Сириус Б
Шрифт:
Цвет обмундирования сразу не понравился Эмилию и привел его в раздраженно-циническое настроение. Настроение усиливалось тем, что центурион скучал на фоне огромного живописного панно с густой березовой рощей. Это панно уже давно должны были бы или закрасить, или заменить на какой-нибудь вид Колизея с высоты птичьего полета, но почему-то обидно медлили с этим важным делом, и потому кривили и корявили этим панно стиль лучшего городского ресторана. В целом, составленная самой жизнью, икебана намекала на какую-то древнеримскую оккупацию или по крайней мере - на культурную экспансию со стороны все той же Европы. "И вот всегда у нас так, - с раздражением подумал Эмилий.
– Задумают какую-нибудь
– Аве,- сказал накачанный и прокачанный центурион, ударяя себя в грудь кулаком.
– Аве, - не очень дружелюбно ответил Эмилий.- По какому случаю траур?
– По случаю очередного падения Константинополя, - ответил качок, быстро переходя на недружелюбный и даже вызывающий тон.
– Вы что не знаете, что у всех преторианцев были доспехи черного цвета?
– А должен знать?
– Здесь и знать ничего не нужно - вот же на латах белым по черному написано: "ла гвардиа ун преторум".
– Подумать только, - всплеснул руками Подкрышен.
– Как я мог не заметить? Миа кальпа.
– Все настоящие патриции должны разбираться в подобных вещах, - довольно заключил качок.
– Не желаете ли посетить наши термы? Пар сегодня отличный.
– Не желаем, - ответил Подкрышен, подхватывая сброшенную Аделькой дубленку.
– Мы сначала в едальню, а после сразу в опочивальню. Да, дорогая?
– Да, - ответила Аделька, оправляя короткое облегающее платье черного цвета.
Платье было изготовлено во Франции из какого-то плотного полушерстяного трикотажа и выгодно подчеркивало все достоинства фигуры Адельки. Оно чуть-чуть не доходило до верхнего обреза черных замшевых ботфортов, давая глазам отдохнуть на узкой полоске телесного цвета. Как настоящий сибарит, Подкрышен очень ценил в женщинах умение хорошо одеваться. Чулки-сеточки на морозе, как и шпильки, утопающие в грязи или гравии разбитого, уничтоженного ребристыми шинами фур, были для него одинаково неприемлемы. И в этом плане Аделька его ни разу не разочаровала - она всегда одевалась очень хорошо, сексуально и по погоде.
Да и что такое настоящий, стопроцентный сибарит, как не человек, разочаровавшийся в высших сферах, а затем решивший взять от этого низкого мира все самое лучшее, и насладится им в полной мере? Эмилий это отлично понимал, поэтому, когда на просторах среднерусской возвышенности раздавался зубовный скрежет по поводу бесстыжих олигархов, которые во время своих безобразных, но роскошнейших оргий, прямо перед объективами телекамер поливали дорогущим шампанским местных француженок легкого поведения он только грустно улыбался. Ему было даже немного жаль, что все это великолепие происходило пока только в далеких Альпах, а не прямо здесь - на соседних бобровских улицах. Это происходило потому, что Эмилий отлично представлял себе - каких нечеловеческих трудов стоили родным отечественным олигархам и эти оргии, и эти курорты, и эти француженки. А вот у него, Эмилия, ничего этого не было, но зато у него была своя милая проказница и этого ему вполне хватало, во всяком случае - пока. "По крайней мере, пока кризис не пришел, - думал Эмилий, исподтишка любуясь своей подругой.
– А вот когда он придет, и мои акции свечой взлетят до небес, мы себе тоже сможем позволить подобный вид шампанского душа. Возьму я тогда свое счастье в охапку и отправлюсь с ней в Альпы, а там уже и выкупаю ее как следует, хоть в этом самом шампанском, хоть в коньяке. Ах, моя ты вишенка!"
Конечно же, как только Аделька сбросила дубленку, центурион с Эмилием уставились на эту восхитительную бежевую полоску, а когда она развернулась в их сторону, эти взгляды синхронно поползли вверх и остановились на аккуратных, обтянутых черным трикотажем, холмиках. "Куда уставился, дурила?
– подумал Эмилий, с негодованием глядя на центуриона.
– Подбери слюни, идиот, это сокровище не для тебя".
– Хорошо, - сказал центурион, как бы очнувшись, - давайте сюда ваши тоги и пеплумы.
Эмилий положил на стойку дубленку и запустил руку в карман пальто, намереваясь незаметно переложить в карман пиджака коробочку с колечком. Но коробочки в кармане не оказалось. "А вот это плохо, - подумал он.
– Куда же оно подевалось? Неужели выпало после столкновения с березой? Или я его в куртке забыл? С наступающим тебя, растяпа-сибарит!"
– Отправите эту сумку в восемнадцатый номер, - сказал Подкрышен, бросая пальто и сумку на стойку.
– Он забронирован мною на всю ночь.
– Конечно, - сглотнув слюну, откликнулся центурион.
– Сейчас я вызову какого-нибудь свободного гвардейца.
– Отлично, вот тебе пара сестерциев на новые перья для шлема, - Эмилий бросил на стойку две мятые купюры.
– Аве.
– Аве, - торопливо откликнулся центурион, запихивая купюры под черную броню.
Подкрышен галантно взял Адельку под руку, и они направились к занавешенному тяжелой бархатной портьерой, проему в стене.
Раньше здесь располагался актовый зал "Гипротяжмаша", а теперь, лучшими художниками Боброва, под руководством одного довольно известного московского дизайнера здесь было оборудовано вечернее прибежище практически всех бобровских сибаритов.
Помещение главного зала ресторана "Патриций" почти ничем не намекало на главную тематическую концепцию. Только у одной из декоративных колонн, которые якобы поддерживали покрытый сильно нимфитизированной и амурированной лепниной потолок, стояла чугунная подставка с бронзовым бюстом Юлия Цезаря да на стене висели две картины на патрицианскую тематику. Впрочем, почти все свободное место вокруг картин было покрыто стандартными синими прямоугольниками, как бы намекая посетителям - продолжение еще будет. В бронзовых чертах Юлия угадывалось столько мастерски переданных ваятелем и до боли родных, узнаваемых черт, что проходя мимо него Подкрышен чуть было с ним не поздоровался громким и звонким от волнения голосом.
Зал был заполнен приблизительно на две трети и Подкрышен с Аделькой удобно устроились за столиком в обшитом традиционными дубовыми панелями уголке. Эмилий быстро осмотрелся. Основную часть посетителей составляли бобровские патриции всех сортов и их очаровательные спутницы, но были здесь и незнакомые ему люди весьма приличного вида, только какие-то темные, так как они сидели небольшой компанией за двумя сдвинутыми столами в самом слабоосвещенном углу зала и потягивали там коньячок вдали как бы отдаляя себя от остального сообщества.
Вскоре к столу подлетел молодцеватый официант с ровным пробором и лихо подкрученными вверх усами. На официанте было надето некое подобие длинной холщовой рубахи. Рубаха была перепоясана тонким кожаным поясом, и оканчивалась прямо над голыми мосластыми коленями. "Это что, по ихнему выходит , никак туника?
– с презрением подумал Эмилий.
– Опять косяк". Он нагнулся и взглянул на ноги официанта, ожидая увидеть там все что угодно (даже грубо сплетенные лапти или сапоги гармошкой). Но нет - официант был обут в аутентичные китайские сандалии, примотанные к ногам черными кожаными бечевками. "Все равно косяк, - подумал Эмилий.
– Такие усы и проборы для обслуживающего персонала придумали гораздо позже".