Скалаки
Шрифт:
Порой то тут, то там в уголке раздавалось пение, которое быстро тонуло в общем шуме. Иржик переходил от группы к группе и что-то говорил. Люди, правда, удивлялись такому внезапному выздоровлению, но догадывались о его причине.
Стоя посреди избы, Скалак высмеивал трусость крестьян:
— Всякий щелкопер его притесняет, сажает в холодную, сечет розгами, а он, выйдя оттуда, целует ручку милостивому пану. И только, покинув замок, погрозит ему с холма, да и то держа кулак в кармане.
Многие
— Мы еще посмотрим! —восклицали они.
— А я и другое слышал,—продолжал СкалакГ—молятся многие за милостивых господ, благодарят, что барщину сократили.
— Но патент! —крикнул кто-то.
— В замке под замком! —ответил Еник.
Тут Иржик ударил по струнам, и все замолкли.
Велел забрить меня в солдаты Наш находский светлейший пан, Вот в рекруты забрали, Веревками связали И сторожей в придачу дали.
Звон струн стал утихать. Старый крестьянин, молча сидевший в углу, поднял голову и внимательно прислушался. По морщинистому лицу старика было видно, что песня взволновала его.
Вновь зазвучали цимбалы, и вновь запел Иржик:
Неделю лишь назад Не чаял быть солдатом. Поймали, и связали, И пикнуть мне не дали. Схватили меня силой, Была в то время ночь, И, сколько я ни плачу, Мне некому помочь.
Опершись о ладонь морщинистым лбом, старик крестьянин зарыдал:
— О мой Еничек! Еничек!
— Бедняга, у него взяли единственного сына. Теперь он с ним не увидится двадцать лет.
— Мой Еничек! —кричал старик. Песня разбередила его старую рану.
Дорогой мой батюшка,
Я тебя прошу:
Выкупи из рекрутов
Сына своего,
Сына своего,
Дитятко твое,
Неужто ты меня из рекрутов
Не выкупишь?
Старик поднял голову, его мутные глаза были полны слез.
— Выкупил бы, выкупил бы! —повторял он.— Но самому есть нечего.
— Все это ему подстроил плговский эконом.
— Много наших на его совести.
— Дольский бы тоже стал нам подпевать, да томится в тюрьме.
— И этого плговский засадил туда.
Цимбалы звучали громче. Никто и не заметил, как один из местных крестьян и двое из соседней деревни встали и вышли. Все слушали пение Иржика и сочувствовали горю старого отца. Но вот умолкла печальная, жалобная песня, и цимбалы зазвучали по-новому.
Мужик, не дай себя терзать,
Не дай семь шкур с себя спускать,
ОтбеР! ты косу, цеп возьми,
Всех панских прихвостней гони! —
запел сильным голосом Иржик, а Еник ему вторил:
Мужик, не дай себя терзать.
Песня воодушевила крестьян, они подхватили ее и запели так громко и с таким восторгом, что затряслись деревянные стены избы.
Старый, изможденный крестьянин молча встал посредине комнаты. Его впалые глаза горели гневом. Старик протянул худые руки, указывая в сторону Плговского поместья. Тряхнув седовласой головой, он закричал взволнованным голосом:
— Долой панских прихвостней! Долой!
Мгновенно все смолкло. Снаружи раздался тревожный звон колокола.
— Сигнал! —воскликнули все в один голос.
— Идем на панских прихвостней! —вскричал Еник, а за ним и несчастный отец.
— За золотым патентом!
— За волей! —поддержал Иржик.
Набат гудел, шумели, сбегаясь, крестьяне. За окнами мелькнула тень, в сенях забренчала сабля, и в комнату вошел высокий человек в белом плаще.
— Салакварда! —пронеслось по избе, и все окружили Бал-тазара Уждяна.
— Идем на мучителей! —закричал он.—Достаточно мы настрадались.
— Идем на панов! На панов!
Перед корчмой остановился второй всадник. Соскочив с коня, он вбежал в комнату и, увидев Иржика, доложил ему:
— Рыхетский передает тебе, что в Полицкой округе сегодня началось восстание. Народ окружил монастырь и получил от господ обязательство отменить барщину.
— Барщина уничтожена! Дали обязательство!
— Пойдем и мы за ним!
— В замок, за патентом!
— В замок потом, сперва в Плговскую усадьбу! —кричал старый крестьянин.
— Нагрянем туда,—поддержал его Иржик.—Плговский больше всех нас мучил! Вперед, за мной, друзья!
Все с шумом повалили из корчмы. Балтазар, вскочив на коня, поскакал на площадь, крестьяне бросились за ним. Со всех сторон сбегались любопытные и испуганные люди, некоторые были с дубинами. Иржик, Еник, их помощники и староста созывали людей, выстраивали их, посылая за теми, кто не явился. Слышался детский плач, просьбы и ругань женщин. Когда наконец построились, был дан сигнал к выступлению. С пением и громкими криками возбужденная толпа вышла из деревни. Во главе колонны верхом на коне ехал Балтазар Уждян. Красное пламя факелов озаряло старого драгуна, Иржика, Еника и старого крестьянина, которые шли рядом с ним. Разлившийся людской поток устремился по занесенной снегом дороге к Плговскому поместью.
В это время из Полице через Тронов к Находу ехал всадник—гонец находского пана. Подъезжая к деревне П., он услышал крики, шум и колокольный звон. Всадник понял, что и здесь началось восстание; то охватил страх. Повернув коня, он пустился полевой дорогою, решив сделать большой крюк, но во что бы то ни стало добраться до Находского замка. Конь увязал в сугробах, и напрасно понукал его всадник,—лишь глубокой ночью он достиг ворот замка. Дрожа от холода, гонец вошел к управляющему. Услышав страшные вести, тот побледнел. Придя в себя, он поспешил с известием к князю, который уже лег спать.