Синее железо
Шрифт:
В одну из таких ночей ко дворцу Ли Лина пришел санный обоз. Его сопровождали две сотни конных динлинов во главе с асо. Хуннуский лагерь проснулся, и наиболее любопытные степняки сунулись было узнать, что лежит на санях. Но огромные, похожие на медведей бородачи из охраны бесцеремонно отогнали их, сказав только:
— Ясак для шаньюя.
С рассветом главный тархан, сборщик податей, в присутствии Ли Лина, Анта и шаньюева соглядатая Этрука принялся вскрывать привезенные тюки. Начали с монет и золотого песка. Мерой для взвешивания служил плоский
Асо рассеянно смотрел, как золото и серебро перекочевывают с весов в замшевые мешки. Он ничего не говорил, когда чаша с драгоценным металлом заметно перетягивала, хотя знал, что каждая лишняя монета прилипнет к рукам тархана или Этрука. Такое безразличие озадачивало хунну и даже несколько умеряло их наглость.
Покончив с золотом, взялись за оружие. На снегу тускло заискрились груды мечей; снопами желтого камыша лежали стрелы, и, словно заостренные перья сойки, голубели каленые наконечники копий.
— Хороши ли они? — с сомнением спросил Этрук, поднимая с земли один из мечей и проводя по его жалу грязным ногтем.
Ант взял меч из его рук и, криво усмехнувшись, сказал по — тюркски:
— Давай сравним с твоим. Только береги голову.
Глаза Этрука оскорбленно блеснули, и он с готовностью обнажил свой клинок. Железо зазвенело о железо. Столпившиеся вокруг воины криками подбадривали соплеменника.
— Довольно, — через минуту сказал Ант. — А теперь взгляни на свой меч, Этрук.
Этрук посмотрел на клинок, и лицо его вытянулось: лезвие походило на петушиный гребень.
— Теперь ты понимаешь, что было бы с тобой, ударь я по шлему? — насмешливо спросил Ант.
Этрук покачал головой и пробормотал:
— Среди врагов я убил тридцать витязей. Вот этим самым мечом.
Кто — то из воинов взял иззубренный клинок, и он под удивленные возгласы пошел по рукам.
Когда были сосчитаны мечи, связки стрел и мехов, «око шаньюя» сказал с довольной улыбкой:
— А ведь я, асо, подозревал тебя в измене…
— И отправил через горы холзана?
— Ты знаешь об этом? Откуда?! — Глаза хунну стали злыми.
Ант засмеялся:
— Я умею угадывать мысли и поступки. Сегодня ты выпустишь вторую птицу, верно? И мы запьем добрую весть кувшином крепкого вина. Ты сказал, что в вашем стане его не осталось ни капли?
Я ничего не говорил. Я только подумал. — Этрук посмотрел на Анта с суеверным страхом.
— Сейчас придет обоз, — беззаботно продолжал Ант. — Встретим начало весны как следует!
…Обоз с вином и мясом пришел к полудню, и через два часа хуннуский лагерь был уже пьян. Сотники веселились в доме Ли Лина. Ант старался не смотреть на их красные рожи, лоснившиеся от жирной баранины и самодовольства.
Снаружи, из войлочных юрт, доносились нестройные песни хунну. В их надрывном пении, тягучем, как скрип колеса, Анту слышалось то ржание табуна, то посвист ветра, то хриплый верблюжий крик.
«Стоит мне шевельнуть пальцем, и от вас останется одна
И Ант, стиснув зубы, держал на лице добродушное выражение, словно липкую непросохшую маску.
Матерый лось-одинец вышел на небольшую поляну и остановился, прислушиваясь. В ровном, плывучем шорохе кедров сторожкое ухо зверя ловило чуждые звуки: потрескивание сушняка и приглушенный не лесной шум. Лось понял, что по тропе идут люди. Он сошел в сторону и легко понес свое большое тело по зеленым моховым подушкам.
Его следы еще не успели заполниться водой, когда на тропе показался отряд всадников. На воинах были короткие меховые безрукавки и остроконечные войлочные колпаки с наушниками, какие носят азы, жители горных отрогов. О принадлежности всадников к этому племени говорили и их лица с синими полосами, нанесенными краской от крыльев носа к вискам. Синий цвет был у азов цветом войны.
Их предводитель — молодой широкоплечий мужчина в китайских латах — махнул рукой, и всадники растянулись вдоль тропы на три полета стрелы. Несколько воинов ловко, как бурундуки, вскарабкались на деревья и затихли в ветвях.
Вскоре встревоженно закричала сорока, потом послышался звон колокольцев, бульканье удил и приближающиеся человеческие голоса.
По тропе двигался караван вьючных верблюдов. Впереди него ехала сотня хунну и около десятка динлинов. Столько же всадников замыкало шествие.
Едва караван поравнялся с засадой, снова затрещала сорока, и перед головным отрядом с грохотом рухнуло несколько старых кедров. По лесу испуганно шарахнулось громкое эхо.
На караванную охрану посыпались стрелы и копья. Нападение было столь неожиданным, что хунну повернули коней в надежде пробиться назад. Но путь им загородили всадники с синими полосами на щеках. Завязалась рукопашная схватка.
Двое динлинов, оберегая друг друга от боковых ударов, первыми прорубали дорогу себе и уцелевшим хунну. Это были Артай и Сульхор.
Вчерашний дровосек действовал огромным топором, насаженным на длинную рукоять. Он бился неторопливо и истово, словно выполнял привычную работу. Азы падали под его топором, как подрубленные деревья.
— Держись, кузнец! — зычно покрикивал он. — Азы — как хунну… хак! — пятеро одного не боятся!..
Среди врагов яростней всех дрался всадник в китайских железных латах. Он рассыпал удары налево и направо, и не одна голова уже скатилась под копыта его коня. Было что — то знакомое в ухватках и посадке этого аза. Артай, пробиваясь к нему, лихорадочно вспоминал, где они могли встречаться. И когда они столкнулись взглядами, сердце у Артая екнуло: он узнал Угабара. Тогда же ему стало ясно, почему некоторые азы ругались во время сечи на понятном языке: они были переодетыми динлинами!