Синева небес
Шрифт:
— Я и так ем каждый день.
— Хм, ну, тогда извини.
— В отделе шерстяных одеял нет совершенно ничего интересного, но это лучше, чем если бы я сидела дома с родителями.
— Да чем же так досаждают дома?
— Отцу уже семьдесят пять лет, он совсем из ума выжил. Ходит под себя, а когда с ним вместе обедаешь, видишь, как он постоянно давится и кашляет, так что рис изо рта летит во все стороны.
— Семьдесят пять лет — еще рано, чтобы из ума выжить.
— Я у отца поздний ребенок.
При
— Тогда кто же ухаживает за отцом?
— Мать. Матери семьдесят два, но она еще крепкая. Говорит, чтобы я поскорее бросала работу и возвращалась домой.
— В провинции можно выйти замуж и взять мужа как наследника в семью.
— Вернувшись в провинцию, придется ухаживать за выжившими из ума стариками, а мне этого вовсе не хочется. Если кто за ними и присмотрит, так это семья старшего брата, потому что они живут поблизости. Он — старший сын, поэтому унаследует дом.
— Уход за родителями — это обуза, а тебя интересует, видимо, лишь раздел имущества, при котором ты, как положено, получишь свою долю.
— Вероятно. Ведь имею на это право.
— А ты подленькая, как я посмотрю…
Фудзио позлословил, отрицая нравственность Рэйко Суги, поэтому ожидал, естественно, что она рассердится. Он процентов на пятьдесят был уверен, что в этом случае она с возмущением выскочит из машины. Однако, вопреки его предположениям, Рэйко только захихикала, что совсем разочаровало Фудзио.
— Ладно, куда теперь поедем? Ты предпочитаешь японскую кухню или европейскую?
— Если интересуетесь моим выбором, то я сторонница японской еды.
— Значит, вместо кровати выберешь матрац? — хихикнул Фудзио. — Тогда устремимся прямо к японской еде. И быстро съедим матрац.
На этот раз оба дружно расхохотались.
— Как ваше имя, господин клиент?
— Господин клиент? Я? Я — Ватару Миура.
— Чем вы занимаетесь?
— Я — поэт.
— Да что вы! Разве можно этим зарабатывать на жизнь?
— Вообще-то, невозможно. Однако в моем случае — дело другое: у моих родителей был небольшой капитал, поэтому мне не так уж важно, продаются ли мои стихи или нет.
— О чем вы пишете в своих стихах?
— О чем?… Ну, о радости пишу, но главным образом о страдании и горестях. В отличие от всех, я очень эмоционален, поэтому горестного и мучительного у меня больше, чем у других. Вот почему среди поэтов много людей, которые в этом мире прожили несчастную жизнь. Страдания развивают поэтический дар.
— Это же вредно — такая профессия, которой невозможно заниматься, если не страдаешь! Я считаю: все, что неприятно, лучше поскорее забывать.
— Может быть, вредно именно забывать? Пусть горести, пусть несчастья, но это же твоя личная собственность, верно? И не найдется никого, кто забудет о своей собственности.
Это было повторением
Когда из подземной автостоянки он выехал наружу, «дворники», очищая стекла от дождя, двигались с бешеной скоростью, словно куда-то неслись.
— Отлично! В такой дождь, когда из-за пробок автомобиль вообще не продвигается вперед, я обычно прихожу в ярость, если веду машину один. Но я — большой любитель женщин, и если со мной женщина, я в прекрасном настроении.
— Все поэты — любители женщин?
Фудзио понял: тому, кто задает столь нелепый вопрос, можно ответить все что угодно — сойдет.
— Нет, конечно. Среди моих знакомых поэтов есть и такой, который любит ящериц. Говорит, что ящерица с ее прохладной кожей ни с чем не сравнится…
— У него что, нет женщины? Жены?
— Жена от него ушла. Она однажды нечаянно наступила на его ящерицу и раздавила ее. Ящерица есть ящерица. И я сказал ему: если ящерица была такая неповоротливая, что ее смог раздавить человек, то ей следовало умереть. Но из-за этой ящерицы разгневанный поэт избил жену, и тогда она подала на развод.
В этот день Фудзио решил отправиться с Рэйко Сугой в отель, что находился в бамбуковой чаще на склоне холма, расположенного немного к западу от Оппамы. Он давно собирался побывать там. Домики в отеле стоят в отдалении друг от друга, и пространство для машины прикрыто цветной крышей из оцинкованного железа, так что даже в такой дождливый день там можно остаться сухим.
— Кроме шуток, для такого любителя японской кухни, как ты, эмоции, наверное, имеют значение. А дождь в бамбуковой чаще — как раз подходящая атмосфера.
Когда они вошли в маленькую прихожую, то увидели, что дальше, в небольшой гостиной в шесть татами, в пол вмонтирована жаровня, пока еще не включенная. Сейчас под ногами не чувствовалось тепла, но возникло приятное ощущение, что зимой, прижавшись друг к другу, вдвоем здесь, вероятно, можно немного согреться.
Раздвижная дверь отделяла гостиную от следующей комнаты, где, как по волшебству, на полу был уже расстелен матрац с двумя аккуратно положенными подушками.
— Может быть, чаю выпьем, а потом попросим, чтобы принесли суси?
С этими словами Фудзио уселся у жаровни. Это был машинальный выбор — Фудзио, привыкший к тому, что чай всегда готовит мать, сел на тот дзабутон, что был дальше от места, где стояли красный термос и круглая коробка с чайной посудой. Рэйко села на второй дзабутон и, осмотревшись по сторонам, сказала:
— Какой симпатичный термос.
Термос был красным, на нем был узор из распустившихся роз, белых и розовых.
— Вот как? Тебе такие нравятся?