Синие берега

Цветов Яков Евсеевич

"Должно быть, подходим к Холодному яру, если не сбились, догадывался Андрей, - к тому самому полю, где усач стаскивал с убитых сапоги".

– Опять выбираемся на голое место, - сказал Семену.
– Не напоролись бы на кого.

– Не тайга, Андрей, - наморщил Семен лоб.
– Может, задержаться до сумерек? Решай.

Андрей ответил не сразу.

– До сумерек долговато. Сам говоришь, разрывов будет много, и на каждый разрыв полдня задержки, так и до зимы не доберемся, куда надо. Рискнем.

Подошли к опушке.

Солнце

с силой ударило в глаза: здесь свет и земля сошлись, и все казалось прозрачным, как стекло. Простор поля, пересеченного в километре от опушки широким и длинным оврагом, был наполнен светом, на который трудно было смотреть.

– Пилипенко, Саша!
– позвал Андрей.
– Давайте вперед. Посмотрите, что в том Холодном яру.

Все следили, как уменьшались фигуры двигавшихся по полю Пилипенко и Саши. Вот остановились они и исчезли, наверное, спустились в овраг.

Минут через двадцать уже направлялись обратно, к опушке.

– Трофею, товарищ лейтенант, приволокли.
– Широкая улыбка делала почти счастливым лицо Пилипенко. Он бросил у ног Андрея немецкую шинель с майорскими погонами, сапоги, фуражку.
– Полная форма. Даже крест Железный прихватил. Самого офицера брать не стали, оставили в яру - весь уже провонял. А у Сашка целый ефрейтор в руках. Кидай, Сашко. Видать, денщик офицера. Так что...

– Что?
– разъяренно крикнул Андрей.
– Какого черта ерунду мне торочишь! Не за барахлом посылал тебя! Лавры усача прельстили?

– Так, товарищ лейтенант, кроме барахла там и нет ничего... недоумевал Пилипенко, почему рассердился командир.
– Верно говорил усач, много побитых и наших, и этих. В яру и возле яра. Кругом тихо, товарищ лейтенант.

Андрей брезгливо отшвырнул ногой шинели, сапоги, фуражку, пилотку, все, что Пилипенко и Саша принесли. Он все еще сердился.

– А знаешь, Андрей, - раздумчиво произнес Семен, - трофей - не трофей... как знать, вещи эти и службу сослужить могут. Распихаем по "сидорам". Выкинуть всегда успеем.

– Рассовывай, если хочешь, это дерьмо. В руки брать противно.

Долго шли полем, держа направление к лесу на горизонте. Давно осталась позади опушка, и Холодный яр оставили давно. Лес слишком медленно приближался. Люди тяжело переставляли ноющие ноги. Но Андрей, охваченный беспокойством, торопил, торопил бойцов.

"Рама" еще раз показалась над нами. Неспроста это. Неспроста. Но, странно, сюда не доносился даже отдаленный гул орудий, терялся Андрей в догадках.

– Лес, наконец. Лес!

Сначала деревья вразброд - пять-семь сосен, ель, несколько елей, сосны и ели; Андрей озирался: не потерялись бы люди; с каждым шагом становилось темней, будто их, бредущих в глубь леса, торопливо настигал вечер; потом деревья сгрудились, непроходимо сбились вместе, и уже ночь перед глазами. А по времени быть еще дню.

Потом и в самом деле день иссяк. Темнота лесная вошла в темноту ночи.

Андрей услышал

раздавшийся у плеча голос Данилы. Данила говорил кому-то:

– Вон и малиновка зазвеньчила. Считай, на третий час ночи пошло. Она из ранних, пичужка; малиновка. Слышь, завела?

Поблизости коротко рассыпался серебряный птичий посвист, и тотчас же посвист этот раздался рядом, на другом дереве. "А верно, который час? Погруженный в нелегкие свои размышления, Андрей не смотрел на часы. Собственно, какое это имело значение? Только одно заботило его: одолеть пространство и выйти к своим.
– И все же, который час?" Зеленые стрелки на циферблате показывали: два тридцать.

Впереди деревья расступились, и между ними показалось темное строение или что-то другое, неподвижное, похожее на строение.

– Стоп!
– приказал Андрей.

– Сто-о-оп...
– негромко понеслось назад.
– Сто-о-оп...

– Пилипенко! Посмотри, что там...

Что еще подстерегает роту? И здесь, в лесу, может всякое произойти.

Пилипенко вернулся.

– Лесная сторожка, товарищ лейтенант. Пустая, - произнес в голос. И тише: - Как раз для привала.

Если уж Пилипенко намекнул на привал, значит, люди вконец выбились из сил.

– Все ко мне!
– приказал Андрей.
– Привал. Тебе, Пилипенко, и Саше придется побыть в охранении. Потом вас сменят.

– Ясно, - сказал Пилипенко.

– Есть!
– голос Саши.

2

Андрей проснулся оттого, что и во сне услышал сухой и пряный запах сена, на котором лежал. А может быть, открыл глаза потому, что втянул в ноздри былинку и она щекотнула в носу. Может, оттого пробудился, что почувствовал рядом Марию, будто знал: и она не спит. Она не спала, она осторожно ворочалась, и сено шуршало под нею, как живое.

В приоткрытой двери сторожки зыбился слабый и холодный месячный свет, и Андрей угадывал в нем разметавшихся во сне бойцов. Слева от него, высвободив из-под пилотки волосы, тонко посвистывал носом Валерик. Подобрав колени, жадно и громко спал Вано. Уткнув голову в согнутый локоть, уснул Семен, худое, спокойное тело его дышало ровно и тихо. В углу темнела фигура прислонившегося к стене Полянцева, как обычно, он спал и не спал - ни храпа, ни дыхания. Во сне стонал Рябов, и стон был жалобный, какой-то детский. У самой двери примостился Данила, как бы преграждая собой вход в сторожку.

Андрей приподнялся, коротким движением подтянул брюки.

– Ты куда?
– мягким заботливым голосом спросила Мария. И Андрей почувствовал ее руку.

– Не усну больше, - сказал он.
– Проверю пойду охранение. Сменять ребят надо. А ты поспи.

– И я с тобой.

– Нет. Спи.

– Приказ?

– Просьба. Ты ж к роте не приписана, так?..

– А просьбу можно и не выполнять.

Она встала, обеими руками провела по юбке, стряхнула сено, машинально поправила косу, натянула берет на голову.