Синие берега

Цветов Яков Евсеевич

Но все на пути враждебно, всего надо опасаться - шишки, упавшей с сосны, шороха листьев, случайного огонька вдали... Роте - ему, Андрею, и Семену, десяти утомленным, выбившимся из сил бойцам, раненому Рябову, слепому Полянцеву и девушке - противостояли танковая армия Гудериана, и еще танковая армия, и полевая армия генерала Рейхенау... "То, чего немцы не смогли сделать с нами у переправы, они сделают здесь, у нас в тылу. Если это еще можно назвать тылом..." Андрей шел и смотрел себе под ноги, это было то же, что смотреть перед собой и видеть слившиеся деревья. В гущине елей и сосен был полумрак, а наверху, в просветах, между вершинами, горел день.

Отгороженная

от других советских частей и подразделений, рота ни от кого уже не ждала приказаний, не ждала помощи. Андрей мог рассчитывать теперь только на себя.

"Нас будут считать пропавшими без вести, - подумал Андрей. И, словно его слышали там, далеко, мысленно произнес: - Но мы не пропали, вы просто не знаете, что мы здесь, среди хмурых, диких лесов и гнилостных болот, которые тоже часть нашей прекрасной Родины, на Родине все ведь прекрасно; мы здесь, зажатые со всех сторон противником, но все равно, мы на своей Родине, с автоматами мы, с винтовками, с гранатами, с касками и котелками, с небольшим уже запасом продовольствия, с памятью о вас, о наших улицах и домах; мы здесь, мы здесь, Москва, мама, старый поэт Касьян Федулов, ученики лучшей в городе школы, так и не начавшие в ней учебный год; мы здесь, товарищи, находящиеся по ту сторону фронта, и не считайте нас "пропавшими без вести"! Мы затерялись в пространстве, и ни письма вам написать, ни позвонить по телефону. Мы в окружении, на войне такое бывает. Но мы выберемся и опять будем взрывать мосты, если понадобится, и наводить переправы, и ставить минные поля и разбирать минные поля, и ходить в атаки, отправляться в медсанбаты и возвращаться оттуда. Нет, не считайте нас пропавшими без вести, мы вовсе не пропали. Вы просто не слышали наших выстрелов у домика дорожного мастера, не услышите и других выстрелов наших... Мы продолжаем сражаться".

Рота шла на северо-восток. Куда направилась "рама". Шла лесом, лесом, так, как объяснял дорогу тот неприятный усач. "Здорово напугался усач, так напугался, что и дорогу нам не перепутал". Тяжелая тишина стояла в мире. Только шум ветра, который начинался вот в этих деревьях, рядом, и в них же кончался, да где-то неподалеку в ствол настойчиво тукал дятел.

– Андрей...

Андрей повернул лицо к Марии, она поправляла санитарную сумку на плече.

– Товарищ лейтенант, - неуступчиво поправил он ее.
– Товарищ командир. Ясно?

– Я не боец твой. Ясно?
– Мария сама удивилась своей неожиданной решимости. Но как и тогда, в блиндаже, продолжала смотреть на Андрея, неестественно спокойная.
– Не приписана к роте. Ясно? Так что не лейтенант и не командир. Ясно?
– говорила она негромко, с каким-то простодушным упорством уже, и слова ее таили что-то недосказанное.

Андрей промолчал, поддавшись внезапной догадке: что-то происходит в ее отношении к нему, в его тоже. Да нет, объяснял он себе, жаль эту девчонку, попавшую в беду, и все тут. Он пытался сохранить прежний тон.

– Держи себя, сестра, как положено. Запомни, армия в Любых обстоятельствах армия, - старался произнести строго. Но глаза выражали другое, и он чувствовал это.

Люди механически, с тупым напряжением передвигали ноги. Шаг Марии тоже нетвердый, мелкий, качающийся. Андрей заметил, каждый шаг стоил ей усилия, и она держалась, чтоб не выдавать этого.

