Сириус Б
Шрифт:
– Не нужно, Кривой, - спокойно сказал Силантий, перехватывая пробойник правой рукой за кольцо.
– Оно того не стоит.
Но Кривой уже высвободил свою катану из тисков. Он занес ее двумя руками над головой и, прихрамывая, с криком "Ой-йе!" побежал на Силантия. Дед Митроха наблюдал за всем происходящим очень спокойно, с достоинством, не делая никаких попыток вмешательства в серьезный мужской разговор, хотя его глаза при этом и были распахнуты на максимально возможную ширину.
Силантий подождал, пока Кривой приблизится на расстояние длины пробойника, а затем быстро присел и сделал два коротких выпада. Звякнул металл, катана взлетела вверх, а затем несколько раз перевернулась в воздухе и с противным дребезжанием врезалась
Тем временем Силантий нанес Кривому удар тупым, свернутым в пастырское кольцо, концом пробойника точно в центр лба, словно бы благословляя его и разом прощая ему все будущие грехи и обиды. Тот закачался, прихрамывая попятился назад и свалился на стопки скользких деревянных дощечек, используемых изредка для начальной растопки домны. Дощечки завалили Кривого с ног до головы, но он еще некоторое время возился под ними, пытаясь подняться на ноги. Скользкие дощечки разъезжались, не давая ему этого сделать и, в конце концов, Кривой тоже затих.
Силантий аккуратно прислонил пробойник к стене и сел за стол. Внешне он оставался абсолютно спокойным.
– Силя, ну зачем же так?
– тихо спросил дед Митроха, выглядывая из-за лезвия катаны.
– Их же тоже можно понять. По-человечески.
– Да, - согласился Силантий.
– Я знаю.
Он нагнулся вперед, выдернул катану из столешницы, а затем напряг руки, согнул ее несколько раз под разными углами и отбросил к доменному поддувалу.
– Все эти сабли, пики и шпаги ни к чему, - пояснил Силантий свои действия Митрохе.
– В случае чего всем вам выдадут по новому, самому надежному автомату в мире.
Он вдруг почувствовал сильный голод и начал быстро закусывать всем, что попадалось под руку - хлебом, салом, селедкой.
– И потом - эта домна не выдержит такого перегруза, - осторожно продолжал дед Митроха.
– Улетим ведь все. Прямо в космос.
– Выдержит, - уверенно сказал Силантий, быстро прожевывая кусок сала.- У нее внутри титановое усиление и два дополнительных контура охлаждения.
– А почему на манометре красный сектор начинается с двенадцати атмосфер?
– Это не штатный манометр. Штатный манометр, наверное, кто-то увел во время переезда. Но это не страшно, многое можно понять просто по виду внешней оболочки. На предельных температурах огнеупорные кирпичи раскаляются и начинают светиться слабым малиновым светом, но этого бояться не нужно.
– Ага, понятно, - говорил дед Митроха пристально, всматриваясь в глаза Силантия.- Не нужно бояться, конечно. Понятно...
– И еще, - продолжал Силантий, наливая себе самогона, - скоро здесь будет довольно жарко, поэтому теплое белье лучше снять прямо сейчас, потом просто некогда будет.
– Ну, это само собой...
– говорил Митроха, продолжая с тревогой всматриваться в глаза Силантия.
– Конечно, теплое белье лучше снять заранее, да...
За спиной Силантия послышалось кряхтение. Это Косой Сивушка уже перевернулся на живот и теперь пытался подняться на четвереньки.
– Да он сдурел просто...
– тихо сказал он.
– Меняйте свое белье сами и лейте здесь что хотите, а мы с братаном уходим.
Силантий встал из-за стола, подошел к Косому и, схватив его за отвороты спецовочного костюма, рывком поднял вверх. Голова Косого втянулась в плечи, тело обмякло, а носки тяжелых ботинок начали трястись мелкой дрожью. Силантий посмотрел в его глаза и сказал:
– Прости, Косой, но капитан Ломотанго больше не может ждать...
– У-у-у, - ответил Косой, и его голова втянулась в плечи еще больше.
– К опокам!
– закричал Силантий Косому прямо в лицо Косого и разжал пальцы.
Глава X
Сны и реальность
Эмилий Подкрышен-Крысовский с большим превышением скорости гнал свой БМВ по центральному проспекту Боброва. Он опаздывал на встречу с Аделькой, которая уже должна была ожидать его у парадного ресторана "Патриций". Опаздывать на подобные встречи Эмилий никогда раньше себе не позволял, поэтому на душе у него было тревожно. И дело здесь было не только в Адельке. Главным образом дело было в том, что он уже точно знал - очередная черная полоса в его жизни началась. Черная зебра показала ему свои зубы и с этим срочно нужно было что-то делать.
Это было теперь понятно Эмилию по особому настроению, которое обычно охватывало его в самом начале вступления в черные полосы жизни, и ошибиться здесь было просто невозможно. Обычно, перед самым очередным вступлением, Эмилий впадал в меланхолию и ощущал тихую грусть, а затем эти неплохие, в общем-то, чувства постепенно трансформировались в ядовитый сарказм, презрение ко всем и вся, а порою так даже и в ненависть по отношению к окружающим на фоне всепоглощающей жалости к самому себе.
Снаружи как-то неожиданно, вдруг, началась сильная метель и Эмилий включил надежные германские дворники. "Как же все-таки глупо и неосмотрительно я живу, - думал он, всматриваясь в лобовое стекло.
– Возомнил себя эдаким сибаритом, а если разобраться, то окажется, что я всего лишь заурядный представитель местного среднего класса, можно даже сказать - весьма среднего. Но все же - с довольно сильным тяготением уже и к высшему местному классу, это несомненно. Ничего, вот придет кризис, и тогда все увидят - какой Эмилий Подкрышен-Крысовский человек на самом деле. Какой он замечательный и дальновидный бизнесмен. Только бы кризис наступил вовремя, не задержался где-нибудь, не заблудился по дороге. Хотя, конечно, водочный бизнес Невзлобина мне не переплюнуть все равно, но это не страшно, ведь водочный и ритуальный бизнесы не враги, не конкуренты, а скорее - союзники. Они органично дополняют друг друга".
Дорогу быстро заносило снегом, и на торпеде загорелся экранчик бортового компьютера. На нем появилась схема подвески с разноцветными колесами - добросовестное немецкое авто сигнализировало Эмилию о том, что сцепление задних колес с дорожным покрытием постепенно и опасно ослабевает. "Какие все-таки милые люди эти немцы, - с теплотой подумал Крысовский.
– Милые и навивные. Думают, что мы здесь вот так несемся по ноздри в снегу, а краем глаза следим за показаниями бортовых систем их надежных карет, изучаем цифры, всматриваемся в символы. Добрая старушка Европа, одним словом, что с нее взять". После этой мысли Эмилий понял, что уже понемногу начинает хандрить - вот и немцы стали ему уже не такие...
"А все-таки, с чего же началась эта черная полоса, - продолжал размышлять Эмилий.
– Неужели с отмены злосчастной новогодней поляны для моих наемных работников? Ведь Митроха из моего кошмара дал мне это понять весьма определенно. Неужели представители нашего низшего класса настолько чувствительны к подобным вещам? А я взял и вот так, походя, обидел этих славных простых людей, этих скромных тружеников. Нужно было не покупать это колечко, а надо было плюнуть на все, заехать к Аслану и взять у него пару ящиков осетинской "Столичной", черт с ним, ну и закуски разной, конечно, сырков там украинских, шпротов эстонских и прочей дряни. Приехал бы на фирму и сказал: "Да вы че мужики всерьез обо мне такое подумали? Я же пошутил! Нате вот - пейте и кушайте на здоровье, с наступающими вас..."