Сить — таинственная река
Шрифт:
— Понимаю.
— Вот и хорошо. Это все, что я тебе хотел и должен был сказать. Теперь шагай! А будущим летом, может, снова вместе пошуруем!..
Тут, возле комбайна, они и распрощались.
— Да, забежи-ко ты по пути к моей Настёнке! — уже вслед Гусю крикнул Прокатов. — Привет передай и скажи: пусть она с кем-нибудь плащишко мне перешлет, а то я тут размокну в кисель, и не будет у нее драгоценного Ивана!..
Четырнадцать километров под проливным дождем Гусь отмахал за три часа. Первым делом он забежал к Прокатовым и чуть не до смерти напугал внезапным появлением жену Ивана, которая подумала, что с мужем что-то стряслось. Но, узнав, в чем дело, Настасья тотчас успокоилась и заставила Гуся выпить с дороги парного молока.
Не меньше всполошилась неожиданным приходом сына и Дарья.
— Господи! Да откуда ты этакой взялся? — в тайной тревоге воскликнула она. — Уж не убег ли?
— Скажешь тоже!.. — обиделся Гусь. — Погода-то видишь какая! Жать-то нельзя. Вот Прокатов и отправил меня домой!..
— Дак чего стоишь-то? Гли-ко, с одежи-то целые ручье-вины текут!
А Гусь смотрел на банки, миски и старый цинковый таз, расставленные на полу, и видел, как часто шлепались в них с потолка тяжелые капли.
— Прохудилась крыша-то, беда как прохудилась! — вздохнула Дарья, перехватив взгляд сына. — Да и дождь-то больно мокрой!..
Пока Гусь раздевался, она нашла сухую одежду, достала с печи теплые валенки, налила в умывальник горячей воды, поставила самовар.
— Боле уж работать, поди, не будешь?
— Нет. Погода бы постояла, так можно бы…
— Ну и слава богу! И так уж упетался… Пять дён и до школы осталося… А вчерась ведь аванец давали. Знаешь, сколько тебе причиталося?
— Сколько?
— И сказывать боязно. Семисять два рубля!.. Подумать только! — Дарья покачала головой. — Я и получать-то их не хотела: ежели ошибка какая, дак ведь потом обратно стребуют. А кассирша-то растолковала: Ивану-то Прокатову, говорит, аванец сто сорок четыре рубля, а Ваське твоему, говорит, половина его заработка идет… Дак уж тут я поверила, получила… Кабы не дождь, в Камчугу ладила идти. Сапоги-то купить… да ботинки для школы. Там, сказывают, есть долгие-то сапоги…
— Сам схожу. Успеется. Ружье еще надо купить.
— Ну, ежели ружье, дак сам уж иди.
Гусь умылся, кое-как расчесал спутанные и отросшие за лето волосы и блаженно растянулся на лавке.
Давно на душе у него не было такого покоя. И пусть усталость разливается по всему телу — теперь спешить не надо.
— Чего лег-то? Поешь да и ляжешь потом. Али ты заболел?
— Нет, нет, я так чуть отдохну на лавке… Витька и Сережка дома?
— Дома. Вчерась Толька-то ведь чуть Сережку не устосал!
— Как? — встрепенулся Гусь.
— Евоный дядька, который в отпуске-то был, вчерась уезжал. Пьянущий! И Тольку напоил. Тот с пьяну-то на Сережку и взъелся. Подумай-ка ты, ведь с ножиком на парня кинулся!..
— Ну!
— Бабы розняли. Да Танька еще тут оказалась. Дак обошлось, отбили парня… Матка-то Толькина ревит: от рук, говорит, совсем отбился, ничего не слушается, деньги из дому таскать начал…
— Так Сережке-то ничего, не сильно попало?
— Не, не! Нисколь не попало… Ты подними-ко самовар-то, дак и я с тобой чаю попью…
Кажется, еще никогда так богато не был накрыт будничный стол в доме Гусевых.
Дарья пододвигала сыну то одно, то другое блюдо, приговаривая:
— Булки-то с маслом поешь! А чай-то с конфетками слаще!.. К обеду-то щей наварю. Мяса полтора килограмма купила, да, вишь, не знала, что сегодня придешь. Щей-то похлебал бы с дороги да с устатку…
А за окном все еще лил дождь, и в подставленную посуду, будто капель в лесу, звонко падали с потолка капли.
В магазине орса, где Васька купил сапоги-бродни и дешевенькие полуботинки для школы, продавались и ружья. Но на стене висело пугающее объявление: «Ружья и порох продаются только по охотничьим билетам». Никакого билета у Гуся, конечно, не было, и где взять его, он не имел понятия. И он растерянно стоял у прилавка, не зная, что делать, и боясь взглянуть на страшную вывеску.
Гусь, пожалуй, уже ушел бы, но молоденькая продавщица, рыжеволосая, с накрашенными ресницами, время от времени с кокетливым любопытством поглядывала на него, и было в этих взглядах что-то такое, что удерживало Гуся на месте и вселяло робкую надежду на покупку ружья. Выждав удобный момент, когда в магазине не было никого, Гусь сказал:
— Тетенька, можно вас спросить?..
— Можно, дяденька! — отозвалась девица. — Спроси.
— Я вот ружье хочу купить…
— Покупай!
— Так у меня нету билета.
— Совсем нету? Или дома забыл?
Вопрос был поставлен так, что давал повод соврать: в самом деле мог же он забыть билет дома! Но врать Гусь не любил.
— Совсем нету, — сказал он упавшим голосом.
— А ты откуда? Не из Семенихи?
— Из Семенихи, — удивился Гусь.
— Ладно уж. Бери без билета. — Она улыбнулась. — Какое ружье-то?
— . Вот это. — И Гусь показал на курковую двустволку.
Продавщица подала ему ружье и сказала:
— А я тебя узнала… Чего так смотришь? Ты ведь Васька Гусев?
— Ну!
— Вот и «ну»! В школе вместе учились. Когда ты в пятый пришел, я в девятом училась. Помню, как ты по крыше школы бегал.
Гусь покраснел, поспешно отсчитал деньги за ружье и собрался уходить.
— А пороху-то не надо? — спросила продавщица.
— Ой, правда, порох-то чуть не забыл!.. И дроби еще…
— А ты возьми готовых патронов, — посоветовала она. — Десять штук — рубль пятнадцать.
— Давай, если можно. Десятка два. Нет, три! И чтобы дробь покрупнее…
<