Сириус Б
Шрифт:
Не то, чтобы Эмилий так уж сильно этого хотел, просто по собственному опыту прохождения черных полос, он знал, что у каждой такой полосы есть точка апогея, точка наивысшего накала. Эмилий всегда узнавал приближение этой наивысшей точки по особому состоянию внутренней пустоты, и он чрезвычайно боялся этого состояния. Нужно было срочно заполнить чем-то эту темную пустоту, сгладить гребень набегающей волны, так сказать.
Эмилий вынул из кармана серебряную папиросницу и осторожно раскрыл ее. Таким же вот осторожным движением раскрывали когда-то первые американские путешествующие по миру
"Сейчас вот крохотных американских библий полно даже и у нас в Боброве, - думал Эмилий, рассматривая содержимое папиросницы.
– Да вот только раскрывать их что-то никто не спешит. Прямо как при социализме, честное слово. Это парадокс. Один из многих, впрочем". Внутри папиросницы находилась прозрачная пластиковая трубка медицинского вида и маленький прозрачный мешочек с белым порошком. Эмилий вынул трубку из специального зажима и задумался. "Начнем с однушечки, - подумал он, - а там видно будет". Трубка была проградуирована специальными делениями, одно деление называлось "однушечкой", два - "двушечкой", три - "трешечкой", четыре - "четвертушечкой", а остальные деления были нанесены просто так - на всякий случай. Эмилий сам изобрел это устройство, а предыстория этого изобретения была такова.
Однажды он угощался у одного своего московского партнера по бизнесу при помощи традиционной стодолларовой купюры и почувствовал в угощении отчетливый аромат ванили.
– Они что - в порошок ваниль добавляют?
– удивленно спросил Эмилий у своего партнера.
– Да нет, что ты, - воскликнул партнер весело.- Это от купюры. Вся пачка ванилью провоняла.
– Как -ванилью, - не понял Эмилий.
– Настоящей сырой ванилью?
– Ну, да. Они же там постоянно эти свои пончики из фастфудов жрут. Наверное, какой-нибудь оператор в одной руке держал пончик, а другой рукой мусолил свежие листы на конвейере. Вот и просыпалось. Прикольно, да?
– Да, - растеряно сказал тогда Подкрышен.
– Прикольно.
Ему вдруг представилась безобразно толстая афроамериканка в футболке с Микки-Маусом на огромных колышущихся грудях. Одной рукой она заталкивала в рот пончик, а второй теребила проплывающие мимо листы со стодолларовыми улыбками неизбывного Бенжамена. И грудь и руки афроамериканки были обильно посыпаны ванильной пудрой, а рядом с ней, на прочном железном столике, прямо возле стационарного увеличительного стекла и портативного стробоскопа, лежала огромная початая пачка пончиков марки "ханни пиггз".
После этого случая Эмилий и изобрел свою трубку. И был ей чрезвычайно доволен. Нюхать руки афроамериканских толстух с заокеанского конвейера по производству всемирного счастья ему не хотелось, даже несмотря на моду и пристрастие остальной местной элиты именно к зеленым трубочкам.
Он уже собирался приступить к операции, как вдруг совсем рядом кто-то сказал низким сиплым голосом:
– Подкрышен, это ты?
Эмилий вздрогнул всем телом и чуть не выронил все свое оборудование прямо на пол. Он быстро захлопнул папиросницу дрожащими пальцами и торопливо засунул ее в карман пиджака, а затем быстро нагнулся и заглянул под обрез стены соседней кабинки. Там были видны две пары лакированных зимних полуботинков. Сначала Эмилий даже подумал, что это - черная зебра так вырядилась, а затем зашла в кабинку и встала там на водопой, но ботинки имели разные размеры, хотя и были ориентированы носками в одном направлении.
– Не молчи, Эмилий, я по ботинкам вижу, что это ты, - четко и медленно проговорил голос.
– Италия, страус, "луччо скрополли", коллекция прошлого года. Таких башмаков у нас никто больше не носит.
Подкрышен, наконец, узнал этот голос - он принадлежал хозяину обувного ряда, занимавшего чуть ли не половину местного центрального рынка, известному бобровскому предпринимателю Пребыстровскому. Его сосед по кабинке пока отмалчивался. "Европа, - подумал Эмилий с раздражением.
– Нигде от нее не скрыться. Не сможешь ты уйти от этого огня, не спрячешься, не скроешься, она тебя настигнет..."
– Ну, я, - сказал Подкрышен, даже не пытаясь скрыть своего раздражения.
– Нюхаешь?
– тихо спросил Пребыстровский.
– С чего ты взял?
– возмутился Эмилий.
– Просто зашел... покакать.
– Не ври, я все видел в дырочку.
"Вот так, - с горечью подумал Эмилий.
– Вот вся наша местная Европа сразу и кончилась..."
– Слушай, Подкрышен, поделись, а?
– торопливо продолжил невидимый Пребыстровский.
– Очень нужно, честно. Я заплачу прямо сейчас.
На колени Эмилия шлепнулся презерватив, заполненный скрученными зелеными купюрами.
– Да как ты...
– возмутился Подкрышен.
– Да как ты смеешь, мерзавец?!
Он схватил презерватив двумя пальцами и, брезгливо скривившись, перебросил его обратно. Пара задних полуботинков сорок пятого размера быстро переступила на месте - по-видимому, посылку поймали.
Эмилий выскочил из кабинки и бросился к рукомойнику. Струя воды исправно потекла на его руки, но она почему-то казалась теперь очень тонкой и недостаточно горячей.
– Ну, Подкрышен!
– ревел Пребыстровский дурным голосом из кабинки.- Не жлобись! Будь человеком!
– Переебьетесь!
– закричал Подкрышен, выбегая из туалета.
– Чтоб вам не увидеть экономического возрождения Содома, скоты!
Он даже не высушил ладоней и теперь торопливо шел к центральному залу, вытирая руки носовым платком.
– Совсем оборзели, сволочи, - бормотал он.
– Скоро начнут свои носы в чужие карманы просовывать прямо на улицах, страстотерпцы блин, и еще хорошо, если только носы!
– Ваш ключ, - выкрикнул, подбежавший к нему центурион.
– Вот ты здесь стоишь, - раздраженно сказал Подкрышен, принимая ключ от номера, - а у тебя в сортире два патриция в очко лупятся!
– Римским законом это не возбраняется, - невозмутимо ответил центурион.
– Лишь бы не при детях, а римские дети сюда и не ходят. Аве.
– Аве. Так они еще и к другим патрициям там пристают с неприемлемыми предложениями!
– Это тоже не возбраняется.
"Формально он прав, - подумал Эмилий, отбрасывая портьеру, - но ведь и приличия какие-нибудь тоже надо же соблюдать. Ведь далеко не все черные дыры ведут в уютные европейские норы".
Эмилий быстро прошел к столу и сделал большой глоток из бокала.