Скалаки
Шрифт:
что они могут свести счеты с господскими служителями, и теперь требовали, чтобы кое-кто из них был смещен со своей должности. В конце концов большинство высказалось за соглашение в том виде, как его прочитал Рыхетский.-
— Каждая деревня получит такой лист! — сказал он и ушел с депутацией в канцелярию, где заготовлялись.копии соглашения. Грозовая туча прошла, гнев утих, смолкли угрозы и проклятия, слышались только веселые речи и радостные возгласы.
— Пусть нам возместят расходы и дорогу! —раздался голос.
Толпа сразу подхватила эти слова:
— Пусть возместят расходы!
И это требование было принято. На двор выкатили бочки с пивом и водкой, и началось веселое пиршество.
— Теперь
— Барщине конец!
— Словно ее и не было. А эти повинности нам нипочем!
— Ого-го!
— Ай да Рыхетский, кум Рыхетский, дай вам бог счастья.—И народ столпился вокруг мужественного вольного крестьянина, подавая ему заздравную чару.
— Не меня надо благодарить,—отвечал Рыхетский,—а вот их.—Он указал на Уждяна и на старост и добавил: —А особенно Иржика Скалака.
— Да где же он? Иржик! Скалак! —раздались радостные возгласы.—Почему его здесь нет?
— Ему пришлось лечь в постель. Его ранил плговский эконом.
Шум и крики нарастали. Лашек даже не показывался, опасаясь, как бы крестьяне не припомнили ему все прошлое.
Рыхетский и Уждян отправились в город к Иржику.
Уже вечерело. У постели больного сидела Лидушка. Она не захотела поехать в Мартеновскую усадьбу. Ей не терпелось увидеть бабушку и поскорее ее обрадовать. Но дома она недолго пробыла. Иржик и «дядя» были в замке, и бабушка напрасно пыталась ее удержать. Лидушка отправилась в Наход и там узнала обо всем, что произошло. Услышав, что Иржик ранен, девушка перепугалась и побежала прямо к нему. Он с улыбкой встретил свою милую.
— Все как будто кончилось, видно, мы не даром потрудились. Теперь, Лидушка, я могу подумать о тебе. Согласна ты быть моей женой?
Лидушка со слезами склонилась к раненому, который протянул ей руку.
Тут как раз и пришли Рыхетский с Уждяном.
— Ну, как дела? —с нетерпением спросил Иржик. Рыхетский рассказал ему обо всем. Скалак задумался.
— А не ошиблись мы насчет патента?.. Но зато — соглашение!
Рыхетский подробно изложил его содержание.
— Дай бог,—вздохнул Иржик.—Мы сделали все, что могли. Если бы этого дождался покойный отец!
— Он видит все это,— серьезно сказал Балтазар.
— Дядя, вы были мне отцом, вы и Лидушку к себе взяли, будьте и впредь отцом для нас обоих.
— Я уже давно считаю вас своими детьми. Дай бог вам счастья!
Народ постепенно разошелся из замка. Но в городе и по окрестным дорогам шум не прекращался до поздней ночи. Добившись освобождения и льгот, люди веселились. Балтазар Уждян достал сани и уложил на них Иржика. Рядом с ним села Лидушка. Когда они ехали мимо Плговского поместья, Балтазар заметил двух мужчин, которые несли что-то из леса. Лицо драгуна нахмурилось. Увидев серые постройки усадьбы, Лидушка задрожала. Она вспомнила, что здесь произошло, и подумала о ребенке, который, верно, плачет на руках у вдовы.
Было уже поздно, когда они приехали в усадьбу «На скале». Радостно встретили их Бартонева и Ванек. Собравшись вместе в старой избе, все сразу повеселели, даже лицо Балта-зара прояснилось.
На рассвете перед Находским замком остановилась группа всадников. Это был эскадрон гусар Наундорфского полка.