– Вот ведь приходится как...
– повернул он к ней голову.
– Да еще пули, да снаряды, да бомбы. Вот ведь как!..

– Ну и что?

– А ничего. На безопасном расстоянии от войны

она может казаться не такой. Когда пуля выпущена в твою грудь в километре с чем-нибудь от тебя, можно не особенно беспокоиться, это неприятно, и только. А за тысячу километров от фронта война выглядит и вовсе терпимой. Нет?

– Зачем ты мне об этом?
– Мария даже приостановилась, в глазах слезы обиды.
– Разве не я бежала с тобой по откосу вниз, когда в нас стреляли пулеметы? Не я лежала возле тебя на плоту?.. Зачем ты это, Андрей?

Он уже сердился на себя: в самом деле, зачем? Пробовал смягчить сказанное:

– Влипла ты с нами, видишь? Шла бы с беженцами на восток, может быть, и в Москве, дома давно была б... А с нами... Видишь же...

– Вижу.

Положение не казалось ей таким страшным, словно не раз бывало с ней такое и стало уже привычным. Просто была убеждена, что все кончится благополучно. Она не сомневалась, что все кончится хорошо, ведь какое было на коротком пути от берега реки под Киевом до этого леса!.. И ничего, обошлось.

– Андрей... Скоро доберемся до своих?

– Скоро? Не знаю. Этого я совсем не знаю.

– Ну да-а...
– протянула Мария.

– Не задавай мне таких вопросов, Мария... сестра... Не мешай мне.

– Я мешаю тебе?
– обидчиво замедлила Мария шаг.

– Все время мешаешь, - выпалил Валерик. Он шел, чуть отступив от Андрея, и злился. Он не выносил Марии, и каждый раз, когда она подходила к Андрею, в нем вспыхивало желание оттолкнуть ее, обругать, прогнать. Но сдерживался. "Чего ей надо от нас?..
– досадовал он.
– Вот и сейчас: чего пристала к командиру?" - Валяй отсюдова, - прошипел ей в лицо.

Мария, ошарашенная, приостановилась, через минуты три шла уже рядом с Сашей, с Данилой, с Вано.

Андрей чувствовал, что-то проникло в него, и справиться с этим и не мог и не собирался. "Ладно, - договорил он себе.
– Ничего особенного в том, что жалеешь девчонку. Девчонка хорошая.
– С усмешкой вспомнил, как отчитывала его в блиндаже, в ночь перед уходом на правый берег.
– Брось. Не в жалости к ней дело. Тут другое. И не надо выдумывать. Не надо выдумывать.
– И опять усмехнулся: - И Валерику ясно, что тут другое, и ревнует потому мальчонка. Не хочет, чтоб мыслями его командира, которого всем сердцем опекает, завладела она. А Танюша с Адмиральской как? пробовал он отбиваться от того, что подошло и не уходило.
– А Танюша? С Адмиральской двадцать три? Зеленая калитка и все такое?
– Он легко вздохнул.
– То юношеское, может быть, даже детское". Он шел и думал об этом, и был доволен, что думал об этом, и вытеснялось все другое сокращалась и чем-то спокойным наполнялась дорога.

Андрей с Валериком дошли до поваленной старой сосны, выпятившей вверх сухие толстые паучьи сучья. Сапоги погружались в траву, как в зеленую воду. Под ногой что-то звякнуло, покатилось. Андрей увидел: пустая консервная банка. У сосны валялись еще банки, окурки: следы чьего-то пребывания. "Перед нами проходило подразделение. Небольшое. Если судить по количеству банок, окурков. Идем, значит, правильно", - убеждал себя Андрей.

Сквозь редевшие деревья стали проступать рваные просветы, напоминая, что близка опушка. Убывал лес, вместе с ним убывала темнота, не вечерняя, а все же темнота, в которой можно таиться от врага, если он недалеко. Кончался защитительный мрак леса. Появилась и еле приметная просека, узкая, как тропа, она давно стерлась, сошлась с травой. Трава уже сглаживала просеку с лесом.