезь ты: бизнес у него чахлый. Жена? — ладонью махнул. — Лучше с каторгой повенчаться, чем с такой сучкой жить. Вот оно наказание несоизмеримое вине. Ты Бога благодарить должен, что отвел тебя от такой гадины. Слушай, неужели ты ее действительно любил?

— Представь — да. Где ум и глаза были — не спрашивай.

— А сейчас прозрел? Ненавидишь?

— Не знаю. Скорей брезгую. Поэтому и раздавить хочу. Я ведь о ней, как о святой всегда думал. И отомстить за нее мечтал, за то, что рядом меня с ней не было, когда она….

— Как, удается?

— Фигуры расставлены, партия началась. Посмотрим, что будет дальше. Одно скажу — не уеду, пока у них хоть один шанс подняться останется. У обоих.

— Короче топить будешь до последнего.

— Угу. Чтоб на дно с камнем на шее, и больше не всплыть.

— А лялька?

— Лика со мной, а не против.

— В слепую, как пешка?

— Я не Егор.

— Думаешь, они любовники?

— Вот ты мне это и скажешь. Узнай про Лику и Егора все, что можно.

— Узнаю. Если ты обещаешь, что не будешь девчонку использовать, как пустую фигурку. Я серьезно, Грек, подло это. Говоришь — не как брат, а сам делаешь, как он. Не тронь ляльку, ей и так не сладко. Поживи пескарем среди акул, сам поймешь, как весело.

— Противно, — протянул Греков. — Все это — противно. А бросить не могу.

— Ну, понятно… Я б тоже нагадил от души, каждому. Но опять же: кто знает, что и как? Ты реально на ситуацию посмотри: где они, где ты? Кто они и кто ты? У тебя ж власть такая, что щелчком любого раздавишь. Смысл мараться на возню пауков смотреть? Может, забьешь?

— Не могу. Они должны заплатить, — глухо процедил Вадим, не спуская хмурого взгляда с деревьев под окнами. — Я столько лет с виной жил, никого не любил, никому не верил — душа выгорела. Они должны за это ответить. И ответят.

— Не сомневаюсь, но опасаюсь, как бы ты в погоне за сатисфакцией самого себя не наказал, да левых не покалечил, как ляльку.

— Что тебе Лика? — подозрительно

посмотрел на него Вадим.

— Терпеть не могу, когда убогих обижают!

— Я ее не обижу. И другим не дам, — сказал Вадим таким тоном, что Костя сразу поверил. Успокоился и глубоко задумался: к добру или худу Вадим с девчонкой связался? Кому худо, кому хорошо?

— Ладно, как что еще накопаю, отзвонюсь. Да и сам не теряйся. Мы в следующие выходные на шашлык собрались, у Татьяны моей день рождения — приглашаю.

— Буду, — заверил Вадим.

Глава 12

Вадим закрыл за Костей дверь и прошел в комнату к Лике. Девушка смотрела какую-то телепередачу, но, увидев мужчину, тут же выключила телевизор:

— Вы поговорили?

Греков еле заметно кивнул, сел рядом с девушкой, внимательно разглядывая ее. Лика встревожено нахмурилась, заподозрив неладное: вид Вадима, взгляд навевал мысль, что он узнал нечто плохое, и расстроился, огорчился. Она очень хотела помочь ему, развеять печаль, забрать боль, но боялась вспугнуть повисшую тишину и его размышления. Возможно, в эту минуту в сердце мужчины рождалось успокоение, и она не хотела мешать его рождению, как не хотела смутить неловким вопросом, и тем более усугубить плохое настроение Вадима.

Он же смотрел на Лику и думал, что она совсем не знает его, наверняка идеализирует, поэтому так мила, нежна, добра. Скорей всего они оба придумывают себе друг друга, но стоит ему чуть-чуть открыться и тот свет, что излучает взгляд девушки, погаснет, спадет очарование её мягкой улыбки… Он опять останется один. Жаль, но все же лучше пожалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано. Он не хочет ошибаться, не может. Как не желает лгать этой девочке, которая сейчас для него, что огонек в ночи. И пусть она оттолкнет его, покажет свое истинное лицо — он переживет эту боль вместе с той, что сейчас лежит на сердце. Лучше пережить все разом, за один день, один час, переболеть, перегореть, чем тлеть двадцать два года, болеть двадцать две осени, агонировать изо дня в день и понять в итоге, что он болван: фантазер, идеалист. Слепец. И не стоило переживать, не стоило даже думать, не то что — болеть.

Рука Вадима провела по волосам Лики, и девушка прижала его ладонь к своей щеке, сострадая, сочувствуя, словно понимая, точно зная, что с ним происходит.

— Я убивал, — тихо сказал Вадим, мысленно прощаясь с девушкой. Он был почти уверен — она не поймет, не примет его откровения. Но вместо того, чтоб оттолкнуть его, Лика зажмурилась, сильней прижав его ладонь к своей щеке:

— Спасибо что сказал, — прошептала. — Теперь я знаю, как тебе помочь.

— Я предавал.

Лика то ли всхлипнула, то ли застонала. Взгляд стал тоскливым и прощающим. Она смотрела на Вадима, как мать на любимое, но неразумное дитя.

— Я лгал. Я хитрил, воровал.

— Господь тебя простит, — скатилась слеза по лицу девушки. — Я вымолю тебе прощение. Ты был один, запутался, потерялся. Но сейчас нас трое: я, ты, и Бог, и самое плохое позади. Главное понять, что тяготит душу. Ты понял, и часть грязи сошло с неё. Теперь ты будешь счастлив.

— Что, по-твоему, счастье?

— Когда твоя душа не плачет, оттого что ты совершаешь. Когда ты спокойно спишь. Когда не тяготят неправедные дела. Когда ты честен перед самим собой и тебя не гнетут ошибки, пустые обиды, не тревожит совесть.