Сить — таинственная река
Шрифт:
Под деревом оказался муравейник. Он был разрыт, и на дне неглубокой круглой ямы лежали мелкие еловые лапки, обрывки древесной коры, мох. Гусь потрогал подстилку — теплая. И только тут ему стало страшно. Хорошо, что медведь бросился в противоположную сторону, а если бы навстречу?.. Этакая махина!..
От волнения дрожали руки, во рту пересохло. Гусь огляделся по сторонам и тихонько двинулся в направлении, куда скрылся зверь.
След медведя был страшен. Прыжки в две сажени, мох вырван когтями и раскидан по снегу…
На смену пережитому страху и волнению пришло чувство невыразимой досады и горькой обиды за непростительную медлительность.
«Были бы вдвоем — не упустили бы! — сокрушался Гусь. — Это не белка и даже не глухарь — медведь!..»
Он сложил ладони рупором и стал звать собаку.
Тобка явилась не скоро. Видно, она бежала галопом, насколько позволяли ей короткие кривые ноги: дышала тяжело и прерывисто, жадно хватала снег.
— Тобушка, милая моя! — обрадовался Гусь. — Ругай меня, дурака! Прочесался…
Тобка приветливо замахала хвостом, и в ее умных глазах не было и тени упрека: бывает!..
— Давай хоть я тебя сухариком угощу. Такого зверя проворонил, растяпа!..
Он достал сухарь, и собака, почти не жуя, проглотила его.
— Еще надо? На! Не жалко. Заработала. А я-то… Эх, Тобка, Тобка!..
Ругая себя на чем свет стоит, Гусь отправился дальше.
Скоро ельник кончился. Началось моховое болото с чахлыми сосенками по краю и с широкой гладью за ними. Это было неожиданностью.
— Тобка, ведь мы заблудились! — сказал Гусь. — Сити-то нету!
Ему, конечно, неоткуда было знать, что километрах в пятнадцати от шалаша Сить имеет колено: вверху она течет на север, а здесь, возле болота, круто поворачивает на восток.
Собака грустно посмотрела на Гуся; казалось, она поняла, что он ей сказал:
— Э-ге-гей!.. — крикнул Гусь.
«…э-эй!..» — откликнулось из-за болота эхо.
Тумк!.. — послышалось справа.
Выстрел?
Гусь крикнул еще раз.
И вновь справа, уже явственно, прозвучали два выстрела.
Витька? Или другой охотник? Неважно! Главное, там есть человек! И Гусь повернул на выстрелы.
Спустя четверть часа они встретились. С Витькой и Сережкой был еще какой-то охотник — немолодой, низкорослый, с обветренным красным лицом и маленькими, глубоко запавшими глазками. Одет он был в серую суконную тужурку, на плече висела бескурковка. Охотник подал Гусю широкую, короткопалую руку и глухо, простуженным голосом сказал:
— Остахов.
Гусь поздоровался молча: незнакомец ему не понравился.
— Ну и страхолюдина! — сказал Остахов, кивнув головой на Тобку. — Где этакую откопал?
— Да так… Сама пришла. Бездомная. Жалко стало, вот и взял…
— А-а…
Гусю не терпелось рассказать друзьям о медведе, хотелось узнать, как дела у них, но при постороннем он чувствовал себя скованно.
— Дак чего вы стоите, чудаки охотнички? — обратился Остахов к Витьке и Сережке. — Костер раскладывайте, парня хоть чаем напоить надо. Вишь, как упрел, аж шапка вспотела! Да и время уж двенадцатый час…
Сережка и Витька будто только и ждали этой команды. Они мигом скинули рюкзаки и принялись таскать сушняк.
— В Медвежьем ельнике ночевал? — спросил Остахов.
— Ага, — ответил Гусь, хотя не знал, что ельник, в котором его застигла ночь, назывался Медвежьим.
— Ну, ну… Молодец!
Гусь не понял похвалу и удивленно взглянул на охотника. Тот, перехватив этот взгляд, пояснил:
— Молодец, говорю, что не побоялся! Место там больно дикое. Туда, считай, никто и не ходит… А мы тут вчера о твоими дружками большое дело провернули — двух браконьеров сцапали. Бобров, сволочи, ловят…
— А откуда здесь бобры-то взялись?
— Как — откуда? С Корьюги перешли, из заказника. Напрямик тут километров десять, не больше. Видно, им тесновато там стало, вот две пары и переселились сюда.
Остахов оказался егерем бобрового заказника. Когда он узнал, что бобры заселили и Сить, то решил взять под свою охрану и этот участок.
— Вот и разрываюсь на части, — говорил он невесело. — Один, сам понимаешь. Везде никак не успеть. А вчера-то с ребятами у нас ловко вышло…
Оттого что егерь разговаривал с ним, как со взрослым, и ночевал он, видимо, с Сережкой и Витькой, Гусь немного поотмяк и уже с интересом присматривался к Остахову.
— А ты так никого и не подстрелил? — спросил егерь.
— Нет…
— Витька пару рябов взял.
— Хорошо!.. А я медведя видел, да не успел выстрелить, — не утерпел Гусь.
— Медведя?! — Лицо Остахова мигом преобразилось, глаза, запрятанные глубоко под бровями, загорелись. — Где?
— Да там, в ельнике, — стараясь казаться спокойным, ответил Гусь. — Тобка облаяла.
— Кого, кого облаяла? — подскочили Сережка и Витька.
— Медведя! — И Гусь стал рассказывать, как все получилось.
Ребята слушали раскрыв рты, а Остахов лишь головой кивал. Когда Гусь кончил, он сказал:
— Ничего удивительного. Даже у бывалых охотников случается, что выстрелить не успеют. И хоть говорят, что медведь неповоротливый, а он другой раз так махнет — только кусты сшумят! Был — и нет!.. А собачку эту ты попридержи у себя — не каждая по такому зверю работает. Пригодится еще!.. — и многозначительно подмигнул Гусю.
В ожидании, пока вскипит вода в котелках, оборудовали привал. Остахов вырубил из сухого дерева две чурки — получились отличные скамейки, а ребята нарубили хвои, расстелили на ней газету. Потом каждый выложил из рюкзака все, что было: обедать так обедать! Остахов заварил чай.