Сказание о флотоводце
Шрифт:
– Реформ не миновать, не только, пожалуй, крестьянских, но темно будущее, Павел Степанович, неясно и в Европе...
– Темно, говорите?
– Нахимов легко подогнал коня,
прислушался: с моря доносились одиночные залпы.
– А не потому ли, что мы с вами "люди темные"? Вот и темно. Многодолжные мы, говорю вам, не так ученые, а придется переучиваться, верят нам - значит заставят. Я - и о себе и об офицерстве, о дворянстве нашем, - к слову пришлось.
Дальше ехали молча. Горный ветер с шумом пригибал ветви деревьев, и казалось, гонялся за ланью, мелькнувшей в кустах. В небе искрились звезды, особенно яркие здесь, на горах. Завидя обгорелый пень, шарахнулся вдруг конь Нахимова и движением этим вывел из раздумья седока, Корнилов давно уже с улыбкой наблюдал за Павлом Степановичем, он в забывчивости что-то шептал губами.
Нахимов думал о совершенном за сегодняшний день, возвращался к разговору с ополченцами. Как лучше ввести ополченцев в бой? У людей этих большой опыт. Вся Россия за их спиной, с муками и помыслами простых людей. Матросские унтера многому их обучат и сами от них наберутся ума. А победим - многие из ополченцев, из лучших русских людей, поселятся здесь, на Крымской земле.
Нахимов спохватывается и, показывая рукой на одинокий пароходик, пересекающий бухту, шутит:
– С вашей стороны, Владимир Алексеевич...
– На вашу, Павел Степанович...
Оба смеются, помня недавний разговор, не желая возвращаться к нему, но не отказываясь от убеждений, что командование в городе должно быть единым. Только лишь столь редкое взаимопонимание обезвреживает пока создавшееся двувластие, вернее разделение города между двумя начальниками.
Ранняя осень серебрит на горах чешуйчатую листву буков. В горном лесу по-осеннему звучно бежит полноводный глубокий родник. Кони пьют воду. Рассвет нежно касается хрустально чистой поверхности родника, окрашивая желтизной и как бы согревая воду. Та же теплая желтизна лежит пятнами на листьях уже увядающих кленов. Титов незаметно всовывает в подсумки седла букет горных цветов.
Всадники трогают коней и часом позже отсюда, так кажется им, приносят в осажденный город, к землисто-серым стенам бастионов, бодрую прохладу утра, таящую в себе крепость горного воздуха и устойчивость осеннего цветения.
9
Рассвет застал Нахимова в командирской землянке Малахова кургана. Окна не было, свет проникал дымчатыми струйками через щели недавно сложенной из камня бугристой стены. За ночь откуда-то из глубины земли натекла в землянку лужа, и казалось, что небольшой стол в углу и койка, застланная черным суконным одеялом, стоят глубоко в воде. Нахимов поискал взглядом полусапожки, быстро оделся, и, перескочив лужу, по узкому коридору прошел в конец бастиона. Из темных узких коридоров, ведущих в глубину бастиона, несло прохладой и угарным дымом. Там при копотном свете факелов всю ночь долбили ломами каменистую стену, соединяя один с другим подземные проходы
Рассвет золотил медные стволы пушек и высушивал росу, примявшую было пыль. Во дворе возле груды ядер стояла двуколка, оглоблями вверх, и на ней бочка с водой. Нахимов на минуту вытащил пробку и, набрав воды в пригоршню, освежил лицо. Кто-то быстро-быстро подал адмиралу грубое, солдатское полотенце. Нахимов поднял глаза и узнал Левашова.
– Вы!-сказал он несколько удивленно.
– Бодрствуете?
– Не спится, ваше превосходительство.
– Ну, пойдемте вместе!..
Кинув полотенце на бочку, адмирал зашагал по двору. Они шли вдоль бруствера. Часто останавливаясь, Нахимов то оглядывал прикрытия над входами в бастион - хорошо ли сложен навес, то всматривался в лица спящих тут же на дворе матросов... Лейтенанту, хотевшему было будить командиров, сказал строго: "Не трудитесь, я за них - здесь!"
– Обжились ли?-спросил вдруг адмирал, как бы в лад собственным мыслям.
Левашов, думая, что вопрос относится к нему, поспешно ответил:
– Так точно, ваше превосходительство. Ко всему готов, всем доволен.
– Я не о вас, - поморщился Нахимов, - о матросах. Успели ли они пообвыкнуть к бастиону, знают ли, куда бежать, что делать, чуть начнется пальба, И как им тут... уйдя с кораблей? Палуба уж больно грязна!
– кивнул он
на двор, еще не очищенный за ночь от каких-то ящиков и досок.
– Гадалка вчера была!
– виновато доложил Левашов.
– Вечером недоглядели караульные, у ворот нескольких матросов ворожбой своей приворожила. Лучше бы поработали лишний час...
– И что же нагадала?
– скосил глаза Нахимов. И Левашову показалось, что адмирал оживился и подобрел.
– Многим исход один - смерть... Того и ждали, ваше превосходительство. Говорят, не врет цыганка!
– Вот как! А вы были при этом?
– сухо, с нарастающим гневом спросил адмирал.
– Не был, ваше превосходительство.
– Хорошо-с. А то бы посадил на сутки... Скажите, а где эта цыганка?
– Не могу знать, ваше превосходительство.
– Если увидите, направьте в штаб с конвойным...
И вдруг, внимательно поглядев на Левашова, сказал:
– Духу матросскому, боевому население должно учиться у нас, и организовать оборону надо не так, как во время нашествий на Казань... Много ли, мало ли нас, а только мы защищаем город! Понятно ли это всем? И подкреплений пока не ждем, своими силами надо справиться... Мы не отвергаем помощь города, но матрос не должен о ней думать.
– Чем виноват я, ваше превосходительство?-вырвалось у Левашова. В смущении он заморгал глазами и сгорбился.
– Ничего, ничего,-ворчливо успокоил его Нахимов.- Не спите, бродите... Невесть о чем думаете, гадалки какие-то шляются. Сочувствие, коли оно не переросло в единство с нами, единство железное, - нам не потребно. Слишком мало будет. Разночинные полки не по сочувствию, а по долгу своему стоять будут за Севастополь, и прошу не отвлекать нас ни жалостью своей, ни восхищением перед "солдатиком", - понимаете ли вы меня, господин Левашов? Иные нам догмы нужны, их Севастополь сам ныне придумает. Все эти "На миру и смерть красна" или "Никто как бог" - хуже кремневых ружей!...
Он резко оборвал разговор, увидя проходящего по двору унтера Погорельского. Молодо крикнул, словно находился на море и проводил смотр корабельным командам:
– С "Силистрии"!.. Иди-ка сюда!
Унтep подбежал радостный и бодро вытянулся перед адмиралом.
– Слушаю, батюшка Павел Степанович.
– Ну-ка, выкладывай, Погорельский, чем недоволен, что матросу мешает?
– Нехватка нужных предметов, ваше превосходительство, а без них все здесь очень временным кажется, невсамделишным. Аналой из барабанов сложили, вместо плит очажки... Матрос к порядку в вещах привык ,а в кубрике здешнем, видать, жить ему долго!