Синий мир(Фантастические рассказы и повести)
Шрифт:
— Это дядя Коля! — радостно ответил за меня Логик. — Он тоже мыслящий, только не очень.
Незнакомец секунду внимательно смотрел на меня, потом направился к пульту управления.
— Опять спать, — капризно и досадливо протянул Логик, — не хочу я спать, дядя Юра. Не хочу! Не хочу!
— Ну не хочешь и не надо, — с неожиданной мягкостью сказал незнакомец, — подожди, я сейчас приду.
— Пойдемте, — сказал он, беря меня за руку и увлекая в коридор, — да что вы как неживой?
— До свидания, дядя Коля!
— До свидания, Логик, — ответил я машинально.
Мужчина плотно притворил за собой
— Как вас занесло в лабораторию? — спросил он, разглядывая меня.
— Да совершенно случайно! Шел по коридору, прислонился к двери, она открылась и…
— Понятно, — бесцеремонно перебил меня незнакомец, — кто вы?
Я представился ему и стал объяснять, как попал в ВИВК.
— Понятно, — опять не дослушал меня мужчина, — надо же, черт возьми! Значит, дверь была не заперта?
— Нет, — ответил я и с любопытством спросил: — А скажите, кто говорил со мной? Машина?
В глазах незнакомца мелькнула усмешка.
— А вы что сами не догадались?
Я немного обиделся.
— Догадаться-то я догадался, да непонятно: кому это и зачем понадобилось программировать машину под мальчишку?
Мужчина потер себе лоб.
— Кому и зачем, — повторил он мои слова вслух, явно думая о чем-то другом, — кому и зачем… хм…
Казалось, он забыл о моем существовании, но это было не так.
— Вот что, — вдруг деловито сказал он, — вы случайно познакомились с опытом, знать о котором кому попало вовсе не обязательно. В общем, я прошу, я даже требую, если вы порядочный человек, то до поры до времени забудьте о том, что здесь видели и слышали. Понятно? До поры, до времени.
Я смотрел на него недоуменно. Он нетерпеливо передернул плечами.
— Дело в том, что в этой лаборатории, впрочем, — с досадой прервал он себя, — сейчас у меня ни минуты свободной, самая кульминация. Давайте так, всю эту историю вы храните в абсолютной тайне, а через недельку зайдите ко мне, и я все объясню. Согласны?
— Как вам угодно, — сказал я.
— Вот и отлично. Моя фамилия Шпагин. Юрий Михайлович Шпагин, отдел самообучающихся машин, комната 301. Положиться-то на вас можно? Вы не трепач?
— Можете быть абсолютно спокойны, — холодно ответил я.
Шпагин, не глядя, сунул мне руку и проскользнул в лабораторию.
Скорее инстинктивно, чем сознательно, я приблизил ухо к двери.
— Дядя Юра, — донесся до меня голос Логика, — а где же тот, другой дядя?
— Он пошел спать, Логик.
— Спать? Это же очень скучно!
— И все-таки спать нужно обязательно, Логик. А то заболеешь. Поспишь, а потом мы будем играть с тобой в шахматы.
— В шахматы? Ура!
Я отошел от двери на цыпочках.
Уже сидя в троллейбусе и рассеянно поглядывая на бегущую мимо улицу, я почувствовал, как меня словно током ударило. Шпагин! То-то фамилия показалась мне знакомой! Шпагин был руководителем группы ученых, которая под общим руководством академика Горова работала над созданием универсальных обучающихся логических машин. Обычно их называли просто логосами. Рассказывали, что словечко логос придумал и пустил в обиход сам Горов. Он якобы не терпел безликих сокращений вроде УОЛМ-4-бис и в какой-то мере противопоставлял логосов, моделирующих умственную деятельность человека, роботам, которые моделируют
Предполагалось, что логосы будут мыслить не только в логическом, но и в эмоционально-эстетическом плане. Им будут доступны основные виды эмоций: радость по поводу успешно решенной задачи, страх перед непонятным явлением, грубо попирающим фундаментальные законы, юмор в парадоксальной ситуации, восхищение изяществом и стройностью найденного решения, сожаление по поводу случайно допущенной ошибки, гнев при вынужденных алогичных действиях, раздражение, когда простая с виду задача вдруг не поддается решению.
Работа группы Шпагина была преждевременно разрекламирована каким-то пронырливым журналистом и наделала много шуму. Ею восторгались и ее отвергали, ей прочили решающее влияние на эскалацию прогресса и предрекали, что логосы станут могильщиками человечества. Не утруждая себя добротной аргументацией, критики просто-напросто считали машинное мышление столь ужасным и противоестественным, что предлагали юридически запретить всякие эксперименты в этой области. После хлесткой статьи о логосах других сведений о них в широкой печати не появлялось. В различного рода слухах недостатка не было, но как и всегда слухи эти были противоречивы. Говорили, что логосы уже созданы и прекрасно функционируют, говорили, что группа Шпагина встретила в работе неожиданные трудности и вот уже который месяц сидит на мели, говорили, что Горов разуверился в самой идее создания логосов и отошел от общего руководства. Какова ситуация на самом деле, толком никто не знал. Можете представить себе, с каким интересом я снова и снова перебирал в памяти все детали встречи с Логиком, а я теперь не сомневался, что он был самым настоящим логосом. Логосы все-таки существуют. Но почему сведения о них надо хранить в тайне? Почему, наконец, говорить о них даже со Шпагиным можно только через неделю?
Наверное, все эти «почему?» были ясно написаны на моем лице, когда я пришел домой. Гранин, сидевший за столом и писавший строчку за строчкой, поднял на меня глаза раз, другой, а потом спросил:
— Ты что, влюбился?
Я ответил, что ничего похожего со мной не произошло, сел на диван и принялся листать «Неделю».
— Подсунули на рецензию какой-нибудь дурацкий труд? — спросил через некоторое время Сергей, не переставая писать и не поднимая на меня глаз.
— Бог миловал.
У меня так и чесался язык рассказать Гранину о встрече со Шпагиным и его Логиком. Я знал, что проблема эта интересует Сергея ничуть не меньше, чем меня. Но слово есть слово. Опасаясь, что если Сергей продолжит свои расспросы, то я не выдержу и все-таки разболтаю, я бросил «Неделю» и пошел на кухню готовить ужин.
Мы работали с Сергеем Граниным в одном институте. Он был старше меня лет на пять, когда я пришел в институт совсем зеленым аспирантом. Он взял меня под опеку и в известной мере ввел в строй и ритм научной жизни. Мы подружились. Гранин был холост. Когда после долгой болезни умер его отец, он остался в двухкомнатной квартире один и предложил мне у него поселиться. Я согласился и не пожалел об этом. У нас почти не было тайн друг от друга, вот почему мне было так трудно держать язык за зубами. Но все-таки я сумел выдержать эту пытку до конца, хотя неделя показалась мне длиной по меньшей мере в месяц.