Синие берега

Цветов Яков Евсеевич

У немца задвигались скулы, видно, обдумывал, как быть.

После некоторого колебания, решившись, выговорил наконец:

– Да. Буду говорить.

– Повторяю: кто вы?

– Фриц... Фридрих...
– Немец старался, чтоб вышло спокойно, но спокойно не получилось, слишком перепуган был.
– Фридрих фон Швабинген. Гауптман.
– И умолк. И снова опустил глаза.

– Дальше? Отвечайте, гауптман.

– Я офицер связи моторизованной дивизии "Рейх". Дивизия входит в состав Второй танковой группы Гудериана. Штаб - северо-восточней Пирятина.

Семен

смотрел на Андрея, тот переводил, что говорил немец.

– Дальше?
– Андрей - к немцу.
– Куда вы направлялись?

Немец ответил.

– В штаб четвертой танковой дивизии этой же группы, - повторял за ним Андрей. Семен напряженно слушал.
– А почему вы оказались в домике у шоссе?
– спросил Андрей.
– И что там размещалось? Теперь там, конечно, пусто, в домике этом?

Немец сказал. Андрей скосил глаза на Семена:

– Застрял, говорит, на ночь. Его это мотоцикл стоял у стены. А в домике дорожного мастера был штаб полевой жандармерии. Успели, выходит, и жандармерию подтянуть. Усач верно сказал, что жандармерия уже здесь. Снова обернулся к немцу: - Где продвигаются части немецкой армии?

– Везде.

– Точнее?

– Вы уже знаете: я всего офицер связи одной лишь дивизии, - говорил немец быстро и отрывисто.
– Моя осведомленность ограничена. Но могу сказать вам то, что в дивизии известно всем: мы уже захватили Бахмач, Прилуки, Пирятин, Лубны.
– Он рад был, что может ответить на интересующие советского офицера вопросы.
– Как видите, вы окружены. На Киев с востока идет наша танковая группа и Первая танковая группа, которые уже соединились в районе Лохвицы. Посмотрите на карту, и вам станет ясно положение вещей. А еще добавьте Шестую полевую армию генерала Рейхенау, она движется со стороны Чернигова.

– А немцам известно, кто противостоит им здесь?
– поинтересовался Андрей.

Немец пожал плечами: разумеется.

– Пятая, Двадцать первая, Двадцать шестая и ваша Тридцать седьмая армии, если не ошибаюсь, вы входите в эту армию. Но армий этих уже нет, они раздроблены на группы, на отряды и пробуют таким образом пробиться на восток.
– Немец остановился на минуту, помолчал, потом, как бы не решаясь договорить, нехотя, добавил: - Скажу вам искренно и честно, - это бессмыслица...

Андрей смотрел теперь только на Семена. Семен не отводил глаз: все было ясно. Они в глубоком окружении. Дорог впереди много, и ни по одной из них нельзя идти - все пути отрезаны.

Андрея охватили гнев, и злость, и обида: что же, в самом деле, происходит? И убежденность, что положение будет исправлено, тоже стучалась в сердце - там, за линией фронта, где б она ни была, бьется сила народа, которая не раз сказывалась в истории России. Собственно, это и должен был он преподавать детям, если б стал учителем... Он сжал губы. Да, все пути отрезаны. Но рота пойдет дальше, говорил взгляд Андрея, говорили глаза Семена, она пойдет дальше, и все-таки выберется к своим.

Немец настороженно следил за выражением лица, за движениями Андрея, Семена, стараясь угадать, что решат эти русские офицеры. Он, кажется, сказал лишнее. Он хотел расположить их доверительностью, сочувствием,

наконец, а вышло, получается, плохо для него, очень плохо. Тот, второй офицер, даже сердито махнул рукой...

Семен махнул рукой и пошел к бойцам, улегшимся на траве.

Немец напряженно ждал: чем все кончится? Плохо кончится.

Но вот Андрей повернул к нему лицо, похоже, спокойное, не злое.

– Послушайте, гауптман.

И голос спокойный, почувствовал немец. Надежда, что все, может быть, обойдется, вызвала у него подобострастную улыбку. Он весь подался навстречу Андрею.

Андрей как бы забыл о немце, забыл, что вот сейчас обратился к нему. Усталость сковала лицо Андрея, и только какая-то мысль делала сухие и блеклые глаза его живыми. Он думал, не может же все это быть концом такому вечному, как Родина, Россия, Советский Союз... Вечное - вечно. И его переполняло желание говорить об этом. Не для немца говорить, - для себя, облегчить душу. Пусть бойцы, очень утомленные, отдохнут еще немного: здесь, в глубине леса, можно недолго побыть в безопасности.

Луг, на котором ночью остановилась рота, оказался довольно большим. Бывают такие разрывы в лесу. Ночью этого не увидеть. Да ничего, Вано, Пилипенко, Петрусь Бульба, Саша и Шишарев в сторожевом охранении. "Ничего не случится, через полчаса тронемся".

Небо освободилось от вчерашних облаков, и видно было, как начинало оно теплеть над лугом и через каждые минут пять все дальше и дальше яснело, и вот уже растянулось до высокой зубчатой полосы дальнего леса. Лес вершинами покрыл добрую треть неба, и край неба западал за черный верх чащи. Бледный свет ложился на луг, на бойцов, привалившихся к комлям отбежавших друг от друга берез. Поредевшая листва рождала первую тень на земле. И невысокий немец и короткая береза, у которой он стоял, отбрасывали назад тень, такую длинную, что она протянулась почти до сосен, начинавших лес по ту сторону луга.

– Садитесь, - кивнул Андрей немцу и уселся на траву. Он выдернул травинку и сунул в губы.

Немец все еще стоял.

Потом с неловкой торопливостью сел.

– Послушайте, гауптман, вы давно служите Гитлеру в его смертоносном деле?
– Андрей приложил ладони к вискам.
– Это уже не допрос, можете не отвечать.

– Я был во Франции, - сказал немец, уклоняясь от ответа. Он старался быть осторожным.
– Там, знаете, такие же, как у вас, облака на небе, и бабочки такие же порхают по лугам, и такая же трава...

– Такая же трава?..
– прервал его Андрей насмешливо.
– В чужих государствах, оказывается, вы интересуетесь главным образом бабочками и травой?..

– Я не договорил, простите, - испугался немец и поспешно поднял руку ладонью вверх, пальцы дрожали.
– Все там такое же, как у вас, хочу я сказать. Но такого ожесточенного сопротивления мы там не встретили.

– Возможно. Но Гитлер непременно и там получит сокрушительные удары. Со временем. Подавить народ нельзя. Никакой. Что нужно вам от нас? От французов, от других? Кости наши, но мертвые, выпотрошенные черепа, в которых погас мозг. Нужна земля наша, нужны города и деревни наши, но без нас...