Сириус Б
Шрифт:
– А теперь меня, вероятно, убьют, - сказал Пампушечка в конце исповеди и горько заплакал.
– Ну-ну, зачем же так, - ответила Аделька, закрывая большую овальную пудреницу и выключая диктофон.
– Так уж сразу и убьют.
– Ну, может и не сразу, - говорил Пампушечка, хлюпая носом.
– Может быть, сначала помучают.
– Да откуда у тебя столько автоматных патронов?
– спрашивала Аделька, снова открывая пудреницу и включая диктофон.
– Папа с работы принес, - рыдал Пампушечка.- Знаешь лапочка, мой папа был когда-то генералом. У меня еще есть четыре танка Т-80 и два истребителя-бомбардировщика Су-24. Танки
– Успокойся, глупенький, - Аделька легонько похлопала Пампушечку по мягкому животу, а потом осторожно спросила.
– Да кто же к тебе сунется-то? Танки ведь в рабочем состоянии?
– Охрана говорит что да, в рабочем и даже боекомплект заряжен. Да где же сейчас годных танкистов найти, четырех хотя бы, а собака у меня уже есть, будешь смеяться - Шариком зовут, ирландский сеттер, добрая.
– А ты в случае чего спрячься в танке и не открывай никому, ведь запоры там крепкие?
– Какая ты все-таки глупая, - шептал Пампушечка, улыбаясь сквозь слезы.
– Глупая и милая девочка...
– Да, я такая, - говорила Аделька, загадочно улыбаясь в ответ.
Во время этого разговора она пыталась представить себе оборотистого папу Пампушечки и никак не могла понять - откуда здесь могли появиться такие ловкие, дальновидные и оборотистые генералы. А главное - как от них могли родиться настолько мягкотелые, рыхлые, толстые и чувствительные дети? Или Пампушечка пошел в свою маму? Ну, тогда все сразу становилось на свои места.
В общем, пока она успокаивала Пампушечку, время прошло и вот теперь ей пришлось бежать по скользкому от наледей тротуару к ресторану "Патриций". Пару раз Аделька оскальзывалась, чуть не падая, но налетавшие сзади порывы упругого, наполненного снежными зарядами, ветра помогали ей сохранять равновесие. "Как это, все-таки, ужасно, - думала Аделька.
– Вот так бежать по льду неизвестно куда, неизвестно зачем. Но хоть эта зануда Люська будет теперь довольна, за эти танки ее обязательно повысят. Если, конечно, Пампушечка со своим Шариком доживут до выпускных экзаменов в московской юридической академии".
Вскоре наледи окончились, и началась чуть присыпанная снегом тротуарная плитка - Аделька добралась до географического центра Боброва, которым и был центральный во всех смыслах этого слова ресторан "Патриций". Она перешла на шаг и пошла вдоль припаркованных, занесенных снегом иномарок. Здесь-то и налетел на нее Эмилий Подкрышен. Он бросил сумку в снег и заключил Адельку в свои объятья, пытаясь дотянуться губами до ее розовых щечек.
– Ой, Миля, пусти!
– воскликнула Аделька, делая слабые попытки вырваться.
– Пусти, я вся в снегу!
– Адя, прости меня, - шептал Подкрышен.
– Я опоздал, Адя. Но ты не представляешь, какой у меня сегодня был ужасный день. Просто все вдруг навалилось на меня как-то сразу - и отсутствие национальной идеи, и черные зебры, и древние матросы, и волки. Как хорошо, что у меня есть ты, Адя...
– Да пусти же, наконец...
– сопротивлялась Аделька.
– Я совсем замерзла.
– Конечно, - сказал Подкрышен, выпуская Адельку из объятий и подхватывая теннисную сумку.
– Пойдем, согреемся.
Действительно, вокруг бушевала уже самая настоящая метель, тротуарную плитку быстро заносило снегом и Эмилию вдруг очень сильно захотелось уйти из-под снежных зарядов в теплое, наполненное вкусными запахами и просторное помещение. Он подхватил Адельку под руку и повлек ее к парадному входу "Патриция".
Центральный вход центрального ресторана, кое-как оформленный парой бутафорских колонн, и небольшим портиком то ли в греческом, то ли в римском стиле, находился совсем рядом. Подкрышен был отлично знаком с внутренней планировкой здания, так как еще в прежние времена ему доводилось довольно часто бывать здесь.
Тогда в этой семиэтажке располагался НИИ "Гипротяжмаш", который постоянно не выполнял планов по производству конструкторской документации для все того же злосчастного ЗТЛ. Эмилий, будучи в то время одним из секретарей райкома по идеологии, часто ездил сюда, выступал на собраниях актива, совестил нерадивых институтских комсомольцев, но это никак не помогало с выпуском документации.
Комсомольцы не вступали с Эмилием в дискуссию, и не выдвигали никаких инициатив по улучшению своей работы. Едва дослушав его выступление до конца, они бежали в свои лаборатории, к установленным повсюду теннисным столам и начинали разыгрывать там подкрученные подачи, а старые, давно вышедшие из комсомольского возраста, сотрудники "Гипротяжмаша" уже несколько десятилетий играли там в шахматы, пили чай, обсуждали новые наряды почему-то ужасно ненавистной им всем жены последнего генерального секретаря и спорили о перестройке чего-то малопонятного, а также о его возможном разгоне и ускорении.
Конечно же, подобное учреждение, никоим образом не могло вписаться в новые реалии бобровской жизни. В самом начале решительного разворота, молодые сотрудники НИИ "Гипротяжмаш" как-то сразу приловчились к новым реалиям, и разъехались вскоре по турциям и китаям с большими клетчатыми сумками за плечами, а старые умерли или превратились в нищих пенсионеров, а иные так и вовсе сделались бомжами. Больше им не о чем было спорить в любом случае, потому что выживать в новых условиях они так и не выучились.
А вот здание сохранилось, было приватизировано местным водочным олигархом Невзлобиным и превратилось со временем в гостинично-ресторанный комплекс "Патриций". Бобровские таблоиды утверждали, что и гостиница и ресторан являются лучшими заведениями подобного типа в городе не только на сегодняшний, но и на завтрашний день, и были в этом абсолютно правы, так как пара грязных частных харчевен на его окраинах не могли конечно же составить гостиничному комплексу Невзлобина достойную конкуренцию.
Поэтому-то вся бобровская деловая и бюрократическая элита коротала здесь долгие зимние вечера. Кстати, германский дальнобойщик утопил свою фуру совсем недалеко от этого места. И утопил он ее совершенно напрасно, так как в "Патриций" его все равно бы не пустили - здесь уже в то время и очень придирчиво блюли и чтили определенный дресскод. Одним словом, ямщикам (пусть даже и заграничным) здесь было уже не место, это им был уже не девяностые, глупые и суматошные годы.
Эмилий толкнул тяжелые дубовые двери и следом за Аделькой прошел в просторный, приятно подсвеченный разноцветными лампами, холл. В холле было тихо и пусто, только за стойкой гардероба скучал здоровенный качок в наряде римского центуриона. Этот наряд был сделан из выкрашенной под черный металлик искусственной кожи и папье-маше.