«Сирены» атакуют
Шрифт:
– Что на них есть?
– обратился Посейдон к Чайке.
– Оба невинны, как агнцы. Браун - специалист по пресноводным млекопитающим, Маркс - банковский служащий.
– Подводные, значит, млекопитающие, - усмехнулся Каретников.
– Это, значит, он по нам специалист. Мы же Сирены.
Присутствующие согласно кивнули. Любая связь с подводным миром в сложившейся ситуации едва ли не выдавала фигуранта с головой.
– Нельсон, нужно будет проверить еще раз, - распорядился Посейдон.
– Скорее всего, это ваша недоработка. Хотя…
– Если недоработка - исправим. А если «жучок» обнаружен, там наверняка понаставят ловушек, - отозвался Нельсон.
– Нитки, крошки…
– Ну и не трогай их, если заметишь. Ловушек может и не быть. На них легко засветиться.
Нельсон с сомнением кивнул. Каретников снова взялся за Чайку:
– Как отнеслась госпожа Золлингер к твоему подселению?
Чайка пожала плечами:
– Пришла в восторг. Она немного понимает по-русски. Сказала, что всегда мечтала поближе познакомиться с российской гражданкой.
Брови Каретникова поползли вверх:
– Это что же она имела в виду, хотелось бы знать?
– Кто ее знает. Ночь впереди.
– Мы будем ревновать, - заметил Мина.
Чайка усмехнулась:
– Все включено. Ничего личного. Это входит в мои должностные обязанности, если придется.
На лице Мины, отпетого сексиста и мачо, написалось отвращение.
– Приезжает всякая сволочь… а народ потом лечится да с ума сходит.
– Интим отставить, - улыбнулся Посейдон.
– Такого приказа не было. Значит, обрадовалась, говоришь? Немного необычно. Немцы любят порядок, а вышла накладка - ей следовало выказать недовольство. Как она тебе вообще?
Чайка задумалась.
– Пока ничего определенного. Баба как баба. Немного неряшливая, все висит на ней, как на вешалке. Косит под любительницу русской старины. Когда вышла, я проверила ее шмотки - ничего необычного.
Посейдон присел на кровать, уставился в окно. Немцы пробудут на острове три дня. Это очень мало, времени у них в обрез - если они те, за кого принимает их начальство. И вероятнее всего, что попытку проникнуть на эсминец они предпримут в первую же ночь. Что же их там интересует? Вряд ли это что-то объемное и тяжелое, ведь вынести такой груз и уехать с ним никому не удастся. Устроить диверсию, взорвать корабль? Зачем? Ничего немецкого, представляющего собой тайну, там никак не должно остаться. «Хюгенау» много лет находился в распоряжении русских.
Такое расследование, впрочем, не входило в задачу «Сирен». От них требовалось одно: пресечь незаконную деятельность, если таковая последует.
Где они, хотелось бы знать, прячут подводное снаряжение? И кто им помогает? Ведь группа прибыла налегке, не имея при себе ничего, даже отдаленно напоминающего акваланги, гидрокостюмы, оружие…
Плохо вот что: если подслушивающее устройство найдено, то диверсант или диверсанты наверняка придут в уверенность, что туристы находятся под надежным колпаком.
Что бы сделал на их месте он, Каретников?
Он постарался бы спутать противнику карты и, пожалуй, поднять шум. Осуществить отвлекающий маневр.
Постепенно он пришел к выводу, что обнаружение «жучка», если тот и в самом деле был обнаружен, явилось случайностью. В чем она заключалась, он пока не знал. Но было ясно, что профессионал не стал бы трогать это устройство. Если кто-то вмешался, то дилетант. А дилетант, или нечаянный свидетель, всегда представляет опасность в силу своей непредсказуемости.
Предположим, что кто-то из двоих - Маркс или Браун - полез в телефон и нашел «клопа». Это уже неправдоподобно. Зачем дилетанту и дураку соваться в телефон? Но допустим, что так и было. Он находит устройство и как поступает? Выбрасывает его? Возможно. Ставит на место? Маловероятно. Выбрасывает, ломает или еще что и делится новостью с кем-то еще? Вот если несчастный проболтался, то положение его незавидное. По крайней мере, опасное.
Допустим, он рассказывает о «жучке» такому же дураку. Тогда вся группа начинает с его же помощью, его же шаловливыми лапами разбирать свои аппараты в поисках таких же точно «жучков». Но этого не произошло, связь нарушилась только с одним номером. Значит, если предположить, что все развивалось именно так, то дурак нарвался на хищника, которому вовсе ни к чему светить группу посредством раскурочивания телефонов. Но и бездействовать нельзя.
Дураку придется замолчать.
Все эти соображения были даже не притянуты за уши, а выглядели неуемной фантазией. Но у Каретникова был профессиональный нюх. И он чувствовал, что рассуждает правильно, хотя и не мог предложить ни единого факта в подкрепление своих умопостроений.
Его опасения подтвердились ближе к вечеру.
В обильно разросшемся справа от аллеи кустарнике был найден труп инока Артемия. А Людвиг Маркс вообще бесследно пропал. Он не явился на обед, и никто из спутников не мог внятно сказать, когда видел его в последний раз.
Каретников узнал об убийстве первым.
К нему примчался Зосима, который догадывался, что с реставраторами не все так просто. Он интуитивно чувствовал силу и власть, исходившие от Посейдона, и по наитию обратился сразу к нему.
Каретников растерянно развел руками, изображая непонимание:
– Это ужасно, дорогой брат… но что я могу сделать? Я простой трудяга, здесь придется обратиться к властям…
По лицу монаха текли слезы.
– Да, да, - пробормотал он.
– Я не подумал. Я пойду к настоятелю - чего это я, в самом-то деле…
– Постойте, - удержал его Посейдон.
– Может быть, он еще жив? Я умею оказывать первую помощь - пойдемте, посмотрим.
Зосима взглянул на него в сомнении.
– Нет, он никак не может быть живым…
Посейдон оборвал его:
– Вы врач, чтобы об этом судить?
Надо было действовать напором, пока монах не пришел в себя.
Согбенный, беззвучно плачущий Зосима повел Каретникова к скорбному месту. Посейдон, не однажды видевший смерть, удивлялся глубине его горя. У него сложилось впечатление, что Зосима неприязненно относился к погибшему и явно подозревал того в каких-то темных делах.