Сиротский хлеб
Шрифт:
И он заплакал - ребенок все ж таки.
А наутро, еще роса обжигала холодом, Сивый уже снова ехал верхом на кабане - опять на болото. Подгонял Белого, толкал потресканными пятками под бока и смеялся.
2
Своего поля было у них немного: такой жнее, как Даникова мама, и развернуться негде. Зося ходила жать в люди. Жала чужое, думала о своем... А под осень сделала то, ради чего летом гнула спину, - купила сыну сапоги. Первые в жизни.
Принесла их вечером из местечка - черненькие, блестящие, с красными подошвами. И каблуки и ранты блестят - смолой натерты!
Они висели - живое искушение - на жерди у полатей, где мальчик спал, и, если б только не дырочка в голенище, как славно было бы думать о том, что он уже вырос большой, что скоро-скоро, через три дня, он пойдет в первый класс...
Школа стояла в стороне от деревни, на пригорке. Сама старая, она и окружена была старыми березами, защищавшими ее от зимних ветров. Манили Даника и эти высокие березы, и красивые дорожки вокруг школы. Не раз глядел он весной, как ребята, которые уже учатся, чистили дорожки от травы, посыпали их гравием и обсаживали ирисами. А внутрь, туда, где учатся, так ему до сих пор пробраться и не удалось.
Учитель, которого в деревне звали пан Цаба, Данику не очень-то нравился.
Как-то летом они, пастушки, встретили его на выгоне. Он шел с речки с тремя удочками, жбанком и сумкой за плечами. Школьники, а за ними и малыши сняли шапчонки и, перебивая друг друга, загомонили, как гуси: "День добрый! День добрый!" Даже спросили, скоро ли в школу.
– Еще через три недели, а тогда в четверг, - сказал учитель по-польски.
Потом пан Цаба взглянул на Даника и спросил по-белорусски:
– А это чей такой Иванка, а?
– Он не Иванка, он Даник, - ответили старшие ребята. - Он Зосин, а фамилия ихняя Малец. У него одна мать, он сирота.
– Так ты, значит, пан Данила Малец, - засмеялся учитель. - Ты тоже придешь учиться? Ходзь ту, не буй се*. - Он взял мальчика за плечо, притянул поближе. - И какой же ты, пане Малец, сивый, замурзанный, обросший!
______________
* Иди сюда, не бойся (польск.).
Пастушки смеялись. Так появилась и еще одна дразнилка! "Пан Данила Малец, отморозил палец". А Данику было совсем не смешно.
– Ну, так хочешь учиться?
Надо ответить учителю, да и в школу хочется, и мальчик через силу выдавши:
– Ыгы.
– Не "ыгы", а "хочу". А рыбу ты удишь?
– Хочу.
Мальчишки опять смеялись. А чего? Ведь правда же, хочется с удочкой на речку, да речка далеко, за выгоном, на лугу, и не всегда, когда хочешь, можно туда пойти.
В руке у пана Цабы покачивался желтый жбанок, подвязанный за шейку веревочкой. Сивый заглянул в него раз, другой и, ничего не увидев, спросил:
– Там что?
– Рыба, - ответил учитель. - Не повезло мне сегодня, пане Данила Малец, одного только окунька поймал.
– А почему ж сумка полная?
– Сумка? Там тоже рыба.
–
– Ну одну. А эту купил.
– Где купили?
– Где? В склепе, ктуры называ се Немэн*. Ха-ха-ха! Нет, всю поймал, пане Малец, да одну только живую несу.
______________
* В лавке, которая называется Неман (польск.).
– А зачем вы врете?
– А ты что, никогда не врешь?
– Ыгы.
– Вишь ты - "ыгы". Ну что ж, пане Малец, я тебе за это книжку дам, когда придешь в школу. С картинками.
На прощанье ребята опять сняли шапчонки и, перекрикивая друг друга, загалдели: "До видзэня! До видзэня!" А Даник стоял растерянный, не зная, верить или не верить. И почему-то было ему обидно...
Сейчас он вспоминает об этой встрече и опять думает: верить пану или нет?..
А сапоги - черные, блестящие сапожки - висят на жердке над самой головой, и, глядя на них, никак не уснешь...
Через три дня - в школу! А потом начнутся холода и можно будет обуть сапоги! А может, мама и в первый день позволит?..
3
Пан Цаба не обманул, - когда Даник пришел в школу, он дал ему книжку с картинками и так смешно назвал ее - "элемэнтаж"*.
______________
* Букварь (польск.).
Буквы дались мальчику легко. Только две из них доставили ему, как и другим новичкам, много хлопот. Какие-то "а с хвостиком", и "э с хвостиком"; первое надо произносить не то как "а", не то как "он", а второе - не то "э", не то "эн"... Так муштровал их учитель. Но выговаривать это удавалось только ему одному. Ребята вскоре решили, что тут весь фокус в носе - какой у кого нос. У пана Цабы нос был длинный, красный и гундосил как-то совсем особенно. А у них это так гладко не выходило - ни "он", ни "эн".
Потом начали складывать из букв слова: "ма-ма", "А-не-ля"... Мама - то же, что и по-нашему, Анеля - это имя девочки. Такой девочки во всей Голынке ни одной не было, и потому Даник назвал Анелей их пеструю, очень уж забавную телушку.
Как-то зимой, придя из школы, Даник взялся за уроки - сразу же, как он всегда делал с тех пор, как перестал пасти. Мамы не было дома. Он сам достал из печки щи, с полки - хлеб, поел, прибрал со стола и раскрыл "элемэнтаж". Начал читать стишок, который надо было выучить наизусть. В стишке польский мальчик Янэк выхвалялся перед мамой, что наловит много рыбы. А потом:
Ловил Янэк до полудня,
Маёнц пружон храпкэн...*
______________
* Удил Янэк до полудня, но напрасны были его старания...
На этой "храпкэн" Сивый и засел. Что за "храпка" такая? Думал, думал ничего не придумал. Вспоминал, вспоминал... Нет, учитель не говорил им об этом ни слова. У мамы не спросишь: она ушла куделю прясть. А впрочем, у нее, сколько ни спрашивай, один ответ: "А бог его знает! Отвяжись. Что я тебе учителька? Бабуля твоя, покойница, служанкой у пана была - та бы тебе объяснила!"