Сказание про Ваньку Тверского и его дружка Шуршалу-Шебаршалу
Шрифт:
– Это не я, Шуршалушка, ругаюсь. А кто, не ведаю. Верно, Три-худа где-то прячется, беду скликает. Большую избу охота сыскать, солнце златое в радости увидеть. А где девица-то?
– А девицы и след простыл.
– Пошли, Ваня, - заторопился Шишок, - чует моё сердце, неспроста всё это. Надо тебе подсобить.
– Ись, Шишок, охота. Была луковка, да, знать, выронил. He-а, тута, на половинку!
– А мы, Шишки, не ядим! Забыл, что ля? У хозяев не нахлебничаем. Духовной пищей сыти. Ну, муху иногда, комара, кузнечика какого изловим. Друго дело.
– Покрутим, - согласился Ваня, - а яичко-то не потерял?
– Яичко - не луковка, терять нельзя.
– Положил Шишок яйцо на камень, стал крутить да приговаривать:
– Ты, яичко, покрутися, покрутися, поворотися! Указать крестом нам путь не забудь! Вона куды знак, туды идтить. Али не туды! Что за напасть? Как бы не пропасть! Яичко, знать, шпортилось. А крестов-то, крестов на ём!
– Можь, и шпортилось, - поддакнул Ванюша, - хоть и каменно, а эдак от птицы. Брось ты его, Шебаршалушка. Пошто зря булыжник таскать.
– И то право, - отвечает Шишок, - была не была, у-ух!
– А-а-ааа, - завопил кто-то в кустах голосом Три-худы.
– Знать, в нея угодил, в самый раз попал.
– Попал, да не прибил, - заворчал Шишок, можь, одумается, отстанет.
– Эх, Шуршала-Шебуршала, мы с тобой приятели!
– запел Ванька, а ему вторил спутник:
– Ваня, Ваня, друг сердечный, мне бы на полати бы!
Эх, крылечко, ты, крылечко! Э, зелёны ставеньки!
Где изба моя, где печка? Где вы, стары валенки!
Найдём, чего ищем!
– Обязательно найдём! Энти сгодятся?
– молвил Ванятка, подкидывая одну из маковок.
– Ой! Будто кто под локоть поддал?!
Тут одна маковка о землю ударилась, а как ударилась, потемнело, загремело кругом. И голос Три-худы, словно из-под земли:
– Ага! Будет худо вон оттуда! От невежества погибнете. Прибьют на барщине в крепостничестве! Задушат в подвалах царских!
Вышли тут из чёрного пня два чёрных монаха, таща за собой старую женщину:
– Не ведаю! Не насылала мора, порчу на скотину! Не насыла-ла...ааа! Не была я вороною лошадью! Во истинный крест!
– Топи её в болотине! Топи ведьму!
– вскричал один монах.
– А то в реку давай, в Оршу!
– Не ведаю! Не виноватая!
– причитала старая тверитянка.
– Ах вы, ироды!
– возмутился Ваня.
– Монахи монастырские, разбойники, чернокнижники!
– Молчи, гунька беспортошный! Крепостной ты ноня. Вона из Твери княжеска грамота!
– За глумление над слугами крестовыми, - закричал другой монах, - святой отец игумен берёт добро, давай торбу! Всё теперь монастырское!
– На дыбу его! Крути ему руки! Вяжи скоморошника!
– вторил ему первый монах.
– Богоотступника церкви святой!
– Ах, так! Торбу отнимать?! Я вас сейчас огнём спалю!
– разъярился Шишок. Но его схватили, потащили к дереву, на шею накинули верёвочную петлю.
– Ванюша, не робей! Круши их дубьём, копьём, каменьями!
– Нестерпимо на такое глядеть! Была не была!
– И Ванька, выхватив из-за пазухи вторую серебряную маковку, бросил о землю.
– Монахи тут вместе с женщиной словно сквозь землю провалились. Зато голос Три-худы из трясины болотной забулькал, заклокотал:
– Теперь-то уж вас погубят болезни да голод. Не видать вам нового времени! Не видать вам Солнца Злата в радости!
– И появился из густого тумана белый старец:
– Беда, голод в мир гонит, люди добрые. Реки обмелели, ручьи пересохли, колодцы иссякли. Голод на Руси. Засуха, болезни. Чума, оспа да холера народ изводит...
И снова из чёрного пня вышли чёрные монахи с огромным чёрным обручем, высоко неся его над головами.
– Держись, Шебаршала! Счас разберёмся и с третьей маковкой!
– вскричал Иван. А голос Три-худы из-под серого придорожного камня зловеще молвил:
– Будет ещё хуже, чем было!
– Ой, Ваня! Тишина - громче грома, - прошептал Шишок.
– Что это? Никак призрак... войны?! Слышь, оружием бряцают, вздохи, стоны. А вот он и сам в развевающемся обгоревшем чёрно-красном плаще-саване! Гляди, люди падают, саван их накрывает! А крестов-то, крестов, могил... Ванятка, не робей! Судьба победить аль погибнуть!
– Русские никогда не робели!
– вскричал Иван.
– Победа будет суждена, если победу захочешь!
– Верно, Ваня! Праведные слова исходят из правды. Сейчас подмогну! Мы, Шишки, за хозяев, за дома свои постоим! Дух железный, народися, с огнём- молнией явися!
– И домовой, вылетев из державшей его петли, выхватил свое заветное колечко.
– Глянь-ка, Шебаршалушка! Призрак-то свернулся в комок, с дороги в канаву скатился. Никак, Три-худа из-под савана выползает?!
– Три-худушка! Привет от запечного! Спасибо, родненькая, сладенькая, за маковки серебряны. Хоть на лице белила, да не сделалась мила! Просветила, Три-худушка, просветила!
– Одолели, прошли! Но вы ещё вспомните обо мне!
– зловеще прошипела Три-худа, сбрасывая обличье девицы-красы.
– Когда проснётся Земля, люди ещё будут спать. Их несовершенство порождено гневом, ложью, глупостью!
– с этими словами она исчезла. Утренний ветер развеял чёрные пни, клочья обгоревшего савана. Белый молочный туман окутал спящую ещё землю. И тут путники неожиданно увидели крышу необыкновенного дворца. Она походила на спираль, уходящую в небо.
– Вона изба-то кака? Словно Тверской собор!
– изумился Ваня.
– Дом на доме стоит. А энтова чо за штука качается?! Пошто висит?
Послышался мелодичный голос:
– Выше облачных сводов не создавалось храмов! Ярче звёзд и луны не светились огни торжества. Ослепительнее и горячее солнца нет ничего во Вселенной. Я - Маятник Земли, веду отсчёт времени.
– Эй, Маятник, - спросил Иван, - кто тебя толкает?
– Меня толкает Земля.
– А Землю кто?
– Вселенная. Солнце ясное.