Сингомэйкеры
Шрифт:
– Спасибо, шеф.
– Тут почти все такие, – заметил он. Я удивленно раскрыл рот, он засмеялся: – Что, думали, вы один такой уникальный?
– Нет, я думал, что урод, – ответил я.
– Почему?
– Не умею наслаждаться жизнью. Не умею ей радоваться!
Он покачал головой.
– А вы разве не радуетесь?
– Еще как! – вырвалось у меня. – Но только не бабам. Бабы – это все-таки…
Я замолчал, подбирая слово, он сказал благожелательно:
– Просто. Это слишком просто. А вам уже требуется что-то особенное. Люди простые, что
Я кивнул, Макгрегор повернулся, чтобы уйти, я сказал просительно:
– У меня там одна мыслишка появилась…
Он оглянулся, в суровых глазах насмешка.
– Одна?
Вульф захохотал, но посмотрел на часы, затем на шефа. Штейн показал мне взглядом, чтобы заканчивал, Макгрегор им самим нужен.
– Честно говоря, – продолжил я тоном ниже, – их вагон и две тележки, я могу их все сразу…
– Упаси господи! – сказал Макгрегор с иронией.
– Тогда вот пока одна, – заговорил я торопливо, – понимаю, почему с такой неприличной поспешностью приняли в Европейский союз скопом, не глядя, целую кучу стран, что раньше были в орбите Советского Союза!.. Ну зачем богатой и сытой Европе эти нищие Болгария, Польша, Чехия, Словакия, Румыния и прибалтийские республики?..
Макгрегор усмехнулся.
– Говорят о расширении демократии.
– Говорят, – сказал я раздраженно. – Мы тоже говорим одно, думаем другое, а делаем третье! Европой движет панический страх перед исламом и нашествием негров из Африки, для нас это не секрет. Размножаются в слаборазвитых, как мыши, так что скоро вся Европа повторит судьбу Косова. Единственное спасение, да и то не спасение, а отсрочка гибели – поскорее влить в Европу страны бывшего социализма, где негров нет вообще… Как и мусульман почти нет.
Вульф и Штейн поглядывали на меня нетерпеливо и с осуждением, как на нарушителя корпоративной этики. Я чувствовал себя как на иголках, задерживаю шефа, но раз уж начал говорить – надо успеть закончить, другого шанса повторять сначала не будет.
Макгрегор кивнул.
– Верное понимание ситуации. Юджин, вы хорошо видите суть за красивыми лозунгами о демократии и политкорректности. Но все-таки вы тревогу поднимаете зря.
– Я разве поднимаю?
Он усмехнулся шире.
– Намереваетесь, разве не так?
– Так, – признался я. – А разве не правда то, что я сказал?
Вульф и Штейн уже смотрели на меня с любопытством, как на говорящего пингвина. Макгрегор оглянулся на них, кивнул, мол, сейчас освобожусь, повернулся ко мне.
– Правда, – сказал он ровным голосом. – Ну и что?
– Как?.. Но я полагал… что наша организация… мне казалось, что если мы в состоянии предотвращать войны, то что-то сделали бы и с наплывом эмигрантов в Европу? Ведь это грозит…
Я запнулся еще и потому, что они все смотрят не только с превеликим интересом, но и с иронией.
– Ну-ну, – спросил Макгрегор, –
– Остановкой прогресса, – выпалил я. – Дело в том, что фундаментальные науки развивали только страны… ну, побоюсь сказать насчет цвета кожи, а то пришьют расизм, но… с христианской ориентацией! А все остальные страны, где ислам, буддизм или синтоизм, – либо копировали готовое, либо в лучшем случае слегка модернизировали, видоизменяли, совершенствовали. Сейчас эти страны обеспечивают массовость продукта, будь это компьютеры или автомобили, но завтра…
Я снова запнулся, меня слушает, это хорошо, а Макгрегор спросил уже без иронии:
– Что завтра?
– Завтра прогресс затормозится, а потом встанет, – ответил я с трудом, с жутью понимая, что это произойдет даже раньше, чем я думал. – Потому что Европа станет исламской. Вы же помните: арабы и алгебру придумали, и науку вперед двинули, но как только туда пришел ислам, там все замерло. То же самое будет и в Европе.
Все трое переглянулись, Штейн проговорил задумчиво:
– А парень не дурак. Видит и те течения, что в самой глубине.
Макгрегор чуть улыбнулся.
– Это Кронберг не совсем дурак. Выловил его в какой-то дыре.
Я чувствовал на себе их доброжелательные взгляды, даже промолчал, что Москва не совсем уж и дыра, это их Нью-Йорк – дыра, Макгрегор продолжил тепло:
– Вы хорошо все видите, Юджин. Но забудьте про эту проблему.
Я переспросил:
– Забыть? Вы хотите сказать, что кто-то уже над ней работает?
Они переглянулись снова, Макгрегор покачал головой.
– Не стану вам врать, Юджин. Никто не работает. Но все равно не занимайтесь ею.
– У меня есть некоторые идеи, – сказал я торопливо. – Пара таких, что сразу даст взрывной эффект!..
Он произнес тем же теплым голосом, но в нем проскользнула властная нотка:
– Все будет хорошо, Юджин. Но вы же знаете, из всех проблем девяносто процентов решаются сами, а остальные десять… неразрешимы вообще.
– А эта?
Он чуть-чуть улыбнулся.
– Проблема, которая вас так волнует, находится в первой группе.
В старом московском кафе по-домашнему уютно. Мне нравится скакать по городам и весям, прыгать по странам и континентам, но приятно и оказаться снова здесь, увидеть знакомые морды и поговорить за жисть. Считается, что за жисть говорят так, бездельники, от избытка свободного времени, но у нас и легкая болтовня чаще всего служит подступом к реальной работе.
Мы уже насытились, неспешно расправлялись с десертом и смаковали кто кофе, кто чай, Арнольд Арнольдович с удовольствием пил козье молоко.
– Где побывали, Женя? – поинтересовался Глеб Модестович. – Смотрю, загар такой средиземноморский… А уезжали белым таким червяком.
Я отмахнулся.
– Стыдно сказать…
– Да где? В борделе?
– Почти. В элитном! На Каннском кинофестивале.
– Ого, – сказал Цибульский завистливо. – Я бы с нашим удовольствием! Кинозвезды, фотомодели…