Синее железо

Качаев Юрий Григорьевич

Я осторожно взял в руки глиняный слепок:

— Вы лепили голову по форме этих черепов?

— Да.

— Однако у вас получилась голова европеоида. Неужели вы полагаете, что древнее население этих мест не было монголоидным?

— Совершенно верно. Ошибки тут быть не может. — Старик упрямо покачал головой. — Я убил на это десять лет. Я прочел сотни специальных книг. Ошибку можно допустить, но очень незначительную. Ведь в конце концов могли же попасть эти кости под древний курган. Могли. Чудом. Один раз. А я их находил десятки раз, и в одних и тех же шихтах. Теперь вам

понятно?

Красногоров вскочил и, сутулясь, забегал по комнате,

— Прошлым летом мы с ребятами исколесили половину района. И всюду находили такие же кости! Красногоров ткнул пальцем в однорукий скелет: — Вот. Это последняя находка. Но тот же высокий рост, та же форма черепа. Я переворошил горы рукописей, где были крупицы сведений об этих исчезнувших племенах. Китайцы называли их динлинами и указывали, что они населяют верховья Енисея. Но это не так. Племя было гораздо многочисленнее и занимало территорию до среднего течения реки. Двадцать веков назад у динлинов была уже высокая цивилизация. Они знали земледелие, у них была сложная оросительная система. На берегах Енисея мы нашли кузни динлинов. Завтра я сведу вас в школу и покажу великолепные образцы железных изделий: мечи, панцири, кольчуги и.… даже плужный лемех!

Я слушал Красногорова как во сне. Одно мгновение мне даже казалось, что он сумасшедший — таким горячечным блеском сверкали его глаза. Наконец я решился спросить:

— Но не мог же так бесследно исчезнуть целый народ?

— Вы думаете? — Красногоров пристально посмотрел на меня и уселся в кресло, напротив. — Первые сведения о динлинах привез в Россию наш монах. Он прожил в Китае двадцать пять лет и, как я понимаю, неплохо разбирался в древних китайских рукописях. Звали этого монаха Иакинф Бичурин. Так вот, рукописи содержали в себе кое-какое объяснение тому, что с лица земли бесследно, как вы сказали, исчез целый народ.

В конце прошлой эры на землю динлинов обрушились гунны, обитавшие в те времена в Центральной Азии. Китайцы называли их хунну: злые рабы. Отчаянно отбиваясь, динлины уходили все дальше на север. Часть их осталась на родине и смешалась с монгольским племенем гянь-гуней, которое пришло вместе с завоевателями. Эти смешанные племена и были далекими предками современных хакасов. Потом гунны ушли, оставив своих наместников. Я бы мог рассказать вам много интересного, но сейчас уже поздно, и вам пора домой.

Я поднялся, видя, что старик устал.

— Простите, Андрей Ильич, последний вопрос.

— Да? — сказал Красногоров.

— Как вы думаете: ведь должны же были динлины где-то уцелеть?

Красногоров на минуту задумался. Потом ответил:

— Среди енисейских киргизов мы с ребятами встречали светловолосых и светлоглазых людей, явно не монголоидов. Вот все, что я пока могу вам сказать. Годика два еще придется попотеть. На днях вот опять в поход отправляюсь…

Красногоров проводил меня до двери и смущенно улыбнулся, показывая свои руки в пятнах засохшей глины:

— Снова я вам руки не подаю.

Я вышел на улицу и медленно пошел в гостиницу.

Был июнь, и в городе цвели тополя. Их белый крылатый пух кружил в свете фонарей так

густо, что казалось, будто начинается метель.

Я долго не мог заснуть. У меня было чувство, вернее, предчувствие, что я столкнулся с чем-то удивительным и необычным, что эта случайная встреча с Красногоровым вовсе не случайна и как-то должна повлиять на мою судьбу.

Утром решение созрело окончательно. В редакцию журнала, где я работал, полетела длинная и, помнится, весьма бестолковая телеграмма. В ней я просил предоставить мне месячный отпуск и обещал привезти взамен интересный очерк об археологе-любителе.

Отправив телеграмму, я помчался к Красногорову.

Через два дня наша маленькая экспедиция отправилась в путь. Кроме Красногорова и меня, в ней приняли участие еще три человека — ученики Андрея Ильича.

Красногорову удалось раздобыть в краеведческом музее бумагу, в которой говорилось, что нам разрешается производить раскопки в интересующих нас районах.

Тогда я и не предполагал, что наши скитания по степям Минусы и Тувинской тайге осядут в душе прочными и ясными воспоминаниями, а потом, десять лет спустя, всплывут, как всплывает донный лед.

Ими и навеяны страницы этой книги, в основу же легли свидетельства забытых летописцев. Собирая крупицы преданий, склеивая их в целое, словно осколки древней вазы, я попытался воссоздать «дела давно минувших дней», жизнь людей и племен, исчезнувших навсегда. Навсегда — но не бесследно.

Часть первая

ЗА СВИСТЯЩЕЙ СТРЕЛОЙ ШАНЬЮЯ

Глава 1

Мертвый брат явился, как всегда, перед рассветом. Он присел на корточки, подмигнул шаньюю и засмеялся. И от этого тихого смеха мелко задрожали оперения стрел, которыми было утыкано его большое рыхлое тело.

«Уйди!» — в бешенстве закричал шаньюй и проснулся от собственного крика.

Он отбросил соболье одеяло и сел, сжимая руками виски. В ушах глухо шумела кровь, и все еще звучали последние слова брата.

«Откуда дух Атакама знает про Атиль и аргамака? — с тревогой думал шаньюй. — Ведь никто ему этого не рассказывал».

Да, ему пришлось быть жестоким, это правда. Но, великие предки, разве без жестокости создал бы он в своем войске такое преданное ядро? Для этого он должен был пожертвовать любимым скакуном и женой. И тогда воины увидели, что сердце их военачальника — железное сердце, в нем нет ни жалости, ни личных привязанностей.

Первую свистящую стрелу[1] он пустил в своего быстрого, как ветер аргамака. Некоторые горцы замешкались и не подняли луков. Он приказал обезглавить их, хотя они были храбрые и опытные воины.

«Всякий, кто не пустит свою стрелу вслед за мной, будет казнен» — таковы были тогда его слова.

Вторая свистунка шаньюя вошла в грудь Атиль, и опять многие кимаки окаменели от ужаса, не смея стрелять в жену своего владыки. Головы их скатились тут же, рядом с трупом Атиль.

Но зато полгода спустя на соколиной охоте ни один из удальцов не дрогнул, и Атакам свалился с коня, пронзенный сотнею стрел.