Таково было начало крестьянской бури, которую Мария Терезия назвала «пятном на своем царствовании». Как в На-ходском поместье, так и в других, народ тяжело страдал. Последняя инструкция и слух, что господа утаили настоящий патент, отменяющий барщину, вызвали крестьянские волнения. Едва утихла буря в Находе, как разразилась по соседству, в Новоместской и Опоченской округах. Словно бушующее пламя, она распространялась все дальше, и, наконец, по всему Градецкому краю разнесся гул крестьянских восстаний. В некоторых местах события протекали более бурно, чем в Находе. Крестьяне восставали, вовлекая в борьбу все больше и больше народу. Взбунтовавшиеся толпы шли от деревни к деревне, от одной горы к другой, где останавливались, чтобы бросить боевой клич, словно хотели поднять на восстание целый край. В замках и поместьях дрожали перед этими разъяренными толпами, вооруженными только дубинами и топорами. Все принадлежавшее господам вызывало у них ненависть, и они громили помещичьи усадьбы. Восстание расширялось, к повстанцам присоединялись также и корыстные люди, думавшие лишь о том, как бы поживиться. Среди восставших не было сплоченности, они шли без вождя, который мог бы направить разбушевавшиеся массы. Это была лавина, поток, который, чем дальше течет и чем больше шумит, тем больше слабеет. Достаточно было малейшей преграды, чтобы волны разбились о нее. К тому же этот поток направился по двум руслам. Тот, который двигался через Подебрады, намного раньше другого достиг Праги. Это была слепая сила, и ее нетрудно было сломить.
У Праги схватили около ста пятидесяти крестьян, четверо из них были повешены: Иосиф Черный —в Либни, другой — в Розтоках, третий —пред Уездскими воротами и четвертый — перед Вышеградскими.
Не лучше обстояло дело и в Быджове, куда хлынул второй поток. Небольшой гарнизон в Хлумце после короткой схватки разгромил крестьян и загнал их в пруд. Отсюда и пошла печальная поговорка: «Пропадешь, как крестьяне у «Хлумца» и «С плотины, да в пруд».
Опасность миновала. Помещики, восстановив свою власть, жестоко наказывали крепостных. Тюрьмы в поместьях вновь наполнились бедняками, а у стражи и мушкетеров опять появилось много работы. Приказывали пороть крестьян: «на завтрак» — пятьдесят ударов, «к обеду» — двадцать пять и столько же «на сон грядущий».
Среди тех, кого разогнали у Праги и у Хлумца, находских крестьян было немного. Говорили, что вожаки движения в На-ходе ставили перед собой лишь задачу избавить крестьян от тяжелого ярма барщины. Тех же, кто охотно побудил бы народ к новым выступлениям, устрашило известие о прибытии в замок войск.
Управляющий пришел в себя. Правда, эскадрон прибыл слишком поздно и соглашение было уже подписано и находилось в руках крестьян, но все же в замке были войска. Управляющий считал, что он уже не обязан держать слово, данное крестьянам, ибо они, по его мнению, совершили большое преступление против своих господ.
Услыхав о прибытии войска, Рыхетский встревожился. Вскоре он получил приказ, который надлежало огласить.
«Каждый, кто окажет сопротивление войскам, будет схвачен, в зависимости от обстоятельств — заколот или расстрелян».
— Придут к нам теперь в деревню солдаты, вот беда!—вздохнул Рыхетский.
Жена в страхе умоляла его, чтобы он бежал, так как ему не избежать наказания.
— Ни за что,—ответил на это смелый староста.—Я не сделал ничего противозаконного. У меня на руках есть документ. Видимо, они боятся новых беспорядков. А вот Уждяну опасность угрожает, он ведь пристрелил плговского эконома. Этого ему не простят. Схожу-ка я к драгуну.
Надев кожух и баранью шапку, Рыхетский пошел в усадьбу «На скале».
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
СРАЖАЕТСЯ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
Услыхав, что в замок приехали гусары, Балтазар глубоко задумался. А когда староста прочитал ему господский указ, он даже выругался.
— Так-то они держат слово!
Иржику и Лидушке Балтазар ничего не сказал.
Рана молодого Скалака была достаточно серьезна, но помогла Бартонева со своими лекарствами. Лидушка заботливо ухаживала за своим женихом, бодрствовала около него, полная тревоги и нежности. Во время пасмурных зимних дней и в долгие вечера, как прежде, читала ему библию Чешских братьев. Подсаживался в такие дни поближе и хозяин, но было заметно, что он не слушает того, что читают. Балтазар был встревожен вестями о бурных событиях, развернувшихся в крае.