Синдром Вильямса
Шрифт:
Глава 5. Пикник
Я встала посмотреть, что вызвало недовольство собаки. Мышцы болели — это было естественно. Дрожали руки, подгибались колени. Это тоже было понятно. Но еще у меня кружилась голова, к горлу подступал комок тошноты, а перед глазами прыгали черные мошки. Это было совсем неправильно. Это значило, что я потратила больше энергии, чем могла себе позволить. Это значило, что мне нужно срочно съесть сахара или каких-нибудь быстрых углеводов или я грохнусь в голодный обморок.
Так, разборки с внешним врагом
Я осмотрелась еще раз, перевела взгляд выше — на кусты и деревья. Ну надо же! А ведь мы на поляне были не одни, далеко не одни. На верхушках деревьев сидели несколько белок — еще не до конца вылинявших после зимы, с клочками длинной шерсти на ровненькой летней шубке, остатками ярких рыжих волос в хвосте. В развилке старой березы сидела маленькая болотная сова и удивленно пялилась на нас с Метелью. Разнообразная птичья мелочь качалась на тоненьких веточках, порхала с дерева на дерева, но явно не удаляясь слишком далеко. Из-за ствола выглянул дятел в красном берете и тут же спрятался. Наглый дубонос, северный попугай, сидел на ветке прямо надо мной — я видела его мощный клюв и любопытные глаза. Я улыбнулась. Я скучала по всем им вместе и по каждому отдельно. Это был живой мир, настоящий, понятный.
Нет, я не знала языка зверей и птиц. Я не могла ничего им приказывать. Я не умела превращаться в них. Все эти чудеса нам приписывают совершенно напрасно. Но птицы, звери и растения нужны мне, чтобы жить. Мой мир неполон без них. И я подозревала, что и их мир без нас тоже неполон. Я не настолько хорошо знаю природу, чтобы судить о связях между мной и травой, между мной и этим ежиком, и даже между мной и моей рыжей Метелью. Это не связь хищник-пища, хотя я ем растения. Это не похоже на симбиоз — они не умрут без меня, а я — без них. Но я думаю, что когда мы рядом — что-то меняется в самой природе. Что-то неизвестное мне приближается на один шаг к гармонии и совершенству. Ведь листья клена могли бы становиться бурыми или опадать сразу, а не желтеть таким ослепительным золотом на фоне голубого неба, что глазам становилось больно. А липы могли бы пахнуть скромнее и неуловимее, а не пьянить своим запахом, плывущим в сумерках, все живое попавшее в их медовые сети… Я не знаю, почему у клена листья расплавленного золота, а у цветов липы пьянящий запах. Могло бы быть и иначе. Если бы у природы были другие критерии… Может быть, эти птицы и звери, что пришли сейчас на поляну, оказались здесь по той же причине, что мы стоим под цветущими липами или замираем надолго под кленом, подняв голову вверх…
Я почувствовала, что совсем расслабилась и скоро усну и тут же поняла, что не засыпаю, а медленно скатываюсь в обморок. Пришлось подниматься.
Метель, словно обрадовавшись, что я снова взяла командование нашей маленькой стаей в свои
Матвей лежал на пледе и смотрел на меня.
— И что там было?
— Еж. Обыкновенный еж.
— И ты способна разглядывать ежа двадцать минут?
— Я способна делать это намного дольше, но мне вдруг захотелось есть.
— О! — Матвей оживился. — А у меня есть набор юного туриста.
Он открыл свой рюкзак, извлек из него термос, упаковку помидоров, половину круглого хлеба, картонную коробку с сыром и другой сыр, треугольный ломоть из большой сырной головки.
— До меня дошли слухи, что ты вегетарианка.
— Слухи оказались самой что ни на есть правдой, — подтвердила я. — Я же тебе говорила. Мы не можем убивать.
Матвей промолчал, но я видела, что он мне не верит.
— Кстати, — добавила я, — если ты прихватил для себя упаковку ветчины, то можешь доставать и смело есть.
Он рассмеялся.
— Нет, я подумал, что тебе будет неприятно. Да мне и сыра хватит.
Все-таки он подозрительно заботливый и внимательный для охотника!
Я вскрыла пластиковый пакет с хлебом, потом сыр. Но дальше моя помощь в подготовке пикника закончилась.
— Нужен нож, — сообщила я Матвею.
Он озадаченно посмотрел на меня.
— Ну, мы можем, конечно, ломать сыр и хлеб руками, но это не совсем удобно.
— А вот про нож я и не подумал…
И тут я вспомнила. Черный стилет в моем рюкзаке. Что ж, почему бы и нет.
— Зато у меня, по-моему, есть.
Я открыла свой рюкзачок, нашарила сумку и осторожно вытащила стилет.
— Какой странный нож.
— Все лучше, чем никакого. — Я протянула стилет Матвею.
Он взял его осторожно, сразу двумя руками и поднял на уровень глаз. Черный металл поглощал свет, не бликовал, не отражал. Просто выглядел, как кусок ночи. Матвей удивленно присвистнул.
— Из чего такой ножик?
Я пожала плечами.
— Не знаю. Никогда не интересовалась сплавами и металлами.
— Дорогой? — с уважением спросил Матвей.
— Вообще да, он мне дорого достался, — кивнула я. — Давай что ли, бутерброды сделаем.
Матвей нарезал хлеб, потом так же легко и привычно — оба куска сыра, раскроил помидоры на четыре части каждый. Снова посмотрел на нож и восхищенно поцокал языком.
— И все-таки, где ты его купила?
— Я его не покупала. Можешь считать, что это мой трофей.
Матвей рассмеялся, рассматривая нож.
— Скован гномами в подземной кузнице? Выменян на плащ из лунного света?
— Не знаю, кто такие гномы, если честно. — Я протянула руку к стилету, намереваясь отобрать его у Матвея. Не та тема, которую мне хотелось бы с ним обсуждать. Ох, не та.
И в этот момент Метель с лаем бросилась к зарослям кустом. Краем глаза я увидела взмахнувшие уши и сверкание серо-коричневых пяток. Заяц.
— Метель, ко мне! — закричала я. — Возвращайся!
Метель, разумеется, не вернулась, а добежала до кустов, и поскуливая, начала их обнюхивать, поднимая голову то кверху, то оборачиваясь на меня. Пришлось подойти, взять ее за ошейник и вернуть на место, к нашему импровизированному столу на траве. Метель недовольно поворчала, но за кусочек сыра согласилась забыть, что видела зайца. Разобравшись с собакой, я заметила угрюмость Матвея.