Сириус Б
Шрифт:
Он так и не смог понять - кем была написана эта книга, человеком, позвиздом или шалопутой, но в нужник ее относить не стал. Прочитав ее еще раз, он вдруг понял, что книга написана, скорее всего, теми самими мудрыми существами, обитающими в пустынных кактусах, грибах и сорняках. Вероятно, они просто каким-то образом могли использовать головы людей, позвиздов и шалопут, в своих интересах. Здесь было над чем подумать и Митроха оставил странную книжку в хате - до окончательного разбора описанных в ней полетов.
Второй книгой, которая привлекла внимание Митрохи, был "Властелин Колец". Прочитав ее, дед задумчиво взвесил
Деду даже показалось, что такое мог написать только человек, кое-что повидавший собственными глазами, поэтому, когда в Бобровских кинотеатрах начали крутить снятый по этой книге фильм, он пошел на вечерний сеанс. В зале тогда собрались исключительно молодые бобровские шалопуты. Они громко хохотали, пили пиво и лапали молодых бобровских шалопуток. Митрохе как-то сразу стало неловко здесь находится, и он сделал вид, что пришел на сеанс с внучкой, с вон той - рыженькой, да.
Уже в процессе просмотра дед понял, что ничего общего с настоящими чудесами ни фильм, ни книга не имеют. И еще он понял, кого нужно подразумевать под хоббитами и эльфами, а кого - под орками и гоблинами. Он-то знал, что орки на самом деле не такие страшные, а эльфы и гномы не настолько красивые и благородные, как их здесь показывают, но молодые шалопуты, конечно, об этом знать не могли.
Единственная правда этой долгой истории состояла в том, что оркам и гоблинам не повезло с дизайном доспехов. А вот сцена с проходом через болото ему понравилась и еще его заинтересовал образ Горлума. "Неужели, это они Горбачева вот так, - думал Митроха.
– А ведь и вправду похож, только больше на еще молодого. Особенно - со спины и глаза. Да он ведь и сам виноват, а ведь был когда-то отличным пионером, наверное". Досмотрев фильм только до середины, Митроха отправился в туалет кинотеатра, справил там малую нужду и нацарапал на стене свои впечатления от просмотра (свободного места на стенах почти не было, и он обошелся совсем короткой, но емкой фразой), а затем сразу покинул киносеанс. Книгу о кольцах на следующий день Митроха отправил в свою домашнюю библиотеку на чистом воздухе.
Несмотря на регулярные попытки найти объяснение для своего чуда посредством чтения соответствующей литературы, дед ничего не добился. В фольклорной литературе упоминались различные загадочные существа, русалки и кикиморы, но это ли видел Митроха тогда - на болоте? Ответа у него до сих пор не было.
– Ну, что?
– спросил Митроха у Дружка.
– Может, зайдешь - погреешься?
Дружок зевнул, обнажая белые крупные клыки, и отвернулся. Дед знал, что он не любит тесных помещений, поэтому и не стал настаивать. В хате было холодно, и Митроха решил растопить печь. Он зажег щепку, раскурил от нее папиросу, а затем сунул огонек в печную грубку и закрыл чугунную дверцу.
Закончив с отоплением, Митроха прошел в большую комнату, снял с гвоздя гитару, провел пальцами по струнам и тихо пропел:
– Зачеркнуть бы всю жизнь, да с начала нача-а-ать. Полететь к ненаглядной певунье свое-е-ей... Э-эх!
Нет, это все было не то. Он повесил гитару на стену, сел на диван и включил телевизор. На экране шалопута с тяжелой камерой в руках отступал перед страшным лысым позвиздом с микрофоном. Лысый наступал на камеру и грозно говорил:
– Кто знает, какие тайны скрываются прямо здесь? Кто и где видел этих волшебных существ? Чем они грозят нам? Что если эти поиски заведут человечество в трясину безвременья?
– Молчал бы лучше, - в сердцах бросил Митроха лысому позвизду.
– Много ты понимаешь в волшебных существах.
Он выключил телевизор, и понял, наконец, что его по-настоящему тревожит. Это было сегодняшнее происшествие в литейной "Скорби". И главным источником тревоги были слова Силантия: "Туда - к звездам..."
Митроха встал и начал расхаживать по комнате. Печь уже начинала нагреваться и в комнате постепенно теплело.
– Если что-то я забуду, вряд ли звезды примут нас...
– тихо произнес он неизвестно откуда пришедшие на ум слова.
– Но что именно? Неужели - удивление?
Митроха подошел к стене и положил ладони на теплую стенку. "Так, - подумал он.- Так. Спокойно. Нужно просто спокойно, неспеша, все обдумать".
А подумать здесь было над чем. Дело в том, что Митроха понимал - любой человек может превратиться в шалапуту и даже очень легко, ведь он сам многократно наблюдал этот процесс своими собственными глазами. А вот на обратное превращение не был способен никто. Никто, кроме, похоже, Силантия Громова.
Еще работая на ЗТЛ, Митроха видел, как Силантий время от времени превращается в шалопуту и начинает перевыполнять план по отливкам. В этом состоянии он должен был, по представлениям Митрохи и оставаться. Но нет. Через некоторое время Силантий снова становился человеком. И ладно бы он проделал это один раз, ну максимум - два. Так ведь нет! На глазах Митрохи Силантий превращался из человека в шалопуту и обратно много-много раз. Вплоть до исчезновения ЗТЛ. Правда, потом он вроде бы успокоился на "Скорби", но вот вчера этот процесс как будто бы начался у него снова.
Выходило, что Силантий не простой человек, а особенный. Феномен, так сказать. Когда Силантий предложил литейщикам остаться на вторую смену и продолжить отливку ангелов, Митроха пришел в сильное волнение, а затем отправил сообщение Подкрышену. Он просто подумал, что если тот быстро приедет на фирму, процесс превращения Силантия в шалопуту можно будет остановить, или хотя бы притормозить, но тот почему-то ответил бессвязным стихотворением, и Митроха понял, что надежды на Подкрышена нету никакой.
Митроха, конечно, же, ничего не знал о теории множественности космосов и бесконечности сменных тел. Он не понимал, что никто на самом деле не превращается ни в шалопут, ни в позвиздов. Просто единое сознание этих сменных тел отправляется путешествовать по другим своим телам, вот и все. Таким образом, быстрое увеличение количества шалапут на какой-нибудь конкретной планете - это, не какой-то там кризис, или даже перестройка, а самый естественный космический процесс. Митроха, конечно, об этом ничего знать не мог, а потому и судил обо всем со своей колокольни.