Сириус. История любви и разлада
Шрифт:
Во время проповеди Джеффри попытался объяснить слушателям, что значила эта странная песня для него.
— Певец, — сказал он, — наверняка сам познал любовь и видит в ней абсолютное добро. Знаком ему и дьявол, обитающий в мире и в его душе.
На вечерней службе Джеффри объявил, что сейчас прозвучит гимн, и добавил:
— На этот раз вы увидите певца. Не гневайтесь. Не считайте это розыгрышем. Певец — мой добрый друг, а вам полезно будет засвидетельствовать, что Бог еще продолжает творить чудеса.
Из ризницы вышел крупный зверь — черный, с красновато-бурым отливом шерсти.
Выдержав паузу, которая заставила священника понервничать, Сириус подтянулся, открыл рот, обнажив белые клыки, не так давно убившие барана и пони, державшие за глотку человека. Музыка заполнила церковь. Джеффри в ней слышалось эхо Баха и Бетховена, Холста, Воан-Уильямса, Стравинского и Блисса, но все в целом принадлежало только Сириусу.
Большинство прихожан, знакомые с музыкой хуже своего пастора и хуже среднего человеческого уровня, просто дивились новизне мелодии. У более чувствительных эта музыка вызвала тревогу и отвращение. Несколько искушенных в модернистских течениях, возможно, сочли ее слабым подражанием. Быть может, одного или двоих музыка тронула именно так, как желал Сириус.
Исполнение длилось довольно долго, и аудитория внимательно слушала, замерев в молчании. Закончив, Сириус оглянулся на Джеффри, который ответил ему восхищенной улыбкой. Тогда пес лег, опустив голову на лапы и вытянув хвост. Служба продолжалась.
Джеффри начал проповедь с попытки толкования музыки, предупредив прихожан, что другие могут с тем же правом услышать в ней иное, да и композитору-исполнителю его толкование может показаться ложным. Паства опешила. Не хотят ли их уверить, будто увиденное — не просто результат блестящий дрессировки, а подлинное чудо?
Джеффри продолжал говорить:
— Прав я или ошибаюсь, но мне эта песня позволила взглянуть на человечество со стороны, с точки зрения иного из созданий Божьих, которые восхищаются нами и презирают нас, которые питаются от наших щедрот и страдают от нашей жестокости. Отзвуки тем великих композиторов людского рода, смешиваясь с волчьим воем и собачьим лаем, передают нам образ человечества в глазах певца. И что это за образ! Бог и Сатана, любовь и ненависть смешались в наших сердцах. Коварством, как и мудростью, мы превосходим любого зверя, но не уступаем никому и в глупости, которая так часто обращает наши небывалые силы к выгоде Сатаны!
Джеффри заговорил о роскоши, в которой купаются богачи, о нищете работников всего мира, о забастовках и революциях, о надвигающейся угрозе войны, которая будет ужаснее даже недавней великой войны.
— Но и каждому из вас ведома любовь. И в этой песне мне слышится вера, что любовь и мудрость в конце концов одержат победу, потому что Любовь — это Бог.
Он опустил взгляд на Сириуса, который протестующе вскинулся.
— Мой друг не согласен со мной в этой части интерпретации. И все же — так я воспринял кульминацию его произведения.
Помолчав, священник закончил проповедь словами:
— Я состарился прежде времени. Я уже не долго смогу служить. Когда я уйду, вспоминая меня, вспомните это воскресенье. Вспомните, что однажды, милостью Божьей, я сумел показать вам очень красивое чудо.
Мало кто из его паствы догадывался в то лето 1939 года, что через несколько месяцев не только пожилой священник, но и многие другие погибнут под развалинами домов Ист-Энда, и что их маленькая церковь, загоревшись, станет пылающим маяком для вражеских самолетов.
После службы Сириус вместе с Джефри поспешил к дому, не дожидаясь, пока прихожане начнут расходиться из церкви. Вскоре после их возвращения появилась Элизабет (ее ждали), чтобы увезти четвероногий шедевр Томаса обратно в Кембридж.
Джеффри в письмах рассказывал Сириусу о волнении в приходе. Его осаждали журналисты, но священник наотрез отказался с ними говорить. Церковь в следующее воскресенье наполнилась, но Джеффри подозревал, что лишь малая часть присутствующих искала в ней веры. Да, очень скоро он понял, что поступок, совершенный из самых невинных побуждений, был принят публикой как грандиозная самореклама. Церковное начальство сделало ему выговор и могло бы даже отстранить от службы, если бы не горяча» поддержка прихожан.
Томас, услышав об этом инциденте, сперва рассердился. но, оценив юмор ситуации, простил Сириусу рискованную эскападу.
Глава 11
Человек-тиран
Летом 1939-ого года над Европой уже собиралась гроза. Все с ужасом ждали войны или, вопреки очевидности, наделись, что буря не разразится. Сириус никогда не интересовался международным положением, теперь же, как и многие другие, волей-неволей стал интересоваться. Томас при разговорах о войне скучал. Его волновала только научная работа, и он опасался, что война помешает исследованиям. Конечно, если дойдет до драки, мы из кожи вылезем, чтоб победить, но будь треклятые политики малость умнее и честнее, все бы обошлось. Примерно так мыслил и Сириус, но к этим размышлениям примешивалась злость на доминирующий вид, который все свои силы и возможности тратил на такую безумную глупость.
Несколько недель летних каникул семейство Трелони провело в Уэльсе. Отдых вышел невеселым — политика настигла их и в деревне. Томас ворчал, Элизабет огорчалась. Тамси, которая зимой вышла замуж, провела с ними неделю, не отрываясь от газет и радиоприемника. Морис, уже преподававший в Кембридже, постоянно заводил с ней споры о Гитлере. Жиль помалкивал, привыкая к мысли, что скоро ему идти на войну. Плакси предпочитала не замечать надвигающейся тучи и запиралась от таких разговоров у себя в комнате. Сириус занимался восстановлением физической формы после Кембрижда и Лондона